Вдруг ему захотелось видеть людей, услышать шум, гул голосов, людские шаги… Жюстен вернулся в дом – надо было побриться, переодеться. Он надел свою самую любимую сорочку, удобный синий кашемировый пиджак… Он был доволен, ему казалось, что дело идет на лад, он находился в состоянии радостного возбуждения. Гладко выбритый, с аккуратно расчесанным сиянием над головой и даже со складкой на брюках – что случалось с ним не часто, – Жюстен, перекинув плащ через руку, направился к гаражу. Пообедает он в ресторане «Дохлая лошадь».
Народу, народу! Как раз то, что ему требовалось. Элегантные женщины, мужчины, собаки… Тихая музыка, казалось, исходила от стен неуловимыми струйками, смесью духов и папиросного дыма. Какая же прелесть – женщины! Здесь одни только парижанки, все с непокрытой головой, тоненькие талии и высоко поднятая грудь – по моде нынешнего года, – нитки жемчуга, сбегающие по уже тронутой загаром коже, узкие длинноносые туфельки, короткие жакетки болеро и тугие шарообразные прически, так что головка получается крупная, круглая, словно шишка омелы… Но так ли они одеты и причесаны, эдак ли, они неизменно очаровательны, на это они мастерицы… Красивая белокурая девушка скосила на Жюстена внимательный блестящий глаз. Узнала ли она в нем режиссера Жюстена Мерлэна или взглянула просто так, бескорыстно? Впрочем, не всели равно, обращен ли этот маневр к нему лично или к Жюстену Мерлэну? Ведь Жюстен Мерлэн сам себя создал, самолично. Что это значит – быть любимым ради самого себя? Жюстен Мерлэн был еще больше самим собой, чем его губы и весь его внешний облик. Свое имя он получил не по наследству, он сам его себе создал. Сиречь… Сквозь дымок, вьющийся над трубкой, он улыбнулся этому прелестному ребенку, и кавалер блондинки ничуть не обиделся. Он был горд, что сопровождает такое очаровательное существо, он был молод и ничем, следовательно, не рисковал: пожилой человек, какой же это соперник! Девушка была бесспорно хороша, но Жюстену Мерлэну требовалась не Мерилайн Монро, а Венера Милосская. Он уже начал приглядываться к женщинам с этой точки зрения. Ел Жюстен за четверых, Антуан непременно хотел прислуживать ему сам, выбрал лучший шатонеф-де-пап, он отлично знал погреб ресторана, а мсье Мерлэн был из тех, кому подают не самые дорогие, но самые лучшие вина. Пить кофе Жюстен решил в баре и перебрался туда, бросив прощальный взгляд на несколько разочарованную красотку.
В баре было темно от табачного дыма, и в гул разговоров врывалось щелканье биллиардных шаров из соседней комнаты, где, должно быть, тоже набралось изрядно людей, судя по тому, как там шумели. Когда Жюстен увидел на пороге барона, еще более исхудавшего, чем в последнюю их встречу, и уже окончательно похожего на бродягу, ему стало немного совестно, что сам он наелся до отвала. Барон приложил два пальца к берету, и Жюстен Мерлэн, приподнявшись, жестом пригласил его к своему столику. Барон подошел, поздоровался, но заявил, что спешит, что пришел лишь осведомиться у Антуана, нет ли на его имя писем, – и удалился.
– Окончательно дошел, – сказал Антуан, ставя перед Жюстеном чашку кофе, – даже своего адреса теперь у него нет, на наш адрес ему пишут. Из замка выставили – опечатали замок… Ни за что не угадаете, где он теперь ночует…
– А где?
– В кемпинге «Дохлая лошадь»! В первом же маленьком домике, в том, что с дороги виден… Адрес для почтальонов не подходящий.
– В том, что похож на деревянный башмак?
– Именно там, мсье Мерлэн. Со вчерашнего дня погода вроде установилась, но ненадолго, уж поверьте мне, мои ноги не обманут… Кто знает, барон, может, и выберется из беды, а все-таки в такие годы, ох, как трудно!
Жюстен представил себе кемпинг в непроглядно черную ночь. Он лично побоялся бы остаться один среди этих пустых палаток, где мог легко спрятаться, притаиться кто-нибудь…
– Трудно, – повторил Антуан, наливая гостю малиновой настойки, – трудно человеку, который к таким вещам не привык… Как сейчас помню его во время охоты с той самой дамой, из-за которой он и свихнулся… На мой взгляд, ничего особенного. Правда и то, что я ее только в охотничьем костюме видел, похожа на мальчика.
– Блондинка?
– Постойте-ка, когда она снимала каскетку… да, очень светлая.
– Крашеная?
– Нет, натуральная… Крашеные блондинки никогда такими светлыми не бывают… разве что когда совсем волосы вытравят… Очень, очень светлая.
– Высокая?
– Вы уж слишком много от меня хотите, мсье Мерлэн! Женщина в мужском костюме – это ведь обманчивое дело.
– А каких-нибудь отличительных черт не заметили?… Антуан, вы, как я погляжу, просто рассеянный человек!
– Честно признаться, мсье Мерлэн, я ее не рассматривал! Во время охоты тут у нас столько народу бывает…
Ох уж этот Антуан!… Наконец-то нашелся человек, который видел Бланш, и тот се не разглядел! Но Антуан, словно догадавшись о разочаровании своего лучшего клиента, добавил:
– Приятная, вот это да… Не капризная и хорошо кушает, не то, что эти девицы, которым все не так, все не по вкусу, и жуют-то они, словно через силу. Правда, охота, она аппетит разжигает, особенно если охотиться по-настоящему, как та дама… Простите, мсье Мерлэн, меня зовут… Народу сегодня, как началось с завтрака, так и идет без передышки…
Короче, сведения удалось добыть более чем скудные. Жюстен оставил на столике деньги и вышел… Он чуть было не задохся в этом баре, совсем отвык от дыма, шума, алкоголя. Он предпочел бы вернуться домой пешком, подышать свежим воздухом, но некуда деть машину, да и путь не ближний…
Итак, в Бланш не было ничего особенного… Можно было даже не заметить ее, он читал нечто подобное в одном из первых писем… Ну, конечно же, об этом пишет Бланш заглавное Б.! И все же, и все же… В Трильби тоже не было ничего из ряда вон выходящего, красивая девушка – не более того… И все же… Иной раз достаточно взгляда, стечения обстоятельств, чтобы проявил себя дух, живущий в человеке… и тогда начинается нечто фантастическое. Фантастическое у Трильби и у Бланш – разнос. Что же такого фантастического в Бланш? Ее желание лететь на Луну? В наши дни это уже ничуть не фантастично, скоро люди окончательно привыкнут к такой мысли. Свет автомобильных фар ослепил Жюстена, вереница машин мчалась ему навстречу, должно быть, подняли шлагбаум… Да, в ней, в Бланш, не было ничего сверхъестественного. Если не говорить о силе чувств, которые она вызывала. Совсем как Трильби. Власть, могущество этих чувств мы еще не научились объяснять. Встречался ли вам какой-нибудь человек, который не полюбил бы вас? Глаза Трильби увлажнились от тихой радости, так изящен был этот комплимент. И, подумав с минуту, она ответила с подкупающей искренностью и простотой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Народу, народу! Как раз то, что ему требовалось. Элегантные женщины, мужчины, собаки… Тихая музыка, казалось, исходила от стен неуловимыми струйками, смесью духов и папиросного дыма. Какая же прелесть – женщины! Здесь одни только парижанки, все с непокрытой головой, тоненькие талии и высоко поднятая грудь – по моде нынешнего года, – нитки жемчуга, сбегающие по уже тронутой загаром коже, узкие длинноносые туфельки, короткие жакетки болеро и тугие шарообразные прически, так что головка получается крупная, круглая, словно шишка омелы… Но так ли они одеты и причесаны, эдак ли, они неизменно очаровательны, на это они мастерицы… Красивая белокурая девушка скосила на Жюстена внимательный блестящий глаз. Узнала ли она в нем режиссера Жюстена Мерлэна или взглянула просто так, бескорыстно? Впрочем, не всели равно, обращен ли этот маневр к нему лично или к Жюстену Мерлэну? Ведь Жюстен Мерлэн сам себя создал, самолично. Что это значит – быть любимым ради самого себя? Жюстен Мерлэн был еще больше самим собой, чем его губы и весь его внешний облик. Свое имя он получил не по наследству, он сам его себе создал. Сиречь… Сквозь дымок, вьющийся над трубкой, он улыбнулся этому прелестному ребенку, и кавалер блондинки ничуть не обиделся. Он был горд, что сопровождает такое очаровательное существо, он был молод и ничем, следовательно, не рисковал: пожилой человек, какой же это соперник! Девушка была бесспорно хороша, но Жюстену Мерлэну требовалась не Мерилайн Монро, а Венера Милосская. Он уже начал приглядываться к женщинам с этой точки зрения. Ел Жюстен за четверых, Антуан непременно хотел прислуживать ему сам, выбрал лучший шатонеф-де-пап, он отлично знал погреб ресторана, а мсье Мерлэн был из тех, кому подают не самые дорогие, но самые лучшие вина. Пить кофе Жюстен решил в баре и перебрался туда, бросив прощальный взгляд на несколько разочарованную красотку.
В баре было темно от табачного дыма, и в гул разговоров врывалось щелканье биллиардных шаров из соседней комнаты, где, должно быть, тоже набралось изрядно людей, судя по тому, как там шумели. Когда Жюстен увидел на пороге барона, еще более исхудавшего, чем в последнюю их встречу, и уже окончательно похожего на бродягу, ему стало немного совестно, что сам он наелся до отвала. Барон приложил два пальца к берету, и Жюстен Мерлэн, приподнявшись, жестом пригласил его к своему столику. Барон подошел, поздоровался, но заявил, что спешит, что пришел лишь осведомиться у Антуана, нет ли на его имя писем, – и удалился.
– Окончательно дошел, – сказал Антуан, ставя перед Жюстеном чашку кофе, – даже своего адреса теперь у него нет, на наш адрес ему пишут. Из замка выставили – опечатали замок… Ни за что не угадаете, где он теперь ночует…
– А где?
– В кемпинге «Дохлая лошадь»! В первом же маленьком домике, в том, что с дороги виден… Адрес для почтальонов не подходящий.
– В том, что похож на деревянный башмак?
– Именно там, мсье Мерлэн. Со вчерашнего дня погода вроде установилась, но ненадолго, уж поверьте мне, мои ноги не обманут… Кто знает, барон, может, и выберется из беды, а все-таки в такие годы, ох, как трудно!
Жюстен представил себе кемпинг в непроглядно черную ночь. Он лично побоялся бы остаться один среди этих пустых палаток, где мог легко спрятаться, притаиться кто-нибудь…
– Трудно, – повторил Антуан, наливая гостю малиновой настойки, – трудно человеку, который к таким вещам не привык… Как сейчас помню его во время охоты с той самой дамой, из-за которой он и свихнулся… На мой взгляд, ничего особенного. Правда и то, что я ее только в охотничьем костюме видел, похожа на мальчика.
– Блондинка?
– Постойте-ка, когда она снимала каскетку… да, очень светлая.
– Крашеная?
– Нет, натуральная… Крашеные блондинки никогда такими светлыми не бывают… разве что когда совсем волосы вытравят… Очень, очень светлая.
– Высокая?
– Вы уж слишком много от меня хотите, мсье Мерлэн! Женщина в мужском костюме – это ведь обманчивое дело.
– А каких-нибудь отличительных черт не заметили?… Антуан, вы, как я погляжу, просто рассеянный человек!
– Честно признаться, мсье Мерлэн, я ее не рассматривал! Во время охоты тут у нас столько народу бывает…
Ох уж этот Антуан!… Наконец-то нашелся человек, который видел Бланш, и тот се не разглядел! Но Антуан, словно догадавшись о разочаровании своего лучшего клиента, добавил:
– Приятная, вот это да… Не капризная и хорошо кушает, не то, что эти девицы, которым все не так, все не по вкусу, и жуют-то они, словно через силу. Правда, охота, она аппетит разжигает, особенно если охотиться по-настоящему, как та дама… Простите, мсье Мерлэн, меня зовут… Народу сегодня, как началось с завтрака, так и идет без передышки…
Короче, сведения удалось добыть более чем скудные. Жюстен оставил на столике деньги и вышел… Он чуть было не задохся в этом баре, совсем отвык от дыма, шума, алкоголя. Он предпочел бы вернуться домой пешком, подышать свежим воздухом, но некуда деть машину, да и путь не ближний…
Итак, в Бланш не было ничего особенного… Можно было даже не заметить ее, он читал нечто подобное в одном из первых писем… Ну, конечно же, об этом пишет Бланш заглавное Б.! И все же, и все же… В Трильби тоже не было ничего из ряда вон выходящего, красивая девушка – не более того… И все же… Иной раз достаточно взгляда, стечения обстоятельств, чтобы проявил себя дух, живущий в человеке… и тогда начинается нечто фантастическое. Фантастическое у Трильби и у Бланш – разнос. Что же такого фантастического в Бланш? Ее желание лететь на Луну? В наши дни это уже ничуть не фантастично, скоро люди окончательно привыкнут к такой мысли. Свет автомобильных фар ослепил Жюстена, вереница машин мчалась ему навстречу, должно быть, подняли шлагбаум… Да, в ней, в Бланш, не было ничего сверхъестественного. Если не говорить о силе чувств, которые она вызывала. Совсем как Трильби. Власть, могущество этих чувств мы еще не научились объяснять. Встречался ли вам какой-нибудь человек, который не полюбил бы вас? Глаза Трильби увлажнились от тихой радости, так изящен был этот комплимент. И, подумав с минуту, она ответила с подкупающей искренностью и простотой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39