– Конечно, у моих детей! – не задумываясь ответила она.

ТОСТ
Летом 1960 года во Львове состоялся выездной пленум Комиссии по звёздной астрономии Академии наук СССР. Я никогда до этого во Львове не был, что и было причиной моего участия в работе этого пленума. Более веских оснований у меня не имелось. Во Львове тогда работал мой старый товарищ Самуил Аронович Каплан, так нелепо погибший под колёсами экспресса декабрьской ночью 1977 года на станции Бологое. Первые два дня, когда пленум ещё не начался, мы с ним бродили по городу, который он, будучи ленинградцем, считал как бы своим и очень им гордился. Львов действительно хорош, особенно летом. Старинные, богато украшенные лепниной дома времен ещё до сих пор весьма почитаемого в Галиции императора Франца-Иосифа придают ему специфический среднеевропейский колорит. Украшают город построенные с пышной роскошью массивные костёлы. И всё это утопает в тяжёлой, сочной зелени каштанов и лип.
Однако главная достопримечательность Львова – старое польское кладбище. Затенённое пышной зеленью деревьев, оно действительно великолепно. Боже мой, сколько здесь мраморных усыпальниц польских магнатов! Нет среди них похожих – каждый фамильный склеп заносчиво, прямо-таки вызывающе оригинален. А какие аллегорические скульптуры, какие роскошнейшие распятия, крылатые мраморные ангелы, бесчисленные «Матки Боски»… Хорошо ухоженное кладбище как бы окутано атмосферой благородной скорби. Да, львовяне очень любят своё кладбище и единодушно, с какой-то наивной трогательностью считают его вторым в Европе. Все, конечно, понимают, что первое европейское кладбище находится в Вене. Там похоронены Моцарт, Бетховен и другие великаны немецкой музыки. Что касается второго кладбища, то – увы – здесь ясности пока нет. Дело в том, что многие города претендуют на эту высокую честь. Я, например, совершенно точно знаю, что рижане уверены, что второе в Европе кладбище, конечно, находится в их прекрасном городе 33.
Итак, первые два дня и значительную часть следующих я с помощью моего добровольного гида изучал город. Хорошо помню, что в один из вечеров на его казённую холостяцкую квартиру, где мы обсуждали разного рода мировые проблемы (С.А. был склонен к такого рода философии), пришёл комендант обсерватории, коренной львовянин, по фамилии Кабко. За бутылкой венгерского он разговорился и поведал нам историю, которую я никак не могу забыть.
История эта на первый взгляд кажется простой и незамысловатой. До войны Кабко работал лифтёром в местном отеле. Когда 17 сентября 1939 года произошло историческое воссоединение Украины, бо?льшая часть её жителей ликовала, в то время как другая часть замерла в настороженном молчании. Что-то принесёт с собой новая власть? На следующий день после исторического события в отеле, как и в других более или менее значительных учреждениях, появился советский комиссар. Старые служащие отеля затаились: что будет дальше? А дальше комиссар стал вызывать в свой кабинет всех служащих по одному и о чём-то беседовать с ними. О чём – никто толком не знал, так как прошедшие собеседование подавленно молчали. Напряжение в отеле достигло кульминации. Наконец, к концу этой «операции» был вызван и Кабко, занимавший в служебной иерархии отеля одно из последних мест.
– Вы кем работаете? – грозно спросил комиссар.
– Лифтёром, – скромно ответил лифтёр.
– Ну так смотрите – чтобы лифт работал! – и комиссар недвусмысленно дал понять, что аудиенция окончена.
Кабко вышел из кабинета в совершенно подавленном состоянии. Что он хотел вообще сказать – этот важный киевский начальник? Как это прикажете понимать? Разве может быть так, чтобы лифт не работал? Тут что-то не то. Или он, тёмный человек, сути разговора не понял? Увы, очень скоро, став полноправным советским человеком, Кабко усвоил: для того чтобы лифт работал, за ним нужно постоянно следить (желательно опираясь на указания вышестоящих инстанций).
Мне кажется, что эта простенькая история полна глубокого смысла. Я, например, уже давно дошёл до научного открытия величайшей важности. Увы, я не могу его опубликовать – по этой причине моё тщеславие остро воспалено. Суть дела упирается в вековечную тайну движения. Великий Аристотель, как известно, считал, что движение (конечно, равномерное и прямолинейное) может происходить только потому, что на движущееся тело непрерывно действует некоторая сила. Перестанет сила действовать – и рано или поздно тело остановится! Великий Галилей, а после него не менее великий Ньютон пришли к радикальному выводу, что равномерное и прямолинейное движение любого тела для своего поддержания не требует никакой силы! Это знаменитый закон инерции, который без должного понимания зубрят многие миллионы школяров на всех континентах. Так вот, суть моего открытия состоит в том, что наша великая страна живёт по законам механики Аристотеля, законы же Ньютона действительны только на разлагающемся Западе. В самом деле, хорошим примером формального действия механики Аристотеля является движение какого-нибудь тела в вязкой среде. Чтобы тело (дело!) двигалось, его непрерывно надо толкать – вот суть механики Аристотеля! Случай с лифтом, так удививший ещё неопытного Кабко, есть всего только ничтожная частность в действии всеобъемлющего закона, установленного великим греком.
Но я, как и полагается всякому неудачливому изобретателю, увлёкся этим, к делу не относящимся, хотя и строго научным лирическим отступлением. А между тем пленум уже шёл полным ходом. Всем заправлял директор Львовской обсерватории, в прошлом – видный пулковчанин Морис Семёнович Эйгенсон. Астрономы старшего поколения его презирали и фактически бойкотировали. После войны он уже не мог долго оставаться в Ленинграде и переехал во Львов. Смотреть было противно, как он вылизывал столичное астроначальство, как извивался, как лебезил. Ему ещё надо было нажить политический капиталец у своего нынешнего, Львовского, начальства («С самим Амбарцумяном на короткой ноге!»). Короче говоря, экс-пулковчанин, что называется, лез из кожи.
Он, например, устроил запомнившуюся всем участникам пленума экскурсию по Галиции. Никогда не забуду Троицын день в одном гуцульском селе. На обширном зелёном майдане вокруг изумительной красоты деревянной маленькой церковки стояла многотысячная толпа гуцулов, одетых в праздничные национальные костюмы. Поражали чинность и полный порядок толпы крестьян, пришедших на любимый праздник. А как они торжественно, абсолютно без толкотни, по какому-то им одним известному порядку входили и выходили из церковки, одновременно вмещавшей не более 30-40 человек! Ни одного пьяного! Вот бы нам так…
А ещё была ночёвка на хуторе у одного гуцула, на редкость красивого, довольно молодого человека, который на удивление хорошо говорил по-русски – величайшая редкость в этих местах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79