– Что с вами? – спросил цирюльник.
– Мальчик ваш порезал меня.
– А вы зачем разговариваете? – поспешил возразить Жакоб, не переносивший, когда говорили дурно о герцоге Орлеанском.
– Будь осторожнее, сынок, – кротко заметил цирюльник.
– Дедушка, да что же мне делать, если поминутно открывают и закрывают рот?
– Надо предупредить, а потом уже пускать в ход бритву.
– Ну, да ничего, не беда, – сказал Лескалопье.
– Здесь ведь не то, – продолжал Герен Буасо, – как было в лавке вашего собрата в Сите, – того хирурга, что перерезал шеи своим посетителям, а затем отдавал их на начинку своему соседу пирожнику. Это было года два тому назад…
– Да, – перебил шапочник, – было это, но ведь это он проделывал с богачами, у которых было что стащить, а что возьмешь с нас, бедных торгашей, разоренных налогами, оценками, штрафами и долгами знатных господ. Ах, метр Жеан, ведь это камням впору заплакать, как посмотреть, что в этом году терпит бедный народ, по милости тех, кто нами управляет.
– Кому вы говорите? Мне ли не знать, когда теперь из десяти человек пятеро не бреют бороды ради экономии!
И Жеан с еще большим ожесточением принялся тереть свою каску.
– Всему злу причиной Орлеанский, – продолжал Герен Буасо, отстраняя бритву. – Эх, как бы на его месте был герцог Бургундский, все бы пошло иначе. Что за славный вельможа, простой, добрый, – с ним можно на улице говорить, будто со своим братом.
– Если вы будете разговаривать, то я никогда не кончу, – заметил Жакоб.
– Правда, малый, правда.
Усевшись спокойно, чтобы дать свободу бритве, метр Герен предоставил реплику Лескалопье, который сказал:
– Знаем мы, почему болен король! Это все наущения да колдовство королевы и герцога, чтобы поддерживать его безумие.
– Да, – сказал серьезно Жеан, – и знаете ли, кто главный колдун у королевы. Мне это передавали Бесшабашные, которые у меня бреются…
– В самом деле? – спросили сразу все три собеседника, – ну, так как же они это делают?
– Они делают из воска фигурки короля, которые потом прокалывают заколдованными иголками, да к тому же еще составляют любовные напитки…
– А-а! Это все пустые слухи, которые нарочно распускаются, – сказал Лескалопье.
– Пустые слухи? А это тоже пустые слухи, что нашего несчастного короля Карла VI держат запертым в низенькой комнате в отеле Сен-Поль, в грязи, в рубище, часто даже забывают давать ему хлеба, между тем как в больших залах королева и Орлеанский, окруженные своими любимцами, сидят за столом, уставленными дорогими яствами и превосходными винами! Народу все это известно и он когда-нибудь прикончит все эти пиршества и освободит короля!
Цирюльник едва окончил свою речь, как послышался страшный шум на рынке. Жеан вышел на порог посмотреть и вернулся со словами:
– Это начальник полиции (le roi des ribauds) ведет осужденных на лобное место.
Чеботарь, наконец, выбритый сыном Колины Демер, теперь причесывавшим его волосы гребнем, вскричал со вздохом:
– Наверное банкроты! Их теперь каждый день водят. Просто конца этому не видно – до такой нищеты доведена буржуазия. Как тут прикажете торговать, платить свои долги, когда знатные господа их не платят? Знаете ли вы, сколько кредиторов у герцога Орлеанского?.. Восемьсот человек!
– Как мне не знать: я сам два года поставлял ему в отель сукна и шапки и не получил ни гроша.
– А у меня он взял шестьсот пар чулок.
– А у меня шестьсот пар башмаков жеребячьей кожи для своих людей, и каждый раз, как он, едучи к королеве, проезжает со своей свитой, я говорю сам себе: если бы все мое добро вернулось ко мне на полки, так эти господа остались бы босиком.
– Раз он собрал всех своих кредиторов, – продолжал Бурнишон, – но только затем, чтобы заплатить им палочными ударами.
– Это большая честь, – сказал, смеясь, Жакоб, – ведь у него в гербе суковатая палка.
Герцог Орлеанский, действительно, взял себе за эмблему суковатую палку с девизом: «Je l'ennuie» (Я навожу скуку?). Герцог Бургундский выбрал себе струг, с девизом: «Держу его» (Je le tiens).
– Да, – перебил цирюльник, – но берегись он струга!
– Струг скоблить не будет, – сказал юноша, – а вот палка так вздует собак, которые станут лаять.
– Он говорит точно дворянский сынок, этот негодяй! – сказал Герен Буасо. – И как вы это позволяете, Жеан?
– Если ты не замолчишь, – сказал цирюльник Жакобу, – я тебя выпорю розгами.
– Ну, во второй раз не поднимете на меня руку! – возразил Жакоб, гордо подняв голову.
Демер поник головой. Он по опыту знал, что внук способен уйти от него, не заботясь о последствиях.
Между тем как Жакоб оканчивал бритье Лескалопье, чернь на рынке громко кричала.
Начиналась выставка осужденных. Но это были не банкроты: один из осужденных был совсем юноша.
Прежде всего взошел на помост начальник полиции. У него была длинная борода и одет он был в длинную черную шерстяную одежду.
Это был кузен метра Гонена, знаменитый жонглер, получивший должность в награду за хорошую службу. Этьен Мюсто держал в руке пергамент, с важным видом развернул его и прочел громовым голосом:
– Слушайте, рыцари, оруженосцы и всякого звания люди! Именем Карла VI короля Франции, старшина города Парижа повелел выставить на лобном месте, на рынке св. Евстафия, Николая Малье, уличенного в произнесении на улице возмутительных речей о том, что монеты, выбитые в настоящее царствование, не имеют должного веса и ценности; за данное преступление осужденный выставляется на два часа, после чего ему будет дано двадцать ударов плетью по обнаженной спине без перерыва.
Если бы алебарды королевских стрелков не сдерживали народ в известном почтении, то в Мюсто полетели бы комья грязи, с камнями в придачу.
Он продолжал:
«Во-вторых, старшина города Парижа осудил на такую же выставку Ришара Карпалена, уличенного в оскорблении и угрозе на словах его высочества Людовика Французского, герцога Орлеанского, брата его величества короля. За данное преступление, после двухчасовой позорной выставки, присуждается он к наказанию сорока ударами плетью по голой спине, без перерыва».
Так как ропот слышался все сильнее и все грознее, то Мюсто поспешил сделать обычное предостережение:
– Я, Этьен Мюсто, напоминаю присутствующим, что запрещается кидать в осужденных камнями или сырыми яблоками, под страхом тюремного заключения… дозволяется одна грязь. Я сказал.
Затем он всадил головы и руки осужденных в отверстия подвижного колеса, которое оборачивалось в течение получаса.
Толпа, разбившись на группы, делала замечания, более или менее враждебные.
– Чертов ты пособник! Тебя бы с радостью закидали грязью! – говорил сквозь зубы один из зрителей, в словах которого, казалось, резюмировалось общественное мнение.
Трое торговцев, выйдя из лавочки цирюльника составили отдельную группу и каждый высказывал свои чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43