– Так что ж? Задавит! – ответил тот с поразительным равнодушием.
– Что рот разинул, галок ловишь?! – крикнул на парня старый дикарь. – На крюк! Будешь бочки катать!
Парень машинально взял крюк и подвинулся к Барину.
Барин почему-то понравился ему сразу. Ему нравилось его спокойствие и то, что он не принимал участия в травле против него.
Барин не был похож на прочих. Вместо лохмотьев на нем висел целый, хотя и пятнистый, пиджак, а на голове крепко сидела дворянская фуражка с красным околышем, и лицо у него было совсем благородное, и все движения – нагнется ли он, шагнет ли, потреплет ли черную с проседью бороду – мягки и изящны.
– Вира помалу, милый мой! – запели наверху.
Восьмидесятипудовая лавина вздрогнула, закачалась грузным маятником и скользнула вниз, увлекая и вытягивая за собой шкентель.
– Стоп!
Парень с любопытством оглянул свалившиеся пятнадцатипудовые бочки.
Бочки мигом были разобраны, и за ними пошли другие, третьи.
Они падали долго. Потом стали падать объемистые тюки с хлопком, мешки с изюмом, ящики со свечами. И все это быстро откатывалось и спроваживалось дикарями и банабаками в отдаленные уголки жадного, ненасытного трюма.
Парень сперва диву давался всему. Разглядывал и нащипывал груз, прислушивался к шуму и к грохоту. Все для него, мало видавшего деревенского парня, было ново. Но скоро он перестал дивиться.
Окружающая горячка захватила его, и он энергично взялся за работу. Парень работал лицом к лицу с Барином за троих, проявляя чудеса своей истинно богатырской силы.
Каждый тюк и бочка приобретали в его руках необычайную легкость, и он частенько справлялся с ними сам, отстраняя Барина.
– Ну, брат, и сила же у тебя! – заметил ему Барин.
– Ничего, – осклабился он.
Настал полдень. Грянула пушка, и вместе с выстрелом оборвался хаотический дикий концерт – грохот железа, возгласы банабаков, громыхание десятков паровых кранов и пароходные свистки, от которых трепетала пристань. В порту наступил «штиль».
– Снедать, снедать! – послышалось теперь в трюме, и дикари, побросав крючья, устремились по лямкам наверх, для того, чтобы разбрестись по харчевням.
Шкентель вместе с двумя тюками хлопков, как завороженный, повис над трюмом.
Барин дал знак парню, возившемуся с бочкой, «отставить», и сам, бросив крюк, занялся приготовлением к завтраку. Он достал из кармана сюртука громадный зеленый огурец, пару помидоров, рыбу, водку и все это разложил на рогожу.
Парень, весь красный и потный, жадно следил за каждым движением Барина и бросал на съедобное плотоядные взгляды.
– Садись! – лаконически пригласил тот парня.
Парень не ждал вторичного приглашения и подсел к рогоже.
– Пей! – И Барин поднес ему бутылку.
Парень отпил немного.
– А теперь жри!
Парень только и ждал разрешения и стремительно набросился на съедобное. Он ел с треском и звонко чавкая. Барин же, напротив, ел вяло. Он больше наблюдал за парнем.
– А трескаешь ты шибко, как свое! – улыбнулся он.
Парень перестал и побурел. От этого замечания кусок огурца застрял у него в горле.
– Да ну, ешь! Я ведь так, для красного словца! Ешь! – засуетился Барин.
Барин произнес эти слова так отечески тепло и ласково, что парень примирился, просиял и стал опять уписывать.
Пока он уписывал, Барин не спеша достал из кармана огрызок сигары, должно быть, подобранный на улице, закурил и растянулся.
– Долго не ел? – спросил он спокойно, разжигая сигару и пуская правильные колечки дыма.
– Два дня! – последовал ответ.
– Здоррово… Какой губернии?
– Тульской… Аржаной…
– А звать тебя?
– Ефремом.
– Ефре-ем, Ефре-ем!.. – запел Барин и насмешливо уставился на парня. – А похож на волка! Ишь! Как глаза лупит и зубы скалит!..
– Гы-и! – гигнул парень.
– Волк, ей-богу, волк! Слышишь?!. Ты не Ефрем, а волк! Ха-ха-ха! – И Барин разразился неприятным смехом.
Ефрем, желая подслужиться, тоже рассмеялся.
Барин докурил сигару, выплюнул окурок и серьезно спросил:
– Недород у вас, что ли?
– Всего…
Ефрем сдвинул брови и нахмурился.
– Ты давно из деревни?
– Месяц будя.
– Мать есть?
– Есть.
– И отец?
– И отец.
– А как попал сюда?
– Попал как?… До Ельца с володимирскими столярами по машинке ехал. Спасибо им, поддержали. Потом полотнил пешим, по шпалам. Дорогой выручили свои же, православные. Зайдешь в деревню, тебя накормят и спать уложат. Так маялся, пока до самой этой Одессы не добрался. Остановился я на околице и спрашиваю городового: «Где тут, земляк, работу достать можно?!» – «Ступай в порт!» – «А где этот порт?» Показал. Я сюда. Место, знаешь, незнакомое и люди тоже. Насилу упросился, чтобы на работу взяли… Ей-богу! Ну и злой же народ тут. Разбойники. Веришь? Бить хотели!
– Кто бить хотел?
– Да эти голоштанники! «Чего, хлеб, – обступили они, – отбивать пришел?! Ах ты, такой-сякой, цинготный!»
Парень возвысил голос:
– Ишь, хлеб отбивать. Да чей он, хлеб-то? Кто его сеял? Кто землю орал, кто хлеб косил, в скирды складывал и молотил?
– Так-так! – закивал одобрительно головой Барин. Ефрем, польщенный его одобрением, слабо улыбнулся и добавил:
– Я что! Косарь! Мне бы только поддержаться малость. Наша степь ведь что скатерть. Ни травы, ни былинушки. Поддержусь и назад домой, марш! Вот крест! Не останусь тут… Ну их… Хлеб отбивать… Ишь!..
Глаза у Барина заблистали.
Он подполз близко к Ефрему и взволнованно спросил:
– Верно говоришь?!
– Верно.
– Так и следует! Поддержись малость и назад! Без оглядки! Не то пропадешь в городе. Смолотит. Мужику не след бросать земли.
– Не след? – удивился Ефрем. – А если земли мало?
– Старая песня! – нахмурился Барин. – Знаем вас. Сам помещиком был.
– Ты? – удивился Ефрем.
– Я!.. Чего буркалы выпучил?! У меня полторы тысячи десятин чернозему было да завод конский. Ну, да это не твое дело… Ты говоришь, земли мало? Зато земли у помещика. Работай ему и жить будешь.
Парень усмехнулся и спросил:
– За пятишницу, что ли?
– А пятишницы мало? – вспылил Барин.
– Мало, себе дороже стоит!
– Четвертную, стало быть, вам?
– Коли ваша милость! – чуть слышно засмеялся парень и показал крепкие, белые зубы.
– Дурак!
– Чего ругаешься? – заметил сквозь смех Ефрем. – Мы с тобой теперь равные.
– Равные, равные! – передразнил Барин. – Ах вы! Сироты казанские! Все жалуетесь – тяжело. А помещику не тяжело!? Ну, да бог с тобой!.. Что это у тебя?! – спросил он после усталым и примиренным голосом и указал на его котомку.
– Тальянка.
– Сыграй.
Парень потянулся к котомке, вынул тальянку и заиграл монотонный, но бойкий тульский мотив.
Звуки горохом рассыпались по всему трюму.
– Пой, – сказал Барин.
Ефрем кивнул головой и запел:
Гармоника злаченая,
А подати не плаченыя.
Бот вам, девки, рупь на мыло!
1 2 3 4