— Поедим… отдохнём… и я к попу пойду…
Сама хозяйка накрыла и стала подавать все любимые кушанья Лукерьи Демьяновны, кушавшей с полным удовольствием.
— Это ты, видно, постаралась надоумить, что я люблю? — ласково спросила она попадью свою.
— Да и я это люблю… И сказала: сделай нам, Ирина Кузьминична, кишочек… да гуська начини капусткой… да блинный пирожок смастери… да калью с грибками…
— Уважила, мой свет… Истинно… Спасибо, хозяюшка… Стряпунья ты как есть.
— Помилуйте, Лукерья Демьяновна, да вы только прикажите!.. В былые годы, как кумушка моя меньше зазнавалась, я и про самое Анисью Кирилловну кашку ладила с печеночкой… И сама матушка Катерина Алексеевна не брезговала… кушать изволила, да приказывала не одинова приносить… И уточкой раз царю-государю с хренком поклонилась да с лимонцем. Вот мы каковы, вам скажу…
— А ты, Ирина Кузьминична, боярыне-то порасскажи, какова твоя кумушка-то оказалася, — молвила попадья.
— Много, государыня моя, про все художества этой самой змеёвки Дуньки вашей рассказывать… Эту стерву не месяц, не год, почитай, спервоначалу и кормила я, бесталанная… Да раз государыня, мой принос принявши милостиво, хотела за него благостынькой своей государской найтить, так сама слышала, как отговаривать, ворог, стала: «Ей, — говорит, — и то дорого, ваше величество, что как есть бабу простую жаловать изволите — ручку давать целовать…» Это она какой идол!.. Платок персидский государыня с ней послала мне — зажилила и тот… Говорит, что запамятовала: никак, ей дано… А Лискина, девушка есть, чухонка, рыжая такая, рябоватая из себя, — та божилась, что мне послан платок… И её укоряла… Да что возьмёшь с бесстыжей?.. Стоит, бельмы вылупивши; молчит… И хоть бы ты что!.. А ноне и совсем заказала к ей ходить нам… Недосуг — первое дело; с боярынями, вишь, ноне вожжается… Да и жадность одолела… А спроси у меня, в чём застала её спервоначалу-то? Годков десять-двенадцать, скажу тебе, не утаю, одно платьишко было да шубёнка нагольная от холода…
Помещица была очень недовольна разоблачениями хозяйки и, не спрашивая ни о чём, из-за стола, помолившись, отправилась прямо на постель.
Уже отзвонили к вечерням, как поднялась с ложа своего упокоения Лукерья Демьяновна. Спала она, впрочем, немного, а все думала и раздумывала. Высокомерие и гневливость как рукой сняло. Их заменила разумная сосредоточенность.
Анфиса Герасимовна заметила это, как только помещица открыла глаза, а сама прикинулась спящею. Лукерья Демьяновна, не будя её, принялась проворно одеваться. Вздела сарафан штофный, цвета дубового листа; жёлтую душегрейку с бахромой; повойник новый, шитый по карте золотом по зелёному бархату; черевики, жемчугом низанные. Фатой прикрыла седые волосы. Вынула парчовую епанчу и ширинку, шитую золотом, с кружевами — в руки. В уши вдела серьги с яхонтами… ну, совсем хоть царю представляться, вышла из каморки своей — к немалому удивленью хозяина и хозяйки. Эти добрые люди только руками развели.
Только притворила за собою дверь Балакириха, как порхнула попадья к хозяйке.
— Видали нашу чудодейку?
— Как же… Ещё бы!.. Куда это собралась такой павой?
— К попу, должно быть, к отцу Егору… врасплох нагрянет; думает — лучше высмотрит самую что ни есть подноготную… Вишь, внук-от — дай Бог ему, голубчику, и впредь во всём успевать — бабушке начистоту отказал взять мамкину племянницу… «По душе, — говорит, — мне пришлась дочь у Егора у попа — Даша».
— То-то, никак, вашинский в солдатах ещё как был, к попу к посадскому захаживал… А это вот для чего? Ишь ты ухарь какой!.. Молодчина!.. Поповская Дарья Егоровна добрый, можно сказать, человек… Душа ангельская… вся в отца… Матка Федора Сидоровна со всячинкой; ради мзды готова и совестью покривить; а батька да дочка — ни в жисть… Экова батьку, я те, голубушка, поведаю, на всём Городском острову не слыхано… Первое дело хмелем николи не зашибается… Дело своё справляет… Ко всем ходит одинаково, не спрашивает, богач али нищий зовёт… Дадут что — ладно, а сам не спросит… не токмя за похороны аль за крестины и — за венчанье; одни венечны и куничны деньги, известно, внеси за память, а ему, попу, — за труд, что изволишь пожаловать, всем доволен… Не гораздо прежде у его хватало, а теперя, как спознал народ его добродетель, всяк к ему прёт, без отказу… И лучше теперя ему стало не в пример. Уж жалобились архимандриту троицкие батьки, да ничего не взяли. Спросили отца Егора: как ты так? «Да я, — говорит, — не знаю, чьего прихода: моего аль не моего, потому что троицкие отцы и в мои дворы захаживали, и память была чтобы по дворам не делить этой стороны, на Городском острову. Вот вам противень памяти, мне присланной… Я по ей и поступаю. С благодатью они ходят, а в требах я никому не отказываю, кто позовёт… Да и как я, ваше высокопреподобие, откажуся по священству, коли приходят ко мне и зовут? Человек при смерти, а у соборного чередного толкнулися — дома не улучили». Строг и взыскателен был архимандрит, а рассудил, что Егор ладно делает, и пообещал сам начальству представить как исправного попа…
— А я, матушка, верь ты мне, и до твоих теперешних слов про попа Егора не инако думала… Вот, значит… и права я, коли смекаю умишком, что нашему соколу Бог невидимо подаёт благодать в такую благословенную семью…
К такому же почти заключению пришла и Лукерья Демьяновна собственным рассуждением после всего увиденного ею в поповском доме.
Помещица, ни у кого не спрашивая, дошла до церкви в конце Большой Посадской улицы у Невки. Крайний дом на берегу против церкви сама Балакириха признала за поповский. Вошла в раскрытую калитку на двор и у крыльца столкнулась с пригожею девушкою, нянчившею ребёнка.
Девушка быстро отвела ребёнка в сторону и посторонилась.
— Батюшка здеся жительствует? — спросила Балакириха.
— Здеся… Теперя он с требой только пошёл. Будет скоро. Милости просим обождать.
— Да ты, голубушка, не поповна ли? Дашей, что ль, прозываешься?
— Я самая, государыня! — и закраснелась как маков цвет. Слово «государыня», произнесённое с таким уважением, расположило помещицу к Даше с первого раза. А девушка, по пышному новому платью Балакирихи считая её очень важной боярыней, не могла, разумеется, иначе отнестись к ней, как с почтением; хотя и ко всем привыкла относиться вежливо и внимательно.
Первая встреча для многих, особенно в старину, была делом огромной важности, решающим; и все зависело от впечатления, возбуждённого им. А Балакириха была одною из таких личностей, для которых первое впечатление было самым главным. Даша, стало быть, завоевала себе первыми словами с бабушкой Вани полное к себе расположение.
Ещё с большим уважением, чем дочь, отнеслась к богато одетой особе интересантка-мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231