- раздалось у него за спиной.
Васька обернулся - милиционер стоит молодой, любопытный.
- А ты что подумал?
- Вроде бы пистолет.
- Ага, - сказал Васька. - Камень. - И пошел к Литейному на остановку.
Вскоре после демобилизации Васька встретил во дворе Веру. Она обрадовалась ему как родному. Обняла. Прижалась. Даже всплакнула.
На следующий день Васька понес ей банку тушенки.
- Верка, я тебе вот что принес, - сказал он в дверях. - А то ты какая-то бледная.
Вера улыбнулась, приложила палец к губам и кивнула на плотно прикрытую дверь комнаты - оттуда доносилась музыка и хмельные мужские голоса.
- У меня все-все есть. - Вера метнулась в кухню, принесла на ладони плитку шоколада. - На. Ты всегда любил сласти. - Она встала на цыпочки и поцеловала Ваську в ухо, едва коснувшись губами, будто шепнула ему что-то, будто доверила ему секрет. - Я тебя не приглашаю - они все чины, тебе с ними будет неловко. Я знаю. У меня опыт.
- Смотри, Верка, возьми на завтра. Правда, ты бледная.
Вера засмеялась и вытолкала его.
С Верой Васька учился с третьего класса. И все годы она была не то чтобы самой красивой, на эту тему шли споры, но самой привлекательной девчонкой. И самой доброй. Ничего не стоило выпросить у Верки завтрак, или деньги, или чистую тетрадку. Когда Вера получала хорошую отметку, радость ее была такой подлинной, такой чистой - диво! Учителя, чтобы получить удовольствие от ее радости и дать насладиться классу, зачастую вместо полагающейся тройки ставили ей четверку.
Некоторые девочки из воображал называли ее дурой. Она и сама о себе говорила: "Дура я, дура набитая, дура ветвистая - котелок с дыркой".
С шестого класса пошли влюбляться в Верку старшеклассники - отбоя от них не было. Ну, а с восьмого и далее поджидали Веру у школы курсанты всех родов войск, студенты, спортсмены. Друзья-одноклассники были вынуждены ее заслонять толпой, отжимать, отводить, уводить через окно мужской уборной и взывать к совести кавалеров: "Женихи чертовы, дайте ей школу кончить. Ей же уроки готовить нужно. Ее из-за вас, кобели, в комсомол не принимают". На собраниях Веру критиковали - чтобы одевалась скромнее. А одевалась она, если разобраться, скромно, но почему-то очень красиво, без морщинок и лишних складок.
Она и сейчас такая была, словно только что из-под душа.
По вечерам, подойдя к окну, Васька видел Веру, склонившуюся над штопкой чего-то женского. Она, как бывало в школе, все время сдувала падавшую на глаза прядку волос. Почувствовав, что на нее смотрят, Вера поднимала голову, искала глазами по окнам и, разглядев Ваську, улыбалась и махала ему рукой. Но чаще окна ее квартиры были зашторены.
Анастасия Ивановна в ответ на Васькины вопросы о Вере молчала, а если он наседал, поджимала губы.
Васька работал и пел. "Богатыри" полыхали на стенах. Стены стали похожими на зеркала.
Васька осунулся. Анастасия Ивановна, глядя на его галерею, морщилась.
- Их бы к вам, в Эрмитаж, - заявлял Васька нагло. - К Рембрандту. Думаю, устояли бы.
Сережа Галкин заходил. Говорил:
- Работаешь? Не буду мешать. - И направлялся к Анастасии Ивановне.
- Правильно и похвально, - одобрял его Васька. - Будешь ей вместо сына. Она на меня метила, но я ей по возрасту не подхожу и по аппетиту.
Как-то дня через три под вечер Васька услыхал зов - Вера махала ему рукой.
- Вася, а Вася, зайди ко мне. Прямо сейчас.
Васька пошел.
Вера встретила его в открытых дверях, пританцовывая от нетерпения.
- Что у тебя? - спросил Васька. - Горит, что ли?
Вера втащила его в квартиру, в свою комнату. Соседка Верина парикмахерша Мария Леопольдовна погибла в блокаду, ее комната была опечатана. В Вериной комнате, большой, квадратной, с двумя окнами, ничего не изменилось, только мебель шикарная - обалдеть! - как бы поблекла. Буфет, подпирающий потолок, резной, весь из рыцарей, рыцарских колетов, шлемов, перчаток и даже перьев, потрескался. Из этого буфета все мальчишки во дворе мечтали выпилить по кусочку на память. Зеркало в золотой раме потускнело. Но прибавилось в комнате тряпок: цветастые шарфы и косынки валялись в креслах, кровать двуспальную родительскую, степенную, теперь обволакивало золотое трофейное покрывало; но прибавилось ярких коробочек и флаконов, запах стал другой - сладкий, тогда как раньше пахло уксусом - у Вериной мамы были "мигрени".
- Ну, че? - спросил Васька еще раз.
- Он мне предложение сделал, - сказала Вера.
- Кто?
- Георгий. Ну, тот моряк, с которым я танцевала танго. Я специально шторы не задергивала, чтобы ты видел. Ты его разглядел? Он тебе нравится? - Вера поспешно и тревожно ухватила Ваську за лацканы пиджака, на цыпочки стала - ее глаза почти вплотную приблизились к Васькиным.
- Ничего вроде, - сказал Васька. - Намекнула бы, я бы подробнее рассмотрел.
- Я его все время к тебе лицом поворачивала.
- Через тюль плохо видно... Да нет, нормальный моряк. Высокий. Майор.
- Капитан третьего ранга. Вася, ты будешь свидетелем с моей стороны.
- У тебя же должна быть девушка.
- Не получается. Девушка будет с его стороны - сестра. И не нужны с моей стороны девушки, кто они мне? С моей стороны - ты.
- О чем разговор, если надо.
Васька подошел к окну.
Отсюда, с этой стороны двора, он видел свой дом после войны впервые. Вон его окна: одно голое темное, другое завешено пожелтевшей газетой - еще не мытые. Анастасия Ивановна грозила помыть, но забыла, обидевшись на него за то, что память об Афанасии Никаноровиче он блюдет плохо: "А ведь Афоня тебе как отец был. Больше, чем отец-то, - он тебя делу учил". Нет за его окнами его матери. Он есть - вот он, а ее нету...
Васька поднял глаза к мансарде - два окна Нинкиных.
Вера взяла его за руку.
- Говорят, она ушла на концерт и не вернулась. Тогда еще концерты в филармонии давали. Несчастный наш дом...
- Это почему? - спросил Васька, медленно к ней повернувшись.
- Вон в доме четырнадцать людей и с фронта больше возвратилось, и в блокаду погибло меньше. У них даже малыши во дворе бегают.
- Ты любишь его? - спросил Васька.
Из Вериных глаз потекли слезы, она вытаращилась, растопырила ресницы, чтобы тушь не смылась, и так стояла, ловила слезы нижней губой, и нос у нее краснел. Наконец, когда у нее откатило, она помигала, подставив под нижние веки по пальцу, и сказала, улыбнувшись:
- Вася, я была замужем.
Васькины скулы свела ревнивая злость.
- Что ты мне говоришь - ты своему жениху говори.
- Он знает. А тебе я должна все сказать, больше, чем ему, иначе какой же ты будешь свидетель?
- Выходит, я свидетель чего?
- Я его полюблю, Вася. Я по своей природе - жена. И никуда от него не денусь. Васька, ты меня будешь слушать?
- Ну, буду. - Васька обнял Веру за плечи, почувствовав к ней щемливую братнюю жалость. - Мать у тебя здесь померла? - Он кивнул на двуспальную приземистую кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42