Гестаповец шел, вытянув вперед руки, как слепой. В одной из них Седой заметил сверкнувший тонкий длинный клинок. Вдруг он остановился и стал торопливо снимать ранец.
"Сейчас он поищет лицом солнце, развернется и выбросит ранец в пропасть. В нем микропленка... тысячи адресов и явок... Где же Лотта? "
Седой попытался приподнять голову. Близкий выстрел заставил его вздрогнуть. Андрей успел зафиксировать в сознании падающую фигуру гестаповца и впал в забытье.
* * *
...Он пил, захлебываясь, горячий кофе прямо из термоса, Лотта с улыбкой смотрела на него, потом тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.
– Ты чего?
– Ты рыжий, Андрюша... Я все думала, какой ты, с головы – седой... не поймешь. А борода выдала... Рыжий...
Андрей провел рукой по щеке – трехдневная щетина сухим репейником обметала подбородок и скулы – и тоже засмеялся мелким тугим смешком, держась обеими руками за голову, потому что смеяться было больно.
– Хочешь, я прочту тебе стихотворение Пушкина?
– Зачем?
– Я давно ни с кем не говорила по-русски, Андрюша.
– Наговоримся еще, – посмеиваясь, сказал Седой, – спускаться вниз, считай, сутки.
– Нет, ты послушай. И не смейся. Так нужно... мне.
– Закурить бы сейчас, – пробормотал разведчик.
– Кури. И слушай... – Лотта протянула ему пачку сигарет. – Я нашла их в ранце вместе с контейнером... А это тоже трофей. – Она щелкнула изящной зажигалкой.
После первой же затяжки у Седого закружилась голова.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле...
Лотта читала негромко, без особого выражения, словно вела беседу:
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук...
Ирония возвращалась к Седому вместе с привычным ощущением силы и легкости. Он видел летящий мрамор высокого неба, маленькое облачко, коснувшееся солнца, светящееся и трепещущее, слышал, как вздрагивали продрогшие ели на склонах, наполняя воздух тонким звоном, и каждой клеткой усталого, намучившегося тела ощущал жизнь, ее биение и власть.
– Помнишь наизусть? – усмехаясь, спросил он. – По литературе пятерка была?
– Была, – как эхо, грустно отозвалась Лотта.
Они помолчали. Лотта поднялась первой.
– Андрей... – глухо и строго произнесла она. – Теперь слушай меня внимательно и не перебивай. Ты начнешь спуск через полчаса, как я уйду к перевалу. Будь осторожен – в горах могут бродить "эдельвейсы". Возьмешь мой вальтер и две обоймы. Если что... контейнер уничтожить любой ценой. В старой хижине, что на левом склоне хребта, – ты ее видел, когда мы поднимались в группе к спасательной станции, – тебя ждет человек. Его зовут Игнаци. У него для тебя одежда, австрийский паспорт на имя Питера Гешнера, венского служащего, приехавшего в Филлах навестить брата. Он же скажет, где хранить контейнер. Ни в коем случае не держи его при себе. Американцы если не сегодня, то завтра будут в Филлахе. Первое время поживешь у моего человека. Он антифашист, потерявший, всех близких в Маутхаузене. Проверок бояться не нужно. Документы настоящие. Как только представится возможность, выедешь в Вену. Микропленка останется в тайнике. Нельзя рисковать... Это приказ Центра.
– Ясно, – сказал Седой, – а все же... могли бы вместе...
– Нельзя, Андрей... Война для нас не кончится и после салютов Победы... Мы сделали одно дело из тысячи... Ты разведчик и все понимаешь... До свидания... Большой привет Сухову и генералу. Он захочет увидеть тебя еще раз. Низкий поклон Москве... – Голос ее дрогнул. – И Малой Бронной...
Они обнялись.
Она спускалась с ледника по его следам и, когда достигла каменистой площадки, обернулась, крикнула:
– Я сама найду тебя в Москве... Слышишь?
– Слышу, – тихо сказал Седой.
Она шла по острому гребню, ведущему к перевалу. Ее силуэт долго вырисовывался на фоне синего неба. Потом он исчез.
Седой отвернулся, внимательно оглядел в бинокль склоны, вскинул ледоруб и сделал первый шаг с ледника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
"Сейчас он поищет лицом солнце, развернется и выбросит ранец в пропасть. В нем микропленка... тысячи адресов и явок... Где же Лотта? "
Седой попытался приподнять голову. Близкий выстрел заставил его вздрогнуть. Андрей успел зафиксировать в сознании падающую фигуру гестаповца и впал в забытье.
* * *
...Он пил, захлебываясь, горячий кофе прямо из термоса, Лотта с улыбкой смотрела на него, потом тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.
– Ты чего?
– Ты рыжий, Андрюша... Я все думала, какой ты, с головы – седой... не поймешь. А борода выдала... Рыжий...
Андрей провел рукой по щеке – трехдневная щетина сухим репейником обметала подбородок и скулы – и тоже засмеялся мелким тугим смешком, держась обеими руками за голову, потому что смеяться было больно.
– Хочешь, я прочту тебе стихотворение Пушкина?
– Зачем?
– Я давно ни с кем не говорила по-русски, Андрюша.
– Наговоримся еще, – посмеиваясь, сказал Седой, – спускаться вниз, считай, сутки.
– Нет, ты послушай. И не смейся. Так нужно... мне.
– Закурить бы сейчас, – пробормотал разведчик.
– Кури. И слушай... – Лотта протянула ему пачку сигарет. – Я нашла их в ранце вместе с контейнером... А это тоже трофей. – Она щелкнула изящной зажигалкой.
После первой же затяжки у Седого закружилась голова.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле...
Лотта читала негромко, без особого выражения, словно вела беседу:
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук...
Ирония возвращалась к Седому вместе с привычным ощущением силы и легкости. Он видел летящий мрамор высокого неба, маленькое облачко, коснувшееся солнца, светящееся и трепещущее, слышал, как вздрагивали продрогшие ели на склонах, наполняя воздух тонким звоном, и каждой клеткой усталого, намучившегося тела ощущал жизнь, ее биение и власть.
– Помнишь наизусть? – усмехаясь, спросил он. – По литературе пятерка была?
– Была, – как эхо, грустно отозвалась Лотта.
Они помолчали. Лотта поднялась первой.
– Андрей... – глухо и строго произнесла она. – Теперь слушай меня внимательно и не перебивай. Ты начнешь спуск через полчаса, как я уйду к перевалу. Будь осторожен – в горах могут бродить "эдельвейсы". Возьмешь мой вальтер и две обоймы. Если что... контейнер уничтожить любой ценой. В старой хижине, что на левом склоне хребта, – ты ее видел, когда мы поднимались в группе к спасательной станции, – тебя ждет человек. Его зовут Игнаци. У него для тебя одежда, австрийский паспорт на имя Питера Гешнера, венского служащего, приехавшего в Филлах навестить брата. Он же скажет, где хранить контейнер. Ни в коем случае не держи его при себе. Американцы если не сегодня, то завтра будут в Филлахе. Первое время поживешь у моего человека. Он антифашист, потерявший, всех близких в Маутхаузене. Проверок бояться не нужно. Документы настоящие. Как только представится возможность, выедешь в Вену. Микропленка останется в тайнике. Нельзя рисковать... Это приказ Центра.
– Ясно, – сказал Седой, – а все же... могли бы вместе...
– Нельзя, Андрей... Война для нас не кончится и после салютов Победы... Мы сделали одно дело из тысячи... Ты разведчик и все понимаешь... До свидания... Большой привет Сухову и генералу. Он захочет увидеть тебя еще раз. Низкий поклон Москве... – Голос ее дрогнул. – И Малой Бронной...
Они обнялись.
Она спускалась с ледника по его следам и, когда достигла каменистой площадки, обернулась, крикнула:
– Я сама найду тебя в Москве... Слышишь?
– Слышу, – тихо сказал Седой.
Она шла по острому гребню, ведущему к перевалу. Ее силуэт долго вырисовывался на фоне синего неба. Потом он исчез.
Седой отвернулся, внимательно оглядел в бинокль склоны, вскинул ледоруб и сделал первый шаг с ледника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13