Тем не менее все посмотрели на него с удивлением и даже, пожалуй, с негодованием.
- Ты что? С Мацеем будешь спорить? Что ты?
- А что мне ваш Мацей? Я и не с таким говорил, понятно? Ребята! Не говорил я со Штейнмецем? Что? А Мацей врет, так и врет. Теперь нам лучше будет.
Мацей с минуту смотрел на победителя.
- Ох, и глуп же ты! - сказал он.
Бартек стукнул кулаком по столу, да так, что все рюмки и кружки подскочили.
- Still der Kerl da! Heu, Stroh!..*
______________
* Тихо, ты там! Сено, солома! (нем.).
- А ты тише, не ори! Спроси лучше, глупая твоя голова, у ксендза или у пана.
- А ксендз разве был на войне? Или пан был? А я был. Не верьте, ребята. Теперь-то уж нас будут уважать. Кто войну выиграл? Мы выиграли! Я выиграл! Теперь чего не попрошу, мне все дадут. Захочу я стать помещиком во Франции, - и стану. Начальство-то знает, кто крепче всех лупил французов. Наши полки были самые лучшие. Так и в приказах писали. Теперь поляки пошли в гору. Понятно?
Кеж махнул рукой, встал и пошел прочь. Бартек одержал победу и на политическом поприще. Молодежь осталась с ним, смотрела на него, как на икону, а он продолжал:
- Я чего ни захочу, все мне дадут. Не будь меня, не то бы было! Старый Кеж - дурак. Понятно? Начальство велит бить - значит, бей! Кто надо мной станет издеваться? Немцы? А это что? - И он опять показал на свои кресты и медали. - А за кого я лупил французов? Не за немцев, что ли? Я теперь лучше всякого немца, потому что ни один немец не получил столько медалей. Пива сюда! Я со Штейнмецем говорил, с Подбельским говорил. Пива сюда!
Смахивало на то, что будет попойка. Бартек начал петь:
Trink, trink, trink,
Wenn in meiner Tasche
Noch ein Thaler klingt!..*
______________
* Пей, пей пей,
Пока в моем кармане
Звенит еще хоть талер! (нем.).
И он вытащил из кармана горсть пфеннигов.
- Нате! Я теперь пан! Не хотите? Ох, и не такие деньги водились у нас во Франции, только все куда-то девалось. Мало ли мы там пожгли да людей поубивали. Уж кого там только не было... одних французишек...
Настроение пьяных быстро меняется. Неожиданно Бартек сгреб со стола монеты и жалобно заголосил:
- Смилуйся, боже, над душой моей грешной...
Потом оперся локтями о стол, уткнул лицо в кулаки и замолчал.
- Ты что это? - спросил какой-то пьяный.
- Чем я виноват? - угрюмо пробормотал Бартек. - Сами лезли. А жалко мне их было: ведь земляки. Господи, помилуй! Один был, как зорька, румяный. А наутро побелел как полотно. А потом их, еще живых, засыпали... Водки!
Настала минута томительного молчания. Мужики с удивлением переглядывались.
- Что это он городит? - спросил кто-то.
- Совесть, видно, заговорила.
- Из-за войны этой самой и пьет человек, - пробормотал Бартек.
Он выпил рюмку, потом другую. С минуту помолчал, потом сплюнул и неожиданно опять пришел в хорошее настроение.
- Вы-то небось не говорили со Штейнмецем? А я говорил! Ура! Пейте, ребята! Кто платит? Я!
- Ты, пьяница, платишь, ты! - раздался голос Магды. - Вот я тебе заплачу, не бойся!
Бартек посмотрел на жену стеклянными глазами.
- А ты со Штейнмецем говорила, а? Ты кто такая?
Магда, не отвечая, повернулась к сочувствующим слушателям и принялась причитать:
- Ой, люди добрые, видите вы мой стыд, мою горькую долю. Вот он, воротился... Я-то, дура, ему обрадовалась, как порядочному, а он воротился пьяный. И бога забыл и по-польски забыл. Чуть выспался, протрезвился, опять пьянствует и трудом моим, потом расплачивается. А где ты взял эти деньги? Не я ли их потом-кровью заработала? Ой, люди добрые, уж не католик он, не человек, а немец окаянный, по-немецки лопочет да жить норовит людской кривдой. Ой, отступник, ох...
Тут баба залилась слезами, но потом опять повысила голос на октаву.
- Глупый-то хоть и всегда он был, да зато был добрый, а теперь что из него сделали?.. Ждала я его и вечером, ждала я его и утром - и вот дождалась. Ни тебе радости, ни тебе утешения! Боже милостивый! Чтоб тебя разорвало, чтоб ты навек немцем остался!
Последние слова она произнесла, жалобно причитая, почти нараспев. А Бартек на это:
- Молчи, не то поколочу!
- Бей, руби голову, сейчас руби, убей, прикончи, кровопийца! исступленно кричала баба и, вытянув шею, обратилась к мужикам: - Смотрите, люди добрые!
Но мужики предпочли поскорей убраться. Вскоре в опустевшей корчме остались только Бартек да баба с вытянутой шеей.
- Что ты шею-то вытянула, как гусь, - бормотал Бартек, - иди домой.
- Руби! - повторяла Магда.
- А вот и не отрублю, - отвечал Бартек и засунул руки в карманы.
Тут корчмарь, желая положить конец ссоре, потушил единственную свечу. Стало темно и тихо. Через минуту в темноте раздался визгливый голос Магды:
- Руби!
- А вот не отрублю! - отвечал торжествующий голос Бартека.
В лунном свете можно было видеть две фигуры, шедшие из корчмы. Одна из них, что впереди, причитала в голос: это была Магда; за нею, понурив голову, смиренно следовал герой Гравелотта и Седана.
VII
На беду, Бартек воротился таким слабым, что несколько дней не мог работать. А в хозяйстве дозарезу были нужны мужские руки. Магда выбивалась из сил и работала с утра до ночи. Соседи Чемерницкие помогали ей, чем могли, но этого было недостаточно, и хозяйство понемногу приходило в упадок. Магда задолжала колонисту Юсту, немцу, который когда-то купил в Гнетове пятнадцать моргов пустоши и завел на ней лучшее во всей деревне хозяйство. Были у Юста и деньги, которые он давал в займы под высокие проценты. Давал он прежде всего помещику, пану Яжинскому, имя которого красовалось в "золотой книге" и который именно по этой причине должен был поддерживать блеск своего рода на соответствующей высоте; давал Юст и мужикам. Магда уж полгода должна была ему несколько десятков талеров, которые частью вложила в хозяйство, частью переслала Бартеку во время войны. Все было бы ничего. Бог дал хороший урожай, и долг можно было бы заплатить из будущей жатвы, лишь бы только приложить руки к делу. Но, к несчастью, Бартек не мог работать. Магда не очень-то этому верила и даже ходила к ксендзу за советом, как бы расшевелить мужика, ко он действительно не мог работать. Стоило ему хоть немного утомиться, как он начинал задыхаться и жаловаться на ломоту в пояснице. Так он и сидел по целым дням перед хатой, курил фарфоровую трубку с изображением Бисмарка в белом мундире и кирасирской каске и смотрел на мир усталыми, сонными глазами человека, кости которого еще не отдохнули от перенесенных трудов. При этом он размышлял немножко о войне и о победах, немножко о Магде, немножко обо всем - и ни о чем.
Раз, когда он так сидел, издали послышался плач возвращавшеюся из школы Франека.
Бартек вынул изо рта трубку.
- Эй, Франек! Что с тобой?
- Да, "что с тобой"... - всхлипывая, повторил Франек.
- Чего ты ревешь?
- Как же мне не реветь, если мне дали по морде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15