Я не помню, у кого первого сдали нервы, но кто-то побежал, и остальные бросились за ним. Только городовой Хогг, Камерон и я не побежали, но все же довольно быстро пошли через ворота и дальше, по дороге в Каррик. Я бы шел быстрее — и я видел, что Камерон так же нервничает, — но городовой Хогг сдерживал нас, не обращая внимания на наши страхи.
Когда мы добрались до Каррика, мужчины, которые убежали, стояли и ждали нас возле Околотка. Парк был покрыт туманом, и большинство домов терялись во мгле — различимы были только Церковь и Библиотека; они проступали, точно гигантские гири, не дающие улететь этому эфемерному миру. Городовой Хогг отпер дверь, и все мы — те, кто бежал и кто не бежал, — вошли и стали ждать рассвета.
Весь этот день и почти всю неделю горожане искали на кладбище обломки, даже мельчайшие, чтобы восстановить доски и скульптуры. Будто собирали огромную головоломку. Многие надгробия после восстановления стали похожи на треснутую яичную скорлупу; другие кое-как склеились, точно покореженные здания в городе после бомбежки.
Горожане особо старались сложить могильные надписи, ибо в Каррикс существует традиция: когда умирает кто-то из членов семьи, натирать имя, высеченное на памятнике, кровью оставшихся в живых родственников. Надгробный камень моего отца разлетелся на столько кусков, что не стоило и пытаться его восстановить. Доска на могиле родителей Анны была разбита не так сильно, и я предложил Анне помощь.
Она поблагодарила, но сказала, что ей уже вызвался помочь Кёрк.
Никто, насколько я видел, даже не притрагивался к кольцу из камней в центре кладбища. Два ангела все так же лежали друг на друге, головами в промежностях, будто герои некоего эротического мифа.
Что касается волосатой руки, тянувшейся к нам в то сумеречное утро, — при свете дня мы увидели, что это лишь копыто дохлой овцы, все еще неуклюже торчащее наружу. Мы недоумевали, как туда попала овца. Кэмпбслл, могильщик, сказал, что, насколько он понимает, в этой могиле никакой человек похоронен уже не будет; он оставил овцу в яме и закидал остатками земли.
Я счел необходимым нанести визит городовому Хоггу. Я вновь рассказал ему о своих подозрениях насчет Кёрка. Я обратил его внимание на то, что не все надгробия изуродованы вандалом одинаково: в некоторых случаях варварство было совершенно дикое — например, с памятником моему отцу, Александру. Я надеюсь, также сказал я, что городовой обратит особое внимание на круг у ангела на спине.
Он неловко заерзал своим грузным телом, и его короткая шея покраснела.
— Я видел все, что видел ты, Роберт. А теперь прошу тебя: позволь мне действовать так, как я считаю нужным. — Деревянный стул под ним отчаянно заскрипел.
— Может быть, мы хотя бы проведем заседание Совета? — спросил я.
Он, как это часто бывало, стал водить глазами вокруг, словно боялся испепелить взглядом меня или то, на чем задержится его взгляд.
— Я подумаю.
Как-то вечером на той же неделе перед самым закрытием в Аптеку зашла мисс Балфур, тоже член Совета. Ей понадобилось лекарство от пчелиных укусов; ее (как и многих горожан)ужалила пчела, спутавшая времена года. Было непривычно видеть мисс Балфур в Аптеке, хотя она часто захаживала, пока жив был мой отец, Александр. Она помогала присматривать за мной, когда я был маленьким.
— Позволь мне спросить, каковы твои соображения по поводу всего этого, Роберт, — произнесла она, очень старательно выговаривая слова. Мисс Балфур носит свитера с высоким горлом, чтобы прикрыть родимое пятно на шее; нередко оно злорадно высовывается, когда мисс Балфур говорит; это случилось и теперь. — Пожалуйста, просвети меня.
Соображения по поводу чего? — спросил я.
Этого жуткого членовредительства. — Она посмаковала это слово. — Кто из нас способен учинить подобное зверство? Наши сограждане никогда бы не стали осквернять свое прошлое.
— Возможно, стоит провести заседание Совета, — сказал я. — Быть может, нам необходимо поговорить о том, что происходит. — Я дал ей лекарство; и, пока она отсчитывала деньги при свете лампы на прилавке, я обратил внимание, как костлявы ее пальцы под кожей.
— Я согласна с тобой, Роберт, — сказала она. — Я поговорю с городовым. Я очень боюсь, что дальше будет только хуже.
Я смотрел сквозь стекло, как она выходит в Парк. На мгновенье она растворилась в темноте, пока фонарь по ту сторону Парка не вернул ее к жизни.
Вскоре после ее ухода я запер дверь (теперь все мы в Каррике стали запирать двери и окна) и пошел ужинать в «Олепь». Кёрка не было видно ни в столовой, ни в баре; я поел в одиночестве и около восьми отправился обратно в Аптеку. Вечер стал пронзительно холодным; город затих — быть может, ждал, что случится.
Проходя лавку Анны, я заметил свет в ее комнатах на втором этаже. Я подумал, не постучать ли, как я сделал бы еще недавно; теперь же я засомневался и отбросил эту мысль.
Под дверь Аптеки была подсунута записка. Я поднес ее к свету из окна и прочел слова, написанные массивным почерком:
Роберт,
Заседание Совета отн-но приезжего из Колонии.
Завтра в 4 у доктора R.
Хогг
На следующий день, когда я вышел из Аптеки и направился на заседание Совета, небо огромным темным валуном громоздилось на вершинах восточных холмов. Я шел к доктору Рэнкину и машинально вел рукой по костлявой живой изгороди вдоль дороги. Дом доктора — приземистое двухэтажное здание из гранита; двор прятался от улицы за железной шипастой оградой. Выкрашенные красным ступеньки перед дверью, увитой плющом, — словно помада на губах под усами.
Миниатюрная женщина — вылитая монашка в наряде горничной — открыла на мой звонок; она служила доктору, сколько я себя помню. Она проводила меня в кабинет, где вдоль стен выстроились книжные шкафы красного дерева, заполненные тяжеленными томами по медицине. Книги поглощали весь свет, что с трудом просачивался в узкое окно, выходящее к северу.
Мои коллеги по Совету сидели за овальным столом. Городовой Хогг нервно ворошил бумаги. Лицо мисс Балфур смотрело в окно, но родимое пятно на шее было обращено ко мне.
Не успел я сесть, как появился доктор Рэнкип. Это худой маленький человечек; ему около семидесяти. У доктора тяжелая походка, словно когда-то он был толст (он никогда не был толст) и его тело еще не успело приспособиться к легкости. Доктор сел в свое кресло с высокой спинкой и кивнул городовому Хоггу — дескать, можно начинать заседание.
Городовой прокашлялся. Ему всегда неловко произносить слова — будто они слишком малы и его большое тело не в силах с ними совладать. Когда городовой говорит, невольно представляешь в целом мирное жвачное на Пастбище, что хвостом отмахивается от мух.
Роберт и мисс Балфур беспокоятся насчет человека из Колонии, Кёрка, — сказал он, оглядывая стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52