Поэтому не удивительно, что «подрывные элементы», и, прежде всего коммунисты, были, с его точки зрения, самыми заблудшими и самыми опасными людьми и сам бог велел бороться против них.
Иллюстрацией того, как далеко зашли и мюнхенские католические круги в поддержке гитлеровского фашизма, может служить хотя бы «Мюнхенская католическая газета», которая 19 ноября 1939 года, стало быть, после «попытки покушения па фюрера», опубликовала следующий верноподданнический адрес:
«Торжественная месса в соборе 12 ноября завершилась пением „Те Deuni“, дабы от имени епархии возблагодарить провидение, спасшее фюрера от преступного покушения на его жизнь. Преисполненные признательности, все прихожане общины единодушно спели гимн благодарности и ликования. Мы, христиане католического вероисповедания, вкупе со всем немецким народом горячо желаем лишь одного: да хранит господь фюрера и народ».
Когда в декабре 1946 года я навестил кардинала Фаульхабера в Мюнхене, у меня создалось впечатление, что выпавшее на его долю тяжкое бремя ответственности и пережитый им столь горький опыт не прошли для него бесплодно. Он передал через мою мать, что хотел бы узнать от меня подробно о Национальном комитете «Свободная Германия». Разумеется, я заговорил и о том, как мы относимся к сотрудничеству с коммунистами. Он признал, что оказавшиеся в Советском Союзе немцы, верующие христиане, совершили благое дело в «этой организации», как выразился он о Национальном комитете. До сих пор он считал – и такой взгляд широко распространен, – что коммунисты – это чаще всего анархисты, люди, которые лишены кровной связи с родиной и не питают преданности к отечеству. Очевидно, заметил он, у меня сложилось несколько иное впечатление. Он высказался вполне одобрительно о связях между евангелическими и католическими священниками в Национальном комитете и дал понять, что уже последние два года войны получал информацию о деятельности Национального комитета и знал о моем письме из Лунева.
Я приехал тогда из Советской оккупационной зоны. Вопросы, которые в этой связи мне задал кардинал, со всей очевидностью свидетельствовали, что и на его ближайшее окружение воздействует множество лживых сведений и предрассудков, из которых оно и исходит в оценке избранного нами нового пути. Правда, он пожелал нам успеха и благословил на выполнение тех задач, которые мы перед собой ставили. Однако это следовало, пожалуй, понимать так, что мы как бы миссионеры на опасном, передовом посту, быть может даже обреченные.
О работе Национального комитета я примерно тогда же информировал берлинского викарного епископа, д-ра Винкена; напрашивается сравнение между реакцией Фаульхабера и спокойной, ясной, проникнутой оптимизмом и доверием позицией д-ра Винкена. Он считал, что пост епископа обязывает его первым убедительно показать верующим, как нужно в нашем обществе строить отношения между христианами и неверующими людьми. Известно, что епископ Винкен долгие годы был священником в Эрмланде; там он имел возможность изучить проблемы человеческих отношений и церковные проблемы в таких районах Германии, где всегда требовалось найти правильный подход к соседу, брату по ту сторону границы, к своему ближнему «на другой стороне».
Епископ Винкен никогда не исходил из того, что между христианами и нехристианами существует непреодолимое противоречие; он не сомневался, как иные люди, в возможности непредубежденного и искреннего сотрудничества между всеми гражданами, участвующими в восстановлении Германии. Намеренно и демонстративно он разрушал барьеры, разделяющие христиан обоих вероисповеданий, принадлежавших к католической и лютеранской церквам. Он говорил со мной об этом в соборе в Баутцене, в той церкви, где католики и лютеране отправляли богослужение под одной крышей, под одним и тем же крестом, где была удалена разделяющая их решетка на алтаре, чтобы сделать наглядный и убедительный шаг к созданию подлинной общины.
Между прочим, епископ Винкен, хотя к нему многократно обращались с назойливыми требованиями переехать на постоянное жительство в один из западных секторов Берлина, пожелал – как он мне не раз говорил – остаться в столице ГДР, в Берлине-Бисдорфе. Как будто бы мелочь? Может быть, а может быть, и нет. Простые люди относятся с особенной чуткостью и пониманием к подобным решениям чисто «личного характера», ибо этот образ действия становится для них стимулом и моральным критерием в их собственном поведении. Они всегда будут благодарны епископу Винкену за то, что он помог другим принять правильные решения.
Скажу еще несколько слов о совсем другом событии, касающемся политики католической церкви в нацистские времена. В 1938 году совершенно неожиданно для католической общественности была создана новая должность священнослужителя в гитлеровском вермахте. Франца Йозефа Рарковски назначили католическим войсковым епископом. Однако этот ход Гитлера имел лишь частичный успех. В подавляющем большинстве верующих католиков не вызвала сочувственного отклика вновь созданная епархия под знаком свастики. Да и вообще в этом мероприятии видели лицемерный маневр, сознательную попытку ввести людей в заблуждение. Однако совещание епископов в Фульде, видимо, считало, что это придаст больший вес католической церкви, облегчит возможность осуществлять ее пожелания и требования, а также обеспечит выполнение пастырских обязанностей католическими священниками в вермахте.
К сожалению, скоро обнаружилось, что и богослужение в гарнизонах, а затем и пастырская деятельность на фронте стали орудием нацистской идеологии. Нацисты могли лишь радоваться тому, что католические полковые священники распространяли, грубо приукрашивая или без комментариев, пастырские послания войскового епископа Рарковски; таково, например, его заявление в начале войны, где, в частности, говорилось:
«Каждый из нас знает, что в эти бурные дни дело идет о жизни нашего народа; и каждый, кто вносит свой вклад в это дело, видит пред собой блистательный образец подлинного борца, какой являет собой наш фюрер и верховный главнокомандующий, первый и отважнейший солдат велико-германского рейха, ибо он теперь с вами, на передовой линии огня».
После апологии фюрера и восторгов по поводу нападения на Польшу Рарковски летом 1941 года в своем обращении приветствовал войну против Советского Союза, причем говорил почти на нацистском жаргоне:
«Кто же усомнится в том, что отныне немецкий народ „стоит в центре Европы“ и что содержание этого понятия выходит далеко за рамки географических или геополитических представлений? Как это не раз бывало в истории, Германия снова стала спасительницей Европы, ее передовым борцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124