.. Ну вот мы и познакомились.
На следующий день меня вызвали в штаб. Переступив порог покосившейся ветхой хатенки, я доложил:
– Товарищ подполковник! По вашему приказанию рядовой Пипчук явился.
Подполковник встал, улыбнувшись, протянул мне руку:
– Здравствуй, разведчик! С сегодняшнего дня ты не рядовой, а младший сержант… Значит, командир.
Услышав последние слова, я опустил глаза и решительно не знал, что ответить. Мне почему-то вспомнились школа в далеком казахском кишлаке, учительница немецкого языка Елена Константиновна Церр. Я вдруг увидел своих ребят-одноклассников…
… Елена Константиновна, раскрыв, классный журнал; посмотрела на класс. Но мне казалось, что смотрит она только на меня, и я спрятал глаза за спину товарища. Учительница это заметила.
– Пипчук, отвечай урок.
Я с неохотой поднялся из-за парты и начал считать:
– Айн, цвайн, драйн, четверайн, пяти… Класс дрогнул от взрыва смеха. Елена Константиновна резко повернула голову. На ее очки в позолоченной оправе упали лучи солнца. По стенам метнулись два белых пятнышка.
– Садись, – строго сказала она. – Зер шлехт! Почему я вспомнил эту картину из школьной жизни? Наверно, потому, что мне стало стыдно. Стыдно от того, что я, воюя с немцами, не знаю их языка. Но мне, рядовому разведчику, до сегодняшнего дня это было простительно. А сейчас, когда меня выдвигают в командиры?
– Ну, что вы, товарищ подполковник, – смущенно ответил я, – какой же из меня командир? Вы меня лучше…
– Ну нет, – перебил подполковник. – Уже имеется приказ.
– Приказ уже подписан, – подтвердил майор Боровиков.
Преодолев смущение, я задумался: к чему вся эта церемония? Ведь раз приказ уже есть, сообщить о нем мог бы и не подполковник. Я насторожился.
– Мы тебя решили взять в армейскую разведку, – вдруг сказал подполковник. – Как ты смотришь на наше предложение?
Я вообще никогда не спешу с ответом, а тут и совсем смолк. Стою, думаю, а перед глазами – боевые ребята-разведчики. Друзья, с которыми я каждодневно делил радость, печаль, невзгоды. И вдруг – покинуть их, уйти от них навсегда. Ни за что!
И я отказался. Мой довод – дружба сроднила нас навеки – был принят во внимание.
В роте, куда я вернулся из штаба, меня окружили товарищи.
– Что, накачку дали?
– Получил новую задачу?
– Нет, – отрезал я.
– Тогда зачем вызывали? – настойчиво допытывался Шолохов.
– Младшим сержантом сделали… А потом предложили перейти в армейскую разведку.
– И как?
– Кажется, выкрутился…
– Кажется… – обидчиво протянул Шолохов. – А если снова вызовут и прикажут прибыть к новому месту службы?
– Все равно из роты никуда не уйду, – рассердился я.
– Вот это да! Значит, навеки вместе?
Я кивнул. Шолохов снял шапку и крикнул:
– А ну, ребята, качнем новоиспеченного командира!..
Повозились, пошутили и взялись за оружие. Потом получили боеприпасы и пошли на передний край.
* * *
Далеко окрест лежала изрытая воронками ничейная полоса, залитая ярким, крепко греющим солнцем.
– А все-таки весна свое берет, – задумчиво сказал Карабердин. – Ей и война нипочем.
И мы примолкли. Над траншеей с оттаявшим бруствером, над проталинами, над вывороченной снарядами землей поднималась голубоватая дымка испарений, а над пробившейся первой молодой зеленой травкой проносились заливистые очереди немецких пулеметов.
Весна и война.
Какие два противоположных понятия! И, пожалуй, впервые за все время подумалось, что хорошо бы вытянуться на солнце, дышать и греться. И никуда не идти, под пули, под смерть. Но даже для этих расслабляющих мыслей не хватало времени. Справа донеслось громкое «ура». Это наш сосед пошел в атаку. Ждали своего сигнала и стрелки нашей дивизии. Они напряжены и сдержаны. Над немецкими окопами вспыхивают облака арт-налета. Мерный шелест снарядов над головой заглушается сливающимся гулом выстрелов и разрывов. В ясном весеннем небе появилась ракета и, роняя звездочки, пронеслась, наконец, под самым солнцем, ярким и ласковым. Кто-то, недалеко от меня, поднялся и крикнул во весь голос:
– За Родину! Вперед! Ура!
Эхо могучего слова «ура», прижимаясь к земле, пронеслось над траншеями и окопами. На безжизненную, выбитую и обожженную землю ничейной полосы высыпали красноармейские цепи и под прикрытием артиллерийского вала бросились вперед. Вскоре они уже ворвались во вражеские окопы, огнем вытеснили немцев к Бугу.
* * *
На этот раз мне впервые дали самостоятельное задание, пожалуй, самое трудное из всех, которые приходилось выполнять раньше.
Под ночным, но теплым весенним дождем, хлюпая по колено в жидкой грязи, мы к утру подошли к селу Мегия (в семи километрах от города Первомайска).
Вначале, не прячась, мы стояли в полный рост: оценивали обстановку. Село горело. Прикрытые серой пеленой дождя и дымом, немцы поспешно спускались к Бугу. Но моста в этом месте не было. Как и на чем же переправлялись фашисты? Надо узнать.
Перебегая от дома к дому, мы незаметно подошли к переправе и поначалу удивились. Фашисты по колено в воде брели за машинами. Прямо по реке.
– Упрятали мост от «глаз» авиации, – сказал кто-то из разведчиков.
Разведчик был прав. Немцы построили настил моста ниже уровня реки, и заметить его можно было только вот, так – визуальным наблюдением. И хотя немцы перехитрили наших воздушных разведчиков, но двигались они по этому подводному мосту все-таки медленно, и поэтому на берегу сбились в кучу машины, орудия и люди.
Глядя на эту «пробку», я думал: немцы многому научились за эти годы у нас, русских: ведь такие подводные мосты у нас строили давно. Мы стали сильнее, но фашисты еще яростно сопротивлялись. Окопавшись, мы не без тревоги продолжали наблюдать. Дальше для нас дороги не было: в нескольких метрах – клокочущий, пенистый, полноводный весенний Буг. Лежим, а совесть говорит: непростительно спокойно смотреть, как безнаказанно уходят гитлеровцы, уходят, чтобы снова вести бой против наших ребят, да еще из-за водной преграды.
– Ребята, – шепнул наш весельчак Иван Федотов, – а что, если им устроить холодный душ?
Мысль Федотова оказалась достойной внимания. Разведчики поняли ее без дополнительных пояснений. И я принял решение:
– Выкупаем сволочей!
И наши автоматы дробно ударили в предрассветной тишине. Били длинными очередями, с рассеиванием, и по мосту, и по «пробке» на дороге.
Что тут было! С перепугу гитлеровцы загалдели, бросились в воду, давили друг друга, опрокидывали машины, повозки, чтобы расчистить себе путь на западный берег. Паника поднялась невообразимая. Пробка над Бугом достигла наивысшей плотности.
И вдруг – словно солнце упало в реку, – так ярко полыхнул взрыв. Это мост, вместе с гитлеровцами и их военным скарбом, взлетел в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
На следующий день меня вызвали в штаб. Переступив порог покосившейся ветхой хатенки, я доложил:
– Товарищ подполковник! По вашему приказанию рядовой Пипчук явился.
Подполковник встал, улыбнувшись, протянул мне руку:
– Здравствуй, разведчик! С сегодняшнего дня ты не рядовой, а младший сержант… Значит, командир.
Услышав последние слова, я опустил глаза и решительно не знал, что ответить. Мне почему-то вспомнились школа в далеком казахском кишлаке, учительница немецкого языка Елена Константиновна Церр. Я вдруг увидел своих ребят-одноклассников…
… Елена Константиновна, раскрыв, классный журнал; посмотрела на класс. Но мне казалось, что смотрит она только на меня, и я спрятал глаза за спину товарища. Учительница это заметила.
– Пипчук, отвечай урок.
Я с неохотой поднялся из-за парты и начал считать:
– Айн, цвайн, драйн, четверайн, пяти… Класс дрогнул от взрыва смеха. Елена Константиновна резко повернула голову. На ее очки в позолоченной оправе упали лучи солнца. По стенам метнулись два белых пятнышка.
– Садись, – строго сказала она. – Зер шлехт! Почему я вспомнил эту картину из школьной жизни? Наверно, потому, что мне стало стыдно. Стыдно от того, что я, воюя с немцами, не знаю их языка. Но мне, рядовому разведчику, до сегодняшнего дня это было простительно. А сейчас, когда меня выдвигают в командиры?
– Ну, что вы, товарищ подполковник, – смущенно ответил я, – какой же из меня командир? Вы меня лучше…
– Ну нет, – перебил подполковник. – Уже имеется приказ.
– Приказ уже подписан, – подтвердил майор Боровиков.
Преодолев смущение, я задумался: к чему вся эта церемония? Ведь раз приказ уже есть, сообщить о нем мог бы и не подполковник. Я насторожился.
– Мы тебя решили взять в армейскую разведку, – вдруг сказал подполковник. – Как ты смотришь на наше предложение?
Я вообще никогда не спешу с ответом, а тут и совсем смолк. Стою, думаю, а перед глазами – боевые ребята-разведчики. Друзья, с которыми я каждодневно делил радость, печаль, невзгоды. И вдруг – покинуть их, уйти от них навсегда. Ни за что!
И я отказался. Мой довод – дружба сроднила нас навеки – был принят во внимание.
В роте, куда я вернулся из штаба, меня окружили товарищи.
– Что, накачку дали?
– Получил новую задачу?
– Нет, – отрезал я.
– Тогда зачем вызывали? – настойчиво допытывался Шолохов.
– Младшим сержантом сделали… А потом предложили перейти в армейскую разведку.
– И как?
– Кажется, выкрутился…
– Кажется… – обидчиво протянул Шолохов. – А если снова вызовут и прикажут прибыть к новому месту службы?
– Все равно из роты никуда не уйду, – рассердился я.
– Вот это да! Значит, навеки вместе?
Я кивнул. Шолохов снял шапку и крикнул:
– А ну, ребята, качнем новоиспеченного командира!..
Повозились, пошутили и взялись за оружие. Потом получили боеприпасы и пошли на передний край.
* * *
Далеко окрест лежала изрытая воронками ничейная полоса, залитая ярким, крепко греющим солнцем.
– А все-таки весна свое берет, – задумчиво сказал Карабердин. – Ей и война нипочем.
И мы примолкли. Над траншеей с оттаявшим бруствером, над проталинами, над вывороченной снарядами землей поднималась голубоватая дымка испарений, а над пробившейся первой молодой зеленой травкой проносились заливистые очереди немецких пулеметов.
Весна и война.
Какие два противоположных понятия! И, пожалуй, впервые за все время подумалось, что хорошо бы вытянуться на солнце, дышать и греться. И никуда не идти, под пули, под смерть. Но даже для этих расслабляющих мыслей не хватало времени. Справа донеслось громкое «ура». Это наш сосед пошел в атаку. Ждали своего сигнала и стрелки нашей дивизии. Они напряжены и сдержаны. Над немецкими окопами вспыхивают облака арт-налета. Мерный шелест снарядов над головой заглушается сливающимся гулом выстрелов и разрывов. В ясном весеннем небе появилась ракета и, роняя звездочки, пронеслась, наконец, под самым солнцем, ярким и ласковым. Кто-то, недалеко от меня, поднялся и крикнул во весь голос:
– За Родину! Вперед! Ура!
Эхо могучего слова «ура», прижимаясь к земле, пронеслось над траншеями и окопами. На безжизненную, выбитую и обожженную землю ничейной полосы высыпали красноармейские цепи и под прикрытием артиллерийского вала бросились вперед. Вскоре они уже ворвались во вражеские окопы, огнем вытеснили немцев к Бугу.
* * *
На этот раз мне впервые дали самостоятельное задание, пожалуй, самое трудное из всех, которые приходилось выполнять раньше.
Под ночным, но теплым весенним дождем, хлюпая по колено в жидкой грязи, мы к утру подошли к селу Мегия (в семи километрах от города Первомайска).
Вначале, не прячась, мы стояли в полный рост: оценивали обстановку. Село горело. Прикрытые серой пеленой дождя и дымом, немцы поспешно спускались к Бугу. Но моста в этом месте не было. Как и на чем же переправлялись фашисты? Надо узнать.
Перебегая от дома к дому, мы незаметно подошли к переправе и поначалу удивились. Фашисты по колено в воде брели за машинами. Прямо по реке.
– Упрятали мост от «глаз» авиации, – сказал кто-то из разведчиков.
Разведчик был прав. Немцы построили настил моста ниже уровня реки, и заметить его можно было только вот, так – визуальным наблюдением. И хотя немцы перехитрили наших воздушных разведчиков, но двигались они по этому подводному мосту все-таки медленно, и поэтому на берегу сбились в кучу машины, орудия и люди.
Глядя на эту «пробку», я думал: немцы многому научились за эти годы у нас, русских: ведь такие подводные мосты у нас строили давно. Мы стали сильнее, но фашисты еще яростно сопротивлялись. Окопавшись, мы не без тревоги продолжали наблюдать. Дальше для нас дороги не было: в нескольких метрах – клокочущий, пенистый, полноводный весенний Буг. Лежим, а совесть говорит: непростительно спокойно смотреть, как безнаказанно уходят гитлеровцы, уходят, чтобы снова вести бой против наших ребят, да еще из-за водной преграды.
– Ребята, – шепнул наш весельчак Иван Федотов, – а что, если им устроить холодный душ?
Мысль Федотова оказалась достойной внимания. Разведчики поняли ее без дополнительных пояснений. И я принял решение:
– Выкупаем сволочей!
И наши автоматы дробно ударили в предрассветной тишине. Били длинными очередями, с рассеиванием, и по мосту, и по «пробке» на дороге.
Что тут было! С перепугу гитлеровцы загалдели, бросились в воду, давили друг друга, опрокидывали машины, повозки, чтобы расчистить себе путь на западный берег. Паника поднялась невообразимая. Пробка над Бугом достигла наивысшей плотности.
И вдруг – словно солнце упало в реку, – так ярко полыхнул взрыв. Это мост, вместе с гитлеровцами и их военным скарбом, взлетел в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24