Оно может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью – словом, чем угодно.
Насколько хорош X, придуманный Лаймингом, можно проверить одним-единственным способом – сработает он или нет. Если да, значит, это то, что нужно. Вот и посмотрим…
Он решил, что нет никакого смысла использовать язык Земли для ускорения событий. Разве что для изображения заклинаний, когда в них возникнет необходимость, благо здесь никто не понимает земного языка, и для туземцев он звучит, как неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр с изображением лингвистического идиотизма потерял свою актуальность. Занги по его общению с ригелианами прекрасно поняли, что он может говорить на местном наречии почти так же бегло, как и сами туземцы.
Осторожно держа спиральное сооружение в левой руке, Лайминг подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника, делающего обход.
– Ты меня слышишь? – спросил Лайминг, не напрягая голос, но достаточно громко, чтобы его услышали в коридоре. – Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он лег на пол, растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.
– Ты меня слышишь? – продолжал он взывать к конструкции.
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.
Полностью игнорируя наблюдателя, действуя как человек, слишком погруженный в свое дело, чтобы замечать окружающее, Лайминг продолжал вещать в спиральную петлю:
– Ты меня слышишь?
– Что ты делаешь? – грубо спросил часовой.
Узнав прозвучавший голос, Лайминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или, в крайнем случае, поднять крик и позвать на помощь.
Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
– Что ты делаешь? – Марсин повысил голос.
– Вызываю, – ответил Лайминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.
– Вызываешь? Кого вызываешь и куда? – удивился Марсин.
– Не твое хрюндячье дело, – с явным нетерпением ответил Лайминг.
Демонстративно сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов и снова позвал:
– Ты меня слышишь?
– Не положено! – рявкнул Марсин.
Лайминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:
– Что именно не положено?
– Вызывать.
– Перестань нести чушь! Нам, землянам, вызывать разрешается везде и всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли этого делать, энк?
От такого откровения у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах вообще и в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми, в частности. К тому же он, естественно, не имел ни малейшего понятия, что с ними станет без этих привилегий.
Марсин топтался за дверью, не решаясь войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
По уставу, если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник же был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Сейчас был самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко.
К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
– Прекрати вызывать! – приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе. – Ночью заключенные должны спать. Иначе утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
– Покатался бы лучше на верблюде, – отмахнулся Лайминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. – Ты меня слышишь?
– Я тебя предупредил! – не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.
– Сказано, фибли отсюда! – взревел Лайминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Утром Лайминг естественно, проспал: он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника. Вслед за ними вошел офицер. Пленника бесцеремонно стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, внимательно наблюдая за ними.
"Вылитый гомик", – вынес приговор Лайминг.
В одежде они ничего не обнаружили и стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором притаилась бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под днищем не сообразили. Однако их долгая возня со скамьей начала действовать Лаймингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он повернулся и пошел по коридору.
Увидев такое вопиющее нарушение правил поведения, офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот пробкой вылетел из камеры, вопя вслед Лаймингу, что бы тот остановился. На поднятый шум из-за угла коридора появился четвертый охранник с угрожающе поднятым ружьем. Лайминг повернулся и пошел обратно.
Приблизившись к офицеру, который уже стоял в коридоре, кипя от злости, Лайминг принял скромную позу и сказал:
– Здрасьте, я – ваша тетя.
Офицер не обратил внимания на этот пустой для него звук.
Размахивая петлей, он подпрыгивал от ярости и орал:
– Это что такое? Что это такое?!
– Это моя собственность, – с неприкрытым достоинством заявил Лайминг.
– У заключенного нет права ни на какую личную собственность! Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.
– Кто это сказал? – спросил Лайминг.
– Я вам это говорю! – довольно злобно ответил ему гомик.
– А кто вы, собственно, такой? – поинтересовался Лайминг с чисто научным интересом.
– Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы сейчас узнаете, кто я такой! Стража, запереть его в камеру и…
– Вы здесь не начальник, – перебил его Лайминг с наглой самоуверенностью. – Насколько мне известно, здесь все решает комендант. В этом мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.
Дюжие охранники притормозили и стали переглядываться в нерешительности. Они единодушно решили уступить инициативу офицеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Насколько хорош X, придуманный Лаймингом, можно проверить одним-единственным способом – сработает он или нет. Если да, значит, это то, что нужно. Вот и посмотрим…
Он решил, что нет никакого смысла использовать язык Земли для ускорения событий. Разве что для изображения заклинаний, когда в них возникнет необходимость, благо здесь никто не понимает земного языка, и для туземцев он звучит, как неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр с изображением лингвистического идиотизма потерял свою актуальность. Занги по его общению с ригелианами прекрасно поняли, что он может говорить на местном наречии почти так же бегло, как и сами туземцы.
Осторожно держа спиральное сооружение в левой руке, Лайминг подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника, делающего обход.
– Ты меня слышишь? – спросил Лайминг, не напрягая голос, но достаточно громко, чтобы его услышали в коридоре. – Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он лег на пол, растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.
– Ты меня слышишь? – продолжал он взывать к конструкции.
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.
Полностью игнорируя наблюдателя, действуя как человек, слишком погруженный в свое дело, чтобы замечать окружающее, Лайминг продолжал вещать в спиральную петлю:
– Ты меня слышишь?
– Что ты делаешь? – грубо спросил часовой.
Узнав прозвучавший голос, Лайминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или, в крайнем случае, поднять крик и позвать на помощь.
Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
– Что ты делаешь? – Марсин повысил голос.
– Вызываю, – ответил Лайминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.
– Вызываешь? Кого вызываешь и куда? – удивился Марсин.
– Не твое хрюндячье дело, – с явным нетерпением ответил Лайминг.
Демонстративно сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов и снова позвал:
– Ты меня слышишь?
– Не положено! – рявкнул Марсин.
Лайминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:
– Что именно не положено?
– Вызывать.
– Перестань нести чушь! Нам, землянам, вызывать разрешается везде и всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли этого делать, энк?
От такого откровения у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах вообще и в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми, в частности. К тому же он, естественно, не имел ни малейшего понятия, что с ними станет без этих привилегий.
Марсин топтался за дверью, не решаясь войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
По уставу, если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник же был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Сейчас был самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко.
К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
– Прекрати вызывать! – приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе. – Ночью заключенные должны спать. Иначе утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
– Покатался бы лучше на верблюде, – отмахнулся Лайминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. – Ты меня слышишь?
– Я тебя предупредил! – не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.
– Сказано, фибли отсюда! – взревел Лайминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Утром Лайминг естественно, проспал: он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника. Вслед за ними вошел офицер. Пленника бесцеремонно стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, внимательно наблюдая за ними.
"Вылитый гомик", – вынес приговор Лайминг.
В одежде они ничего не обнаружили и стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором притаилась бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под днищем не сообразили. Однако их долгая возня со скамьей начала действовать Лаймингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он повернулся и пошел по коридору.
Увидев такое вопиющее нарушение правил поведения, офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот пробкой вылетел из камеры, вопя вслед Лаймингу, что бы тот остановился. На поднятый шум из-за угла коридора появился четвертый охранник с угрожающе поднятым ружьем. Лайминг повернулся и пошел обратно.
Приблизившись к офицеру, который уже стоял в коридоре, кипя от злости, Лайминг принял скромную позу и сказал:
– Здрасьте, я – ваша тетя.
Офицер не обратил внимания на этот пустой для него звук.
Размахивая петлей, он подпрыгивал от ярости и орал:
– Это что такое? Что это такое?!
– Это моя собственность, – с неприкрытым достоинством заявил Лайминг.
– У заключенного нет права ни на какую личную собственность! Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.
– Кто это сказал? – спросил Лайминг.
– Я вам это говорю! – довольно злобно ответил ему гомик.
– А кто вы, собственно, такой? – поинтересовался Лайминг с чисто научным интересом.
– Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы сейчас узнаете, кто я такой! Стража, запереть его в камеру и…
– Вы здесь не начальник, – перебил его Лайминг с наглой самоуверенностью. – Насколько мне известно, здесь все решает комендант. В этом мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.
Дюжие охранники притормозили и стали переглядываться в нерешительности. Они единодушно решили уступить инициативу офицеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48