Живи, орел, в своем гнезде, летай и поклевывай. Нет, он ведь мало того что общительный, разговорчивый, он еще и мечтатель, что и видно из начала нашего повествования.
Стук в дверь? Нет, в соседнем номере. Что за слышимость, никак строить не научимся. Современный отель, называется. Ах, какое нетерпение. Какая была девчонка, граждане. Какой румянец, какая атласная кожа. И как мы на волейбол ездили: она – капитан женской, я – капитан мужской. Два любимца Лидии Васильевны, физрукши. Всеволод Бобров лично разряды вручал и грамоты, по знакомству с физрукшей. Как же время пролетело, такую девчонку не вернул, не погнался, головы ей вовремя не вскружил. Из упрямства рассорился и по юной щедрости даже не оглянулся хоть через год, хоть через два. Ведь если в сорок лет такое сердцебиение… впрочем, стоп. Это же не по Верочке биение, это – по себе, по юности. Это – во всех книжках, любую на ощупь бери и читай. Светлое, нежное чувство в школьных передничках, пальцы – в чернилах, гм. Да все равно хорошо! Какие длинные, какие каштановые волосы… И высокая, таинственная грудь под черным покрытием фартука, платья… кажется, раза два и глянуть-то решился. Сколько их там, и сосчитать не успел – конечно, две, но сам не считал. Дурачок старичок, тебе бы о вечном, о боге, а ты что себе удумал? Какое-то слово есть, на «валидол» похоже, а! Старый селадон. Ха-ха-ха, вот именно.
Андрей еще покурил, поглядел на часы, проветрил номер, опять включил радио. Обрывок песни и: «…вы слушали передачу радиостанции „Юность“. Редактор Алла Селикашвили, режиссер Вера Малышева». И снова – литовская программа. Все понятно. Вот и в Москве есть Вера. С уважаемой профессией – радиорежиссер. Наверняка счастливый человек, семейный и так далее. А если нет – дай бог ей счастья. И ей, и всем Верам. Гм, Надеждам и так далее.
Вот сейчас она постучится в дверь. Вот она стучится. Он идет навстречу. В темноте коридорчика – глупые обязательные слова, неживые объятия. Ну, тихо, ладно. Сели. Они сели. Стало очень ясно (ему, во всяком случае): сегодня в мире прекрасная погода. И еще: в эту минуту нигде, ни в одной точке земного шара никто никого не обижает, а про убийства, войны и говорить нечего.
Она сидит на литовском элегантном стульчике без спинки: прямая, даже нарочито, волосы – с ума сойти, те же самые, собранные в толстенную косу. Отсюда и выход из неловкого молчания.
– Вер, дай косичку потрогать,
– А что, такая же?
– С ума сойти…
– А что, у Таньки волосы похуже?
И, разрушая начисто реальность двадцати трех куда-то провалившихся лет разлуки, десятиклассница и волейболистка, красавица Верка расхохоталась так… Чтобы тут же раздался голос Валентины Васильевны, исторички: «Верочка и Колошин, выйдите в коридор, мы вам помеха, мы такие скушные»!
– У Таньки, может быть, все хуже или лучше. – Андрей тоже хохотал и затопал ногами, как в детстве. – Только я ее никогда не видел!
– Ты не видел Таньку?!
– Да! – Андрей внезапно помрачнел и надкусил губу. – Ты что – ничего не знаешь?
– А что с ней? – испугалась Вера.
– С ней – не знаю. Я говорю: разве ты не знаешь, что тебя обоврали, то есть меня обоврали; и никогда я с ней не дружил. Один раз по Ордынке шли в библиотеку, как соседи, а тебе уж наплели, Верочка…
– Господи, ты так спросил… Я думала – умерла…
– Кто?
– Танька…
– Слушай, мы не виделись двадцать три года, я ждал, ждал тебя, а ты все про Таньку.
Верочка снова засмеялась, потом встала. Ну, ни черта с ней не делается. У Андрея перехватило дыхание – так хорошо было смотреть, сидя на кушетке, снизу на нее.
– Как же тебя тут поселили, Андрюша, в нашем Вильнюсе? Позвольте обойти ваши хоромы. Город-то как?
– Красота…
– Правда? Замечательный город. Ты на улице Горького побывал?
– Красота… Да не видел я города, совсем нигде не бывал.
– А почему тогда «красота»? Да что ты все так смотришь?
– Даже если все жемчужины мировой и отечественной архитектуры соберутся здесь передо мной…
– Ерунду какую говоришь… – заранее негодовала она.
– …Вандомская колонна и Сан-Суси, Прадо и Бруклинский мост, Киевская лавра и краковский Вавель…
– Да что ты заладил! – Верочка села и повернулась к окну.
– …все это ничто по сравнению с тобой! Верка, я ведь не шучу. И больше того – я не волнуюсь. Я уже успокоился. Я ведь, милая моя, ученый малый, как сказал поэт, и я умею делать над собою индукцию с дедукцией. И теперь я спокоен. Знаешь, на каком выводе я успокоился?
– Андрюша, пойдем, я тебе Вильнюс покажу…
– Верочка, ты никуда не уйдешь, пока я не докажу тебе, что мы двадцать три года ходили в дураках!
– Это становится интересно. Только прости, милый, я должна домой звякнуть. Можно?
Пока она набирала свой номер, Андрей большими глазами, подперев голову рукой, следил за ее движениями. Как же я был глуп и щедр, думал уже немолодой десятиклассник. Значит, имея волшебное право на внимание и душу этой женщины, я пренебрег предназначением – единственно из рокового заблуждения мальчишки, что раз с такого везения началась жизнь, то не счесть мне алмазов в будущем! Вера, Верочка, я вымолю себе прощение, я сумею убедить… когда я так этого желаю, я сумею убедить тебя в том, что нам судьба была здесь увидеться. И все. И никогда мне уже не жить без тебя, не дышать.
– Алло, Валечка? Вы что – еще не сели за стол? А ну, дай папу! Женя, это что за дела? Да мало ли что, я же оставила весь ужин! От тебя только одно и требовалось – разогреть и проследить! Хорош папаня! Не надо мне объяснений! Один раз вышла из дому, школьный друг приехал, хотела его домой пригласить… Не желаю твоих объяснений, актрисам своим объясняй! Все! Обиделась, и ссора!
Вера повесила трубку, расстроенно покачала головой. Потом они некоторое время глядели друг на друга. Андрей, конечно, закурил. Какой же мужчина не закурит перед лицом опасности?
– Он у тебя, значит, актер?
– Режиссер. А ты разве не знал? Кинокартину «Я, капрал и другие» не видел? Ты же меня по фамилии разыскал. Фамилия, слава богу, – по всей стране…
– А-а, да. Колоссально. Ну, пошли, познакомишь. Детей много?
– Трое. Один раз из дому ушла, школьный друг приехал, а он детей покормить не может, представляешь? Ты жене своей помогаешь?
– Я-то? – Андрей насупился. – Первой жене я, честно скажу, не помогал. За то она и любила меня, но не в этом дело. Со второй было иначе, но там сильно вредила теща, и я бросил помогать… Ты, собственно, какую помощь имеешь в виду?
– Да ты что, Андрюша? Слушай, странный, побледнел, что ли, да. Андрей, пошли на улицу? Мы же ни о чем не поговорили.
– Верочка!
– Что, милый?
– А ведь я на тебе жениться решил. Знаешь, как решил – тихо, ие перебивай! – ни разу в жизни, оказывается, я ничего самостоятельно не решал. Ого, вот так открытие! Ни разу в жизни.
1 2 3
Стук в дверь? Нет, в соседнем номере. Что за слышимость, никак строить не научимся. Современный отель, называется. Ах, какое нетерпение. Какая была девчонка, граждане. Какой румянец, какая атласная кожа. И как мы на волейбол ездили: она – капитан женской, я – капитан мужской. Два любимца Лидии Васильевны, физрукши. Всеволод Бобров лично разряды вручал и грамоты, по знакомству с физрукшей. Как же время пролетело, такую девчонку не вернул, не погнался, головы ей вовремя не вскружил. Из упрямства рассорился и по юной щедрости даже не оглянулся хоть через год, хоть через два. Ведь если в сорок лет такое сердцебиение… впрочем, стоп. Это же не по Верочке биение, это – по себе, по юности. Это – во всех книжках, любую на ощупь бери и читай. Светлое, нежное чувство в школьных передничках, пальцы – в чернилах, гм. Да все равно хорошо! Какие длинные, какие каштановые волосы… И высокая, таинственная грудь под черным покрытием фартука, платья… кажется, раза два и глянуть-то решился. Сколько их там, и сосчитать не успел – конечно, две, но сам не считал. Дурачок старичок, тебе бы о вечном, о боге, а ты что себе удумал? Какое-то слово есть, на «валидол» похоже, а! Старый селадон. Ха-ха-ха, вот именно.
Андрей еще покурил, поглядел на часы, проветрил номер, опять включил радио. Обрывок песни и: «…вы слушали передачу радиостанции „Юность“. Редактор Алла Селикашвили, режиссер Вера Малышева». И снова – литовская программа. Все понятно. Вот и в Москве есть Вера. С уважаемой профессией – радиорежиссер. Наверняка счастливый человек, семейный и так далее. А если нет – дай бог ей счастья. И ей, и всем Верам. Гм, Надеждам и так далее.
Вот сейчас она постучится в дверь. Вот она стучится. Он идет навстречу. В темноте коридорчика – глупые обязательные слова, неживые объятия. Ну, тихо, ладно. Сели. Они сели. Стало очень ясно (ему, во всяком случае): сегодня в мире прекрасная погода. И еще: в эту минуту нигде, ни в одной точке земного шара никто никого не обижает, а про убийства, войны и говорить нечего.
Она сидит на литовском элегантном стульчике без спинки: прямая, даже нарочито, волосы – с ума сойти, те же самые, собранные в толстенную косу. Отсюда и выход из неловкого молчания.
– Вер, дай косичку потрогать,
– А что, такая же?
– С ума сойти…
– А что, у Таньки волосы похуже?
И, разрушая начисто реальность двадцати трех куда-то провалившихся лет разлуки, десятиклассница и волейболистка, красавица Верка расхохоталась так… Чтобы тут же раздался голос Валентины Васильевны, исторички: «Верочка и Колошин, выйдите в коридор, мы вам помеха, мы такие скушные»!
– У Таньки, может быть, все хуже или лучше. – Андрей тоже хохотал и затопал ногами, как в детстве. – Только я ее никогда не видел!
– Ты не видел Таньку?!
– Да! – Андрей внезапно помрачнел и надкусил губу. – Ты что – ничего не знаешь?
– А что с ней? – испугалась Вера.
– С ней – не знаю. Я говорю: разве ты не знаешь, что тебя обоврали, то есть меня обоврали; и никогда я с ней не дружил. Один раз по Ордынке шли в библиотеку, как соседи, а тебе уж наплели, Верочка…
– Господи, ты так спросил… Я думала – умерла…
– Кто?
– Танька…
– Слушай, мы не виделись двадцать три года, я ждал, ждал тебя, а ты все про Таньку.
Верочка снова засмеялась, потом встала. Ну, ни черта с ней не делается. У Андрея перехватило дыхание – так хорошо было смотреть, сидя на кушетке, снизу на нее.
– Как же тебя тут поселили, Андрюша, в нашем Вильнюсе? Позвольте обойти ваши хоромы. Город-то как?
– Красота…
– Правда? Замечательный город. Ты на улице Горького побывал?
– Красота… Да не видел я города, совсем нигде не бывал.
– А почему тогда «красота»? Да что ты все так смотришь?
– Даже если все жемчужины мировой и отечественной архитектуры соберутся здесь передо мной…
– Ерунду какую говоришь… – заранее негодовала она.
– …Вандомская колонна и Сан-Суси, Прадо и Бруклинский мост, Киевская лавра и краковский Вавель…
– Да что ты заладил! – Верочка села и повернулась к окну.
– …все это ничто по сравнению с тобой! Верка, я ведь не шучу. И больше того – я не волнуюсь. Я уже успокоился. Я ведь, милая моя, ученый малый, как сказал поэт, и я умею делать над собою индукцию с дедукцией. И теперь я спокоен. Знаешь, на каком выводе я успокоился?
– Андрюша, пойдем, я тебе Вильнюс покажу…
– Верочка, ты никуда не уйдешь, пока я не докажу тебе, что мы двадцать три года ходили в дураках!
– Это становится интересно. Только прости, милый, я должна домой звякнуть. Можно?
Пока она набирала свой номер, Андрей большими глазами, подперев голову рукой, следил за ее движениями. Как же я был глуп и щедр, думал уже немолодой десятиклассник. Значит, имея волшебное право на внимание и душу этой женщины, я пренебрег предназначением – единственно из рокового заблуждения мальчишки, что раз с такого везения началась жизнь, то не счесть мне алмазов в будущем! Вера, Верочка, я вымолю себе прощение, я сумею убедить… когда я так этого желаю, я сумею убедить тебя в том, что нам судьба была здесь увидеться. И все. И никогда мне уже не жить без тебя, не дышать.
– Алло, Валечка? Вы что – еще не сели за стол? А ну, дай папу! Женя, это что за дела? Да мало ли что, я же оставила весь ужин! От тебя только одно и требовалось – разогреть и проследить! Хорош папаня! Не надо мне объяснений! Один раз вышла из дому, школьный друг приехал, хотела его домой пригласить… Не желаю твоих объяснений, актрисам своим объясняй! Все! Обиделась, и ссора!
Вера повесила трубку, расстроенно покачала головой. Потом они некоторое время глядели друг на друга. Андрей, конечно, закурил. Какой же мужчина не закурит перед лицом опасности?
– Он у тебя, значит, актер?
– Режиссер. А ты разве не знал? Кинокартину «Я, капрал и другие» не видел? Ты же меня по фамилии разыскал. Фамилия, слава богу, – по всей стране…
– А-а, да. Колоссально. Ну, пошли, познакомишь. Детей много?
– Трое. Один раз из дому ушла, школьный друг приехал, а он детей покормить не может, представляешь? Ты жене своей помогаешь?
– Я-то? – Андрей насупился. – Первой жене я, честно скажу, не помогал. За то она и любила меня, но не в этом дело. Со второй было иначе, но там сильно вредила теща, и я бросил помогать… Ты, собственно, какую помощь имеешь в виду?
– Да ты что, Андрюша? Слушай, странный, побледнел, что ли, да. Андрей, пошли на улицу? Мы же ни о чем не поговорили.
– Верочка!
– Что, милый?
– А ведь я на тебе жениться решил. Знаешь, как решил – тихо, ие перебивай! – ни разу в жизни, оказывается, я ничего самостоятельно не решал. Ого, вот так открытие! Ни разу в жизни.
1 2 3