Они не знали, что в это время Карабас находился всего лишь в сотне метров и наблюдал за ними с верхушки старой водонапорной башни.
Он нервно обкусывал ногти и шептал:
– Не выйдет! Вы не сможете победить меня. Я непобедим. Я властелин подземелий. Вы против меня – котята, щенки, птенцы… Ничего… Скоро вам крышка. Я это твердо решил…
Уже стемнело, когда они вернулись в гостиницу. Хрюша, Филя и Степашка уже протрезвели и наперебой рассказывали Мурзилке о своих приключениях в сельской глубинке.
– Ну, как дела? – спросил Чебурашка. – Куда вы дели Дуремара?
– Он чего-то обиделся, сидит там один на крыше…
– Тащите его сюда.
– Не стоит, – сморщился Хрюша. – Он весь в крови и в голубином дерьме, к нему прикоснуться-то противно. Лучше уж сами сходим.
Они поднялись на крышу, нашли помеченное место, но Дуремара на козырьке не было. Был только окурок с прилипшим к нему выбитым зубом.
– Вот черт! – огорчился Степашка. – Куда же он делся?
– Либо вверх, либо вниз, – предположил Филя.
Хрюша свесился вниз и прокричал:
– Эй! Костяная голова! Ты где?
Ответом был приглушенный гул вечерней Москвы. Тысячам ее жителей не было никакого дела до того, разбился ли Дуремар в лепешку, свалившись со страшной высоты или смастерил из штанов крылья и улетел в неведомые края.
– Что ж, – подвел итог Чебурашка. – Это уже не имеет большого значения. Карабас объявил нам войну – мы тоже начинаем играть без правил. Завтра мы все едем в ресторан «Прага». Давайте спустимся вниз и обсудим детали операции.
– А высунет ли Карабас нос после того, что сегодня произошло? – засомневался Гена.
– Завтра увидим.
4
Ночь Шурик Сироткин провел беспокойно, прячась от милицейских патрулей, усиленных из-за событий на очистных сооружениях. Незадолго до рассвета он стянул с бельевых веревок мятые штаны и что-то вроде пиджака, а на одной из помоек раздобыл пару ботинок. Выглядел он, конечно, не слишком импозантно, но в глаза не бросался.
На пустынных улицах стали появляться люди. Погода не заладилась – заморосил дождик, дунул холодный ветер. Шурик брел сквозь непогоду по улицам чужого равнодушного города, он казался сам себе жалки и ничтожным, голод, холод и дождь делали жизнь невыносимой.
Люди, позавтракав, выходили из теплых квартир, они несли над головами зонты, на них была хорошая, сухая одежда, вечером они снова вернутся, вкусно поужинают, лягут в мягкие кровати.
А он… Наживший в короткий срок столько врагов, не понятый никем скитался по промокшим кварталам, противостоя… кому? Он и сам толком не знал.
Шурик остановился под козырьком подъезда и от нечего делать стал изучать объявления.
«В понедельник занятия до 12:30». «Срочно требуется учитель эстетики». «С 15 числа физкультура в новом зале».
«Да это школа! – подумал Сироткин. – Через пару часов детишки начнут приходить.»
Внезапно дверь распахнулась и на Сироткина уставился не слишком дружелюбный парень в джинсовой куртке.
– Ну и что ты тут встал? – спросил он.
Шурик так растерялся, что сморозил ужасную глупость:
– Я по объявлению… – пролепетал он.
– Какому?
– Вот, – Шурик указал на информацию про учителя эстетики.
– М-да… А чего в такую рань-то?
– Я только что с поезда, – едва слышно прошелестел Сироткин, задавая себе вопрос, а есть ли в этом городе железнодорожный транспорт?
– Ну, ладно, заходи. Видок у тебя, конечно, совсем не учительский.
– Под дождь попал… – объяснил Шурик.
– А мне показалось, под поезд.
Так как делать было нечего, они разговорились и даже чуть-чуть подружились. Парень оказался студентом, в школе он подрабатывал сторожем. На стене висели ключи от всех школьных дверей, поэтому сначала они пошли в столовую, где Шурик подкрепился остатками вчерашнего обеда. Затем в кабинете домоводства он выгладил одежду, а студент помог ему навести порядок с прической. Он так мастерски уложил отросшие за время скитаний волосы, укрепив их ободком, так подровнял жиденькую бородку, что Сироткин стал похож не то на художника, не то на священника.
– Знаю я эту эстетику, – говорил студент. – Нам ее в институте проповедуют. Болтай о чем хочешь – стихи, музыка…
В половине восьмого пришел директор – растерянный мужчина с красными глазами. Он провел Шурика к себе и затеял собеседование, которое затянулось минут на сорок.
– Скажите, а где вы учились? – спрашивал он.
– Рязанское высшее эстетическое училище, – ответил Сироткин, покрываясь красными пятнами.
Директор задумался, потом почему-то сказал:
– Да, я тоже коммунальный техникум оканчивал… А как вы относитесь к музыке?
– Музыка есть высшее проявление поэтического полета мыслей души человека.
Богемный вид, который придал Шурику студент, вызвал у директора уважение и доверие.
– Ладно, – сказал он наконец. – Попробуем, что у вас получится. Будете преподавать у старших классов. Пойдемте знакомиться с учениками. Хочу сразу предупредить – у нас в школе ожидается проверка из ОблУНО, поэтому мы и хотим взять профессионального учителя эстетики. Предмет это новый, поэтому ему уделяется серьезное внимание.
У Шурика от ужаса широко открылись глаза, но он так ничего и не сказал, надеясь удрать по дороге.
Учительница литературы, которая волею судьбы вынуждена была преподавать эстетику, переживала в этот момент критическую ситуацию. Ей никак не удавалось доказать коммунистическое происхождение любви между мужчиной и женщиной, основываясь на примерах семей Карла Маркса и Фридриха Энгельса. В учебнике все было гладко и четко, а вот в реальности… На «галерке» уже начали громко спорить – а не было ли чего между Марксом и Энгельсом? И вдруг с третьего ряда раздалась мелодичная трель. Все затихли, предчувствуя недоброе. Это был Вовочка. Он достал из кармана радиотелефон и сказал:
– Слушаю… Да… Ну и что? Хорошо, выгружайте пока все в третий ангар, а платежки я привезу через полтора часа.
– Вовочка! – взвизгнула учительница. – Давай сюда свои игрушки и занимайся уроком.
– Вы, Мария Ивановна, за эту игрушку всю жизнь не расплатитесь, – спокойно ответил Вовочка. – Я вас не трогаю и вы меня не трогайте.
– В этот момент в дверь вошел смертельно бледный Сироткин в сопровождении директора.
– Доброе утро. Это ваш новый учитель эстетики. Давайте, Мария Ивановна, оставим их наедине.
Мария Ивановна вздохнула с огромным облегчением и исчезла.
Шурик с выпученными глазами торчал перед классом и пытался вспомнить, что в таких случаях говорят. Впрочем, класс смотрел не на него, а на Вовочку. Тот с сомнением разглядывал Сироткина.
Наконец он махнул рукой и кивнул, если не одобрительно, то во всяком случае снисходительно. Класс зашуршал, грохнул партами и встал в знак приветствия. Шурик от испуга едва не наделал в штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41