Харлан Кобен
Второго шанса не будет
Глава 1
Когда мне в грудь попала первая пуля, я подумал о дочери.
Во всяком случае, хотелось бы в это верить. Сознание я потерял быстро. Если желаете подробности, то вынужден признаться: я вообще не помню, что в меня стреляли. Знаю только, что потерял много крови. Знаю также, что вторая пуля чиркнула по макушке, хотя к тому времени я уже, наверное, вырубился. Знаю, что остановилось сердце. И все же надеюсь, что, умирая, я думал о Таре.
Для вашего сведения: ни яркого света, ни тоннеля я не видел. Или если видел, то не помню.
Таре было всего шесть месяцев от роду. Она лежала в своей кроватке. Интересно, напугали ее выстрелы? Должно быть. Наверное, она заплакала. Быть может, знакомый пронзительный плач как-то достиг моего угасающего сознания, каким-то его краешком я и впрямь воспринимал крик. Но, опять-таки повторяю, в памяти ничего не удержалось.
А вот миг рождения Тары я помню. Помню Монику – это мать Тары. Помню родовые схватки. Помню, как на свет появилась детская головка. Я первым увидел дочь. Все мы знаем о развилках на жизненном пути. Все знаем, что одна дверь открывается, другая закрывается, что у жизни есть циклы, а времена года сменяют друг друга. Но когда у вас рождается ребенок – нет, это даже не сюрреализм. Словно проходишь через звездные врата – настоящий преобразователь действительности. Все – другое. Ты – другой. Какая-то элементарная частица, неожиданно столкнувшись с катализатором, превратилась в другую, куда более сложную. Мир, в котором вы жили раньше, исчез, съежился до размеров – по крайней мере в данном случае – материи весом шесть фунтов пятнадцать унций.
Отцовство меня смущает. Да, понимаю, что со своим шестимесячным опытом этой работы я всего лишь любитель. У моего лучшего друга Ленни четверо ребятишек. Девочка и три мальчика. Старшей, Марианне, десять, младшему только что исполнился год. Ленни, с его постоянно и счастливо-озабоченным лицом, с его квартиркой, вечно замусоренной остатками засохших гамбургеров, напоминает мне, что ничего-то я еще не знаю. Согласен. Но стоит мне всерьез заблудиться в королевстве родителей или испугаться чего-то, я смотрю на беспомощный комочек в кроватке. Девочка глядит на меня, и я думаю, что готов на все, лишь бы оградить ее от неприятностей. Не моргнув глазом жизнь свою отдам. А если дойдет до края, то, честно говоря, и вашу.
Так что, когда в меня впились две пули и я рухнул на пол, покрытый линолеумом, зажав в ладони недоеденное овсяное печенье, когда я лежал неподвижно в луже собственной крови, когда сердце мое перестало биться, – даже тогда мне хотелось думать, что я по-прежнему защищаю Тару.
* * *
Я провалился во тьму.
Поначалу я не имел представления, где нахожусь, потом справа послышалось какое-то попискивание. Звук знакомый. Я не пошевелился, просто прислушался. Ощущение было такое, словно мозг замариновали в черной патоке. Первый стимул вырваться наружу был элементарный – жажда. Мне безумно захотелось пить. Горло никогда еще так не пересыхало. Я попробовал заговорить, но язык прочно присох к гортани.
В комнату кто-то вошел. Я попытался сесть, но меня пронзила такая боль, словно кто-то ножом полоснул по шее. Голова дернулась назад. И снова – тьма.
* * *
Когда я очнулся вновь, на улице было светло. Сквозь жалюзи косо проникали зазубренные полосы солнечного света. Я прищурился. Какая-то часть меня хотела поднять руку и защититься от лучей, но жуткая слабость не позволяла выполнить эту команду. В горле по-прежнему была непереносимая сухость.
Послышалось какое-то движение, и внезапно надо мной возникла женская фигура. Я поднял взгляд – медсестра. Перспектива, полностью противоположная той, к которой я привык, смутила меня. Все было не так. Это я должен стоять и смотреть сверху вниз, а не наоборот. Белая шапочка – знаете, из этих маленьких форменных пилоток – сидела на сестре, как птичье гнездо. Немалую часть жизни я проработал в самых разнообразных больницах, но такого рода шапочки видел, кажется, только по телевизору или в кино. Сестра, негритянка, была плотного сложения.
– Доктор Сайдман? – Голос был что теплый кленовый сироп.
Я с трудом кивнул.
Должно быть, сестра умела читать чужие мысли, поскольку в руках у нее была чашка с водой. Она сунула мне в рот соломинку, и я жадно глотнул.
– Спокойно, спокойно, – мягко сказала она.
Я хотел было спросить, где нахожусь, но передумал – и без того более или менее ясно. Тогда я собрался выяснить, что же, собственно, со мной случилось, но сестра вновь оказалась на шаг впереди.
Она забрала у меня соломинку и сказала, направляясь к двери:
– Схожу за доктором. А вы пока отдохните.
– А семья... – прохрипел я.
– Я мигом. Постарайтесь не волноваться.
Я с усилием обвел взглядом комнату. Перед глазами стоял туман, словно я смотрел сквозь занавеску в душе. Однако был смысл вылезти из мути и сделать кое-какие умозаключения. Я находился в обыкновенной больничной палате. Это ясно. Слева капельница, к руке тянется трубка. Чуть слышно жужжат флуоресцентные лампы. В верхнем правом углу подвешен на вращающейся ручке маленький телевизор.
В нескольких футах от изножья кровати располагалась большая стеклянная панель. Я прищурился, но так ничего и не разглядел сквозь нее. Но за мной-то, вероятно, наблюдали. А это означает, что я в реанимации. И стало быть, что бы меня сюда ни привело, дело довольно серьезное.
Кожу в районе макушки саднит, волосы, чувствуется, стянуты. Наверняка перевязка. Я попытался ощупать себя, но безуспешно. Внутри ощущалась тупая боль, хотя где именно – непонятно. В руках-ногах тяжесть, грудь словно в железо закована.
– Доктор Сайдман?
Я скосил глаза на дверь. В комнату вошла миниатюрная женщина с щеткой в руках, на голове шапочка для душа. Марлевая повязка болтается на шее. Мне тридцать четыре года. Ей по виду примерно столько же.
– Доктор Хеллер, – представилась она, подойдя поближе. – Рут Хеллер.
Называет себя по имени. Ясно, профессиональный этикет. Рут Хеллер испытующе посмотрела на меня. Я попробовал сосредоточиться. Голова по-прежнему варила неважно, но вроде я возвращался к жизни.
– Вы в больнице Святой Елизаветы, – подобающе мрачным голосом объявила она.
Дверь за ее спиной открылась, и в палату вошел мужчина. Разглядеть его сквозь пелену душевой занавески было трудно, но, похоже, я его раньше не встречал. Мужчина сцепил руки и с привычной небрежностью прислонился к стене. «Не врач», – подумал я. Когда так долго работаешь в клиниках, различить нетрудно.
Доктор Хеллер оглянулась на мужчину и повернулась ко мне.
– Что со мной? – спросил я.
– В вас стреляли. Дважды.
Она секунду помолчала, давая мне усвоить услышанное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87