В сущности, там не было никакого оружия. Да и откуда у меня может быть такой капитал?
— От кого вы получили рекомендательное письмо?
— От пишущей машинки. Как и большинство рекомендаций. Но вы правы, надо было получше все разнюхать. Я адресовал рекомендательное письмо не тому, кому надо. Впрочем, тут я сумел заговорить им зубы.
— Ну, я готов. — Я посмотрел, как он нервно покручивает в углу шнур от лампы. Карие глаза, неаккуратно подстриженные офицерские усики, серый, нездоровый цвет лица. — Не знаю, чего ради я иду для вас на такой риск. Опять хотите сделать меня козлом отпущения.
Я вывел машину на дорогу, не включая фар, и мы медленно двинулись к городу. Джонс сидел пригнувшись и для бодрости насвистывал. По-моему, это была популярная в 1940 году песенка «В среду после войны». Перед самой заставой я включил фары, понадеявшись, что милиционер заснул, но он не спал.
— Вы сегодня ночью здесь проходили? — спросил я у Джонса.
— Нет. Сделал крюк через чьи-то сады.
— Все равно теперь уж нам его не объехать.
Но милиционер засыпал на ходу и не стал нас задерживать: он проковылял через дорогу и поднял шлагбаум. Большой палец у него на ноге был перевязан грязным бинтом, и сквозь дыру в серых фланелевых штанах просвечивала задница. Он даже не стал искать у нас оружия. Мы миновали поворот к Марте, британское посольство и поехали дальше. У посольства я притормозил, там было тихо; тонтон-макуты, без сомнения, поставили бы у ворот часовых, если б знали о бегстве Джонса.
— А что, если попросить у них убежища? Тут вы будете в безопасности.
— Не хочется, старик. Я доставил им в свое время немало хлопот, вряд ли они встретят меня с распростертыми объятиями.
— Папа-Док устроит вам встречу похуже. Тут ваше спасение.
— У меня есть свои причины, старик... — Он запнулся, и я решил, что наконец-то он мне выложит все начистоту, но он сказал только: — Я забыл свой погребец. Оставил у вас в кабинете. На столе.
— Неужели это такая потеря?
— Люблю эту штуку, старик. Он был со мной повсюду. Это мой талисман.
— Я привезу его вам завтра, если вы им так дорожите. Значит, вы хотите попытать счастья на «Медее»?
— Если там не выйдет, мы всегда сможем сюда вернуться. — Он начал насвистывать другой мотив — кажется, это была «Соловьиная трель», — но тут же сбился. — Подумайте! Чего только мы вместе не пережили, а я его забыл...
— Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
— Пари? Почему пари?
— Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
— Разве? — Он погрузился в раздумье. — Старик, вы идете ради меня на большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
— А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
— Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
— Вы сперли погребец прямо у Аспри?
— Не так примитивно.
— Хитрый ход, как всегда?
— В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком, но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете, как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я влюбился в него с первого взгляда.
— Значит, он не был с вами в Бирме?
— Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба — полиция, наверно, уже привыкла к тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, — я отправился вперед на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен — они все еще были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов — полицейского почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел — после своего признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
— Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните? «Святой Павел выстоит, Лондон выстоит». Такого днем с огнем не найдешь, правда, старик?
— Теперь уже не найдешь. Он умер.
— Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? — сказал он с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся, что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами, отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу, свет настольной лампы падал на обложку — роман Сименона; это меня приободрило — все-таки в нем было что-то человеческое!
— Мистер Браун! — воскликнул он с удивлением, как старая дама, к которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно прикрыл левой рукой вырез сорочки.
— И майор Джонс, — развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего плеча.
— А, мистер Джонс, — сказал капитан с явным неудовольствием.
— Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? — спросил Джонс с наигранной веселостью. — И шнапс, надеюсь, тоже?
— Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли посреди ночи купить билет?
— У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
— А выездная виза?
— Пустая формальность для нас, иностранцев.
— Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
— Да. Я, в сущности, политический беженец.
— Почему же вы не обратились в британское посольство?
— Мне будет уютнее на милой старой «Медее». — Слова прозвучали, как эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: — На милой старой «Медее».
— Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
— Капитан, — сказал я, — вы же знаете, что они здесь творят с арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
— Мистер Браун, — сказал он, — я не могу пренебрегать своим положением. Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня требуете?
— Простите. Об этом я не подумал, — сказал Джонс с кротостью, которая, по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— От кого вы получили рекомендательное письмо?
— От пишущей машинки. Как и большинство рекомендаций. Но вы правы, надо было получше все разнюхать. Я адресовал рекомендательное письмо не тому, кому надо. Впрочем, тут я сумел заговорить им зубы.
— Ну, я готов. — Я посмотрел, как он нервно покручивает в углу шнур от лампы. Карие глаза, неаккуратно подстриженные офицерские усики, серый, нездоровый цвет лица. — Не знаю, чего ради я иду для вас на такой риск. Опять хотите сделать меня козлом отпущения.
Я вывел машину на дорогу, не включая фар, и мы медленно двинулись к городу. Джонс сидел пригнувшись и для бодрости насвистывал. По-моему, это была популярная в 1940 году песенка «В среду после войны». Перед самой заставой я включил фары, понадеявшись, что милиционер заснул, но он не спал.
— Вы сегодня ночью здесь проходили? — спросил я у Джонса.
— Нет. Сделал крюк через чьи-то сады.
— Все равно теперь уж нам его не объехать.
Но милиционер засыпал на ходу и не стал нас задерживать: он проковылял через дорогу и поднял шлагбаум. Большой палец у него на ноге был перевязан грязным бинтом, и сквозь дыру в серых фланелевых штанах просвечивала задница. Он даже не стал искать у нас оружия. Мы миновали поворот к Марте, британское посольство и поехали дальше. У посольства я притормозил, там было тихо; тонтон-макуты, без сомнения, поставили бы у ворот часовых, если б знали о бегстве Джонса.
— А что, если попросить у них убежища? Тут вы будете в безопасности.
— Не хочется, старик. Я доставил им в свое время немало хлопот, вряд ли они встретят меня с распростертыми объятиями.
— Папа-Док устроит вам встречу похуже. Тут ваше спасение.
— У меня есть свои причины, старик... — Он запнулся, и я решил, что наконец-то он мне выложит все начистоту, но он сказал только: — Я забыл свой погребец. Оставил у вас в кабинете. На столе.
— Неужели это такая потеря?
— Люблю эту штуку, старик. Он был со мной повсюду. Это мой талисман.
— Я привезу его вам завтра, если вы им так дорожите. Значит, вы хотите попытать счастья на «Медее»?
— Если там не выйдет, мы всегда сможем сюда вернуться. — Он начал насвистывать другой мотив — кажется, это была «Соловьиная трель», — но тут же сбился. — Подумайте! Чего только мы вместе не пережили, а я его забыл...
— Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
— Пари? Почему пари?
— Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
— Разве? — Он погрузился в раздумье. — Старик, вы идете ради меня на большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
— А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
— Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
— Вы сперли погребец прямо у Аспри?
— Не так примитивно.
— Хитрый ход, как всегда?
— В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком, но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете, как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я влюбился в него с первого взгляда.
— Значит, он не был с вами в Бирме?
— Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба — полиция, наверно, уже привыкла к тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, — я отправился вперед на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен — они все еще были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов — полицейского почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел — после своего признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
— Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните? «Святой Павел выстоит, Лондон выстоит». Такого днем с огнем не найдешь, правда, старик?
— Теперь уже не найдешь. Он умер.
— Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? — сказал он с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся, что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами, отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу, свет настольной лампы падал на обложку — роман Сименона; это меня приободрило — все-таки в нем было что-то человеческое!
— Мистер Браун! — воскликнул он с удивлением, как старая дама, к которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно прикрыл левой рукой вырез сорочки.
— И майор Джонс, — развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего плеча.
— А, мистер Джонс, — сказал капитан с явным неудовольствием.
— Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? — спросил Джонс с наигранной веселостью. — И шнапс, надеюсь, тоже?
— Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли посреди ночи купить билет?
— У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
— А выездная виза?
— Пустая формальность для нас, иностранцев.
— Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
— Да. Я, в сущности, политический беженец.
— Почему же вы не обратились в британское посольство?
— Мне будет уютнее на милой старой «Медее». — Слова прозвучали, как эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: — На милой старой «Медее».
— Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
— Капитан, — сказал я, — вы же знаете, что они здесь творят с арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
— Мистер Браун, — сказал он, — я не могу пренебрегать своим положением. Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня требуете?
— Простите. Об этом я не подумал, — сказал Джонс с кротостью, которая, по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82