– спросил Чиун.
– Из сундука старого бунджи-ламы! – воскликнул Кула. – Видишь? Бунджи-лама требует нашего внимания.
– Проклятие! – выругался Римо.
Монгол откинул крышку сундука. Изнутри вырвался столб вонючего дыма. Запах был такой, будто горит высохшая навозная куча.
– Что ты хочешь нам открыть, О Свет Угасший? – спросил Лобсанг у сморщенной мумии.
Но старый бунджи-лама, окутанный дымом, по-прежнему молча сидел. И вдруг его расшитое золотом одеяние вспыхнуло ярким пламенем.
– Старый бунджи-лама весь пылает! – воскликнул Лобсанг. – Он покидает нас. Что это может значить?
– Это значит, – сухо отозвался Римо, – что он горит.
Прямо у всех на глазах мумия почернела, съежилась и превратилась в груду закоптившихся костей и пепла.
Взорам присутствующих вдруг открылась золотая статуэтка без лица, с мечом в соединенных вместе руках.
– Смотрите! – закричал Кула. – Еще один идол без лица. Точно такой же, как и первый!
– Это знак, – изрек Чиун. – Бунджи-лама подтвердил, что идол истинный, магическим образом явив другого, точно такого же.
– Это правда? – поинтересовался Лобсанг у Скуирелли.
– По-моему, весьма убедительно, – усмехнулась та в ответ.
При этих словах Лобсанг Дром и монгол Кула простерлись ниц перед Скуирелли Чикейн.
– Мы твои слуги, о Свет, наконец-то Воссиявший! – воскликнули они.
Скуирелли Чикейн радостно завопила:
– Я – бунджи-лама! Я – бунджи-лама! Я так и знала, у меня такая потрясающая карма. Это даже лучше, чем выиграть в «Колесе фортуны».
– Она бунджи-лама, – недовольно хмыкнул Римо.
Актриса от радости танцевала по всей комнате.
– Вот будет новость для моих друзей. Вот будет новость для моей матери. Я бунджи-лама. И буду такой бунджи-ламой, какой свет не видывал!
– Вот уж поистине чудо, – прорычал Кула, смахивая с глаз слезу.
Приблизившись к мастеру Синанджу, Римо шепнул:
– Не хотелось бы нарушать всеобщее ликование, но это я спрятал «Оскара» в сундуке.
– Я знаю.
– Откуда?!
– Потому что заметил, как вытянулось твое бледное лицо, когда ты увидел статуэтку.
– Погоди минуточку. Ты хочешь сказать, что вывел всех из комнаты, потому что знал, что я спрячу статуэтку?
– Да.
– Почему же ты не указал на нее сам?
– Потому что я указал на все остальные знаки. Пора было выступить кому-нибудь другому.
– А как насчет второй статуэтки?
Чиун пожал плечами.
– Иногда боги улыбаются дважды за один день.
– Прекрасно. Выходит, я помогаю тебе в твоих обманах.
– Никто ни к чему тебя не принуждал.
– Что будем делать раньше?
– Праздновать великое событие. Наши буддийские друзья наконец-то нашли свою затерявшуюся верховную жрицу, – произнес Чиун.
– Похоже, верховная жрица уже празднует свою великую удачу. – Римо кивнул на Скуирелли Чикейн. Присев на корточки, она, как стареющий битник, отбивала барабанную дробь по лысой голове Лобсанга Дрома; тот, впрочем, не жаловался.
* * *
– Итак, – начала актриса, удобно устраиваясь на диване, – расскажите мне о бунджи-ламе. Какова я была? Кто были мои возлюбленные? Любила ли я тогда вишни в шоколаде?
Все сели на полу в кружок, в позу лотоса. Служанка подала им тофу и морковный сок. Скуирелли уплетала за обе щеки замороженный персиковый йогурт.
Римо отсел в сторонку, потому что ему не нравилось, как на него поглядывает актриса. Если бы за похотливый взгляд давали срок, она получила бы на полную катушку.
– Не важно, кем вы были, – произнес Лобсанг. – Важно, кем вы отныне станете.
– Да?
– Вы бунджи-лама.
– Вы хотите сказать, что я была бунджи-ламой? Но ведь лама – это животное. – Скуирелли хмуро взглянула на свой йогурт. – Я видела целое стадо, когда в последний раз была в Перу От этих животных пахло еще противнее, чем от мокрых овец.
– О Свет Воссиявший! Вы были бунджи-ламой во времена минувшие и теперь вновь возродились. Вы всегда были бунджи-ламой и всегда будете бунджи-ламой, пока наконец не обретете духовное совершенство и круг ваших перерождений не замкнется.
Проглотив йогурт, женщина покачала головой:
– Я вас не понимаю. Как я, Скуирелли Чикейн, могу быть бунджи-ламой?
– Теперь вы уже не Скуирелли Чикейн, – объяснил Лобсанг, – а бунджи-лама.
– О'кей, – задумчиво протянула Скуирелли. – Допустим, я бунджи-лама. К этому делу надо отнестись серьезно. Прежде всего я должна знать, как одевается бунджи-лама.
Лобсанг Дром растерянно захлопал глазами.
– Как одевается?
– Да. Каков должен быть мой гардероб? Ведь должен же быть у меня гардероб!
– Конечно. Я захватил с собой ваше одеяние для медитации.
– Римо, – скомандовал Чиун, – принеси новой бунджи-ламе одеяние для медитации.
Римо поднялся.
– Иди помедленнее, Римо! – крикнула ему вслед Скуирелли. – Я хочу помедитировать на твои ягодицы.
Римо с убитым видом, пятясь, вышел из комнаты.
Через несколько мгновений он вернулся с сундучком из эбенового дерева. Лобсанг Дром, поставив его перед собой, с благоговением открыл. Достав оттуда свернутое шелковое одеяние, он с церемонным поклоном протянул его Чикейн.
Женщина взяла балахон, развернула, и ее стареющее лицо гамена разочарованно перекосилось.
– Оранжевая мантия? Но это же не мой цвет! А ничего цвета бургунднского вина у вас нет?
Лобсанг вздрогнул.
– Она получила плохое воспитание, – тотчас нашелся Чиун. – Совершенно очевидно, что новая бунджи-лама, затерявшись вдали от Тибета, страдает амнезией.
Лобсанг кивнул.
– Она действительно страдает от потери памяти.
– Я?
– Она должна получить новое воспитание и образование, – настаивал Чиун.
– Вы буддистка? – спросил Лобсанг у Скуирелли.
– Баптистка.
– Это одно и то же.
– Тут сам черт не разберется, – вмешался Римо.
– По-моему, мы не представились друг другу как следует. – Женщина покосилась на Уильямса. – Я Скуирелли Чикейн.
– Римо Буттафуоко, – отозвался Уильямс.
– Какой-нибудь родственник?
– Он моя сестра.
– Сестра?
– Да. Но это пока еще не открылось.
Скуирелли с озадаченным видом посмотрела не него.
– Знаете, я подозревала это.
– Весьма проницательно с вашей стороны.
– Вы знаете сутры? – спросил Лобсанг.
Женщина оторвала взгляд от пустой чашки из-под йогурта.
– Сутры?
– Ну да, учили вы их в детстве?
– У меня есть «Камасутра». – Она сладко улыбнулась Римо. – Я знаю эту книгу наизусть. Практика позволяет достичь совершенства.
– С этого дня, – изрек Лобсанг, – вам надлежит соблюдать обет целомудрия.
– Обет целомудрия?!
– Да. Вам не следует есть мяса и яиц, и вы должны ежедневно заниматься медитацией.
– Я уже придерживаюсь всех этих принципов.
– Вот доказательство, что она истинная буддистка, хотя и сбилась с праведного пути.
– Послушайте, я сделаю все что нужно, только бы стать бунджи-ламой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Из сундука старого бунджи-ламы! – воскликнул Кула. – Видишь? Бунджи-лама требует нашего внимания.
– Проклятие! – выругался Римо.
Монгол откинул крышку сундука. Изнутри вырвался столб вонючего дыма. Запах был такой, будто горит высохшая навозная куча.
– Что ты хочешь нам открыть, О Свет Угасший? – спросил Лобсанг у сморщенной мумии.
Но старый бунджи-лама, окутанный дымом, по-прежнему молча сидел. И вдруг его расшитое золотом одеяние вспыхнуло ярким пламенем.
– Старый бунджи-лама весь пылает! – воскликнул Лобсанг. – Он покидает нас. Что это может значить?
– Это значит, – сухо отозвался Римо, – что он горит.
Прямо у всех на глазах мумия почернела, съежилась и превратилась в груду закоптившихся костей и пепла.
Взорам присутствующих вдруг открылась золотая статуэтка без лица, с мечом в соединенных вместе руках.
– Смотрите! – закричал Кула. – Еще один идол без лица. Точно такой же, как и первый!
– Это знак, – изрек Чиун. – Бунджи-лама подтвердил, что идол истинный, магическим образом явив другого, точно такого же.
– Это правда? – поинтересовался Лобсанг у Скуирелли.
– По-моему, весьма убедительно, – усмехнулась та в ответ.
При этих словах Лобсанг Дром и монгол Кула простерлись ниц перед Скуирелли Чикейн.
– Мы твои слуги, о Свет, наконец-то Воссиявший! – воскликнули они.
Скуирелли Чикейн радостно завопила:
– Я – бунджи-лама! Я – бунджи-лама! Я так и знала, у меня такая потрясающая карма. Это даже лучше, чем выиграть в «Колесе фортуны».
– Она бунджи-лама, – недовольно хмыкнул Римо.
Актриса от радости танцевала по всей комнате.
– Вот будет новость для моих друзей. Вот будет новость для моей матери. Я бунджи-лама. И буду такой бунджи-ламой, какой свет не видывал!
– Вот уж поистине чудо, – прорычал Кула, смахивая с глаз слезу.
Приблизившись к мастеру Синанджу, Римо шепнул:
– Не хотелось бы нарушать всеобщее ликование, но это я спрятал «Оскара» в сундуке.
– Я знаю.
– Откуда?!
– Потому что заметил, как вытянулось твое бледное лицо, когда ты увидел статуэтку.
– Погоди минуточку. Ты хочешь сказать, что вывел всех из комнаты, потому что знал, что я спрячу статуэтку?
– Да.
– Почему же ты не указал на нее сам?
– Потому что я указал на все остальные знаки. Пора было выступить кому-нибудь другому.
– А как насчет второй статуэтки?
Чиун пожал плечами.
– Иногда боги улыбаются дважды за один день.
– Прекрасно. Выходит, я помогаю тебе в твоих обманах.
– Никто ни к чему тебя не принуждал.
– Что будем делать раньше?
– Праздновать великое событие. Наши буддийские друзья наконец-то нашли свою затерявшуюся верховную жрицу, – произнес Чиун.
– Похоже, верховная жрица уже празднует свою великую удачу. – Римо кивнул на Скуирелли Чикейн. Присев на корточки, она, как стареющий битник, отбивала барабанную дробь по лысой голове Лобсанга Дрома; тот, впрочем, не жаловался.
* * *
– Итак, – начала актриса, удобно устраиваясь на диване, – расскажите мне о бунджи-ламе. Какова я была? Кто были мои возлюбленные? Любила ли я тогда вишни в шоколаде?
Все сели на полу в кружок, в позу лотоса. Служанка подала им тофу и морковный сок. Скуирелли уплетала за обе щеки замороженный персиковый йогурт.
Римо отсел в сторонку, потому что ему не нравилось, как на него поглядывает актриса. Если бы за похотливый взгляд давали срок, она получила бы на полную катушку.
– Не важно, кем вы были, – произнес Лобсанг. – Важно, кем вы отныне станете.
– Да?
– Вы бунджи-лама.
– Вы хотите сказать, что я была бунджи-ламой? Но ведь лама – это животное. – Скуирелли хмуро взглянула на свой йогурт. – Я видела целое стадо, когда в последний раз была в Перу От этих животных пахло еще противнее, чем от мокрых овец.
– О Свет Воссиявший! Вы были бунджи-ламой во времена минувшие и теперь вновь возродились. Вы всегда были бунджи-ламой и всегда будете бунджи-ламой, пока наконец не обретете духовное совершенство и круг ваших перерождений не замкнется.
Проглотив йогурт, женщина покачала головой:
– Я вас не понимаю. Как я, Скуирелли Чикейн, могу быть бунджи-ламой?
– Теперь вы уже не Скуирелли Чикейн, – объяснил Лобсанг, – а бунджи-лама.
– О'кей, – задумчиво протянула Скуирелли. – Допустим, я бунджи-лама. К этому делу надо отнестись серьезно. Прежде всего я должна знать, как одевается бунджи-лама.
Лобсанг Дром растерянно захлопал глазами.
– Как одевается?
– Да. Каков должен быть мой гардероб? Ведь должен же быть у меня гардероб!
– Конечно. Я захватил с собой ваше одеяние для медитации.
– Римо, – скомандовал Чиун, – принеси новой бунджи-ламе одеяние для медитации.
Римо поднялся.
– Иди помедленнее, Римо! – крикнула ему вслед Скуирелли. – Я хочу помедитировать на твои ягодицы.
Римо с убитым видом, пятясь, вышел из комнаты.
Через несколько мгновений он вернулся с сундучком из эбенового дерева. Лобсанг Дром, поставив его перед собой, с благоговением открыл. Достав оттуда свернутое шелковое одеяние, он с церемонным поклоном протянул его Чикейн.
Женщина взяла балахон, развернула, и ее стареющее лицо гамена разочарованно перекосилось.
– Оранжевая мантия? Но это же не мой цвет! А ничего цвета бургунднского вина у вас нет?
Лобсанг вздрогнул.
– Она получила плохое воспитание, – тотчас нашелся Чиун. – Совершенно очевидно, что новая бунджи-лама, затерявшись вдали от Тибета, страдает амнезией.
Лобсанг кивнул.
– Она действительно страдает от потери памяти.
– Я?
– Она должна получить новое воспитание и образование, – настаивал Чиун.
– Вы буддистка? – спросил Лобсанг у Скуирелли.
– Баптистка.
– Это одно и то же.
– Тут сам черт не разберется, – вмешался Римо.
– По-моему, мы не представились друг другу как следует. – Женщина покосилась на Уильямса. – Я Скуирелли Чикейн.
– Римо Буттафуоко, – отозвался Уильямс.
– Какой-нибудь родственник?
– Он моя сестра.
– Сестра?
– Да. Но это пока еще не открылось.
Скуирелли с озадаченным видом посмотрела не него.
– Знаете, я подозревала это.
– Весьма проницательно с вашей стороны.
– Вы знаете сутры? – спросил Лобсанг.
Женщина оторвала взгляд от пустой чашки из-под йогурта.
– Сутры?
– Ну да, учили вы их в детстве?
– У меня есть «Камасутра». – Она сладко улыбнулась Римо. – Я знаю эту книгу наизусть. Практика позволяет достичь совершенства.
– С этого дня, – изрек Лобсанг, – вам надлежит соблюдать обет целомудрия.
– Обет целомудрия?!
– Да. Вам не следует есть мяса и яиц, и вы должны ежедневно заниматься медитацией.
– Я уже придерживаюсь всех этих принципов.
– Вот доказательство, что она истинная буддистка, хотя и сбилась с праведного пути.
– Послушайте, я сделаю все что нужно, только бы стать бунджи-ламой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69