В ту ночь Завиловский пытался написать стихотворение под названием «Паутинка», а на другой день захотелось увидеть ее – он уже тосковал по ней.
Но пойти прямо к пани Бронич не решился и дождался, пока не настало время чаепития, чтобы застать их всех вместе в гостиной. Основская встретила его очень радушно, с веселым смехом, а он, поздоровавшись, взглянул на Линету, и сердце у него заколотилось: на лице ее отразилась неподдельная радость.
– Знаете, что я подумала, когда вы исчезли? – с обычной своей непосредственностью сказала Анета. – Наша «Тростинка» обожает мужчин с бородой, вот я и решила, что вы хотите себе бороду отрастить.
– Нет, нет! Будьте таким, каким я вас впервые увидела, – живо отозвалась «Тростинка».
– Прятались от нас, пан Игнаций, прятались, не отпирайтесь! – полуобняв Завиловского, сказал Основский с фамильярностью светского человека, умеющего сразу установить приятельские отношения. – Но я нашел способ, как его привадить. Пусть Линетка примется за его портрет, тогда ему придется бывать у нас ежедневно.
– Какой ты у нас умник, Юзек! – захлопала Основская в ладоши.
Юзек просиял от удовольствия, что удостоился жениной похвалы.
– А что? Неплохо придумано! Правда, Анеточка?
– Я уже думала об этом, – ответила своим грудным голосом панна Кастелли, – но боялась показаться навязчивой.
– Я к вашим услугам, – сказал Завиловский.
– Тогда в четыре часа, после Коповского, – сейчас темнеет поздно. Впрочем, скоро я кончу возиться с этим несносным Коповским.
– Знаете, что она про него сказала? – начала было тетушка Бронич.
Но панна Кастелли не позволила ей докончить. Помешало и появление в гостиной Плавицкого, который расстроил общий разговор. Плавицкий был без ума от Анеты, с которой познакомился у Марыни, и не скрывал этого, а она беззастенчиво с ним кокетничала на потеху себе и остальным.
– Садитесь, папочка, вот сюда, со мной рядышком, нам будет с вами хорошо, правда ведь?
– Как в раю, как в раю! – восклицал Плавицкий, похлопывая себя по коленям и от удовольствия высовывая кончик языка.
Завиловский подсел к панне Кастелли.
– Я счастлив, что смогу у вас бывать каждый день… – сказал он. – Но это отнимет у вас много времени.
– Ну и что из этого! – отозвалась она, глядя ему в глаза. – На вас тратить время не жалко, не то что на других. Я не настаивала, оттого что боюсь вас.
Теперь он в свой черед взглянул ей в глаза и сказал с ударением:
– Не надо меня бояться.
Линета потупилась, и наступило неловкое молчание.
– Почему вы не приходили так долго? – минуту спустя спросила она, понизив голос.
«Потому что боялся», – чуть не сорвалось у него с языка; но это значило зайти слишком далеко, и он ответил:
– Писал.
– Стихи?
– Да, стихотворение «Паутинка». Завтра принесу. Помните, в день нашего знакомства вы сказали, что хотели бы стать паутинкой? С тех пор у меня все время перед глазами паутинка, летящая по воздуху.
– Она летит… но не сама, – отвечала панна Кастелли. – Самой ей высоко не подняться, если только…
– Если – что? Почему вы не договариваете?
– Если не увлекут крылья какой-нибудь огромной птицы…
И она быстро встала, поспешив на помощь Основскому, который пытался открыть окно.
У Завиловского потемнело в глазах. Ему казалось, он слышит, как кровь стучит у него в висках.
Из забытья его вывел медоточивый голосок тетушки Бронич:
– Старый пан Завиловский говорил, что вы родственник ему, но бывать у него не хотите, а он посетить вас не может из-за подагры. Почему вы у него не бываете? Такой любезный, благовоспитанный человек! Навестите, доставьте ему удовольствие. Зайдете к нему?
– Хорошо, зайду, – отвечал Завиловский, который был на все согласен в ту минуту.
– Вот какой вы добрый, уступчивый! И с кузиной своей Еленой познакомитесь. Смотрите только, не влюбитесь – тоже барышня очень томная.
– Это мне не грозит, – засмеялся Завиловский.
– Говорят, она в Плошовского была влюблена, в того, который застрелился, и теперь вечный траур по нем носит в сердце. Когда вы к ним пойдете?
– Завтра, послезавтра… Когда вам будет угодно.
– Они, видите ли, уезжают скоро. Лето ведь не за горами. А вы куда летом собираетесь?
– Не знаю. А вы?
– Мы еще не решили, – услышав вопрос Завиловского, поспешила ответить панна Кастелли, которая тем временем вернулась и сидела неподалеку с Основским.
– Мы собирались в Шевенинген, – продолжала пани Бронич, – но с Линеткой это не так просто… Вокруг нее, – понизила она голос, – всегда столько поклонников увивается, вы не поверите; так и льнут. Да и при чем тут верить, не верить, достаточно на нее взглянуть. Муж-покойник как в воду глядел, когда ей еще только двенадцать было. «Вот посмотришь, – говорил, – сколько с ней будет хлопот, когда подрастет». Так оно и вышло, хлопот хватает. Муж вообще много чего предвидел… Я вам не говорила, он был последним Рю… Ах да, говорила! Своих детей у нас не было – первенец наш умер, а муж был старше меня на сорок лет, в последние годы относился ко мне… как отец.
«Какое это ко мне имеет отношение?» – подумал Завиловский.
– Его огорчало, что у нас сына нет, – продолжала пани Бронич. – То есть был, но я выкинула… – В голосе ее послышались слезы. – Мы его положили в спирт и долго хранили так… Ах, грустно вспоминать! Муж так печалился, что пресечется род Рю… Но довольно об этом! В конце концов он полюбил Линетку, как родную дочь, – она ведь ближайшая наша родственница, все, что после нас останется, к ней перейдет. Может, поэтому у нее столько кавалеров… Хотя при ее красоте это неудивительно. Но если б вы знали, какое это мученье и для нее, и для меня! В Ницце два года назад один португалец, граф Жоао Колимасао из рода Алькантаров, так совсем голову из-за нее потерял, просто до смешного. А в прошлом году в Остенде грек один… Сын банкира из Марселя, миллионер… Забыла его фамилию. Линетка, как фамилия того грека, ну, миллионера, помнишь…
– Тетя! – промолвила Линета с видимым неудовольствием.
Но «тетя» уже не могла остановиться, как паровоз на полном ходу.
– А, вспомнила! – сказала она. – Канафаропулос, секретарь французского посольства в Брюсселе.
Линета встала и пошла к Анете, которая разговаривала за обеденным столом с Плавицким.
– Рассерчала девочка… – провожая ее взглядом, пробормотала тетушка. – Не любит, когда о ее победах говорят, а я не могу удержаться! Меня-то можно понять, правда ведь? Посмотрите, стройная, высокая какая! Вытянулась девочка! Недаром ее Анетка то Лианкой, то Тростинкой называет, и впрямь на тростиночку похожа! Что удивительного, если все на нее оборачиваются. Я еще вам не рассказывала об Уфинском. Это наш близкий друг. Покойный муж очень его любил. Не слышали о пане Уфинском?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181