В коридоре застучали его тяжелые ботинки. Потом его голос донесся из ванной. Он просил маму дать ему полотенце, справлялся, что сегодня на обед, йотом прошел на кухню.
– А где же наш третий?
Мама, наверное, показала на дверь моей комнаты.
– А что он там, собственно, делает?
Мама, должно быть, только пожала плечами, потому что я ничего не услышал.
– Очевидно, этот Тонда лишил тебя дара речи, – сказал отец уже около моей двери.
Ручка слегка дернулась. Тогда мама что-то тихо сказала:
– Ирка Корбик?! – удивленно воскликнул отец. – Вот не повезло парню!
Я ждал, что отец теперь и мне посочувствует. Но он продолжал расспрашивать об Ирке.
Ручка двери вернулась в прежнее положение, на кухне скрипнул стул, застучали ложки. Вскоре я услышал, как отец попросил ещё кнедликов, потом осведомился у мамы, нашлась ли наконец квитанция из химчистки. Обо мне ни слова! Этого я не мог больше выдержать. Схватил письмо и с криком ворвался на кухню:
– Мне некуда ехать на каникулы!
Отец спокойно отложил ложку:
– Ты меня, Тонда, чуть не испугал.
Я подошел к нему ближе и ещё громче крикнул:
– И никому до этого нет дела!
– Ну, хватит, Тонда, – сказал отец и показал мне на стул.
Скрепя сердце я уселся.
– Только есть я все равно не буду.
Отец посмотрел на плиту:
– Остались там ещё кнедлики? Сколько тебе положить?
Настроение у меня все ещё было неважное, но я ответил, что съел бы, пожалуй, штук девять. И начал есть. Отец тем временем прочитал письмо от Корбиков, отложил его в сторону, покачал головой и вернулся к своим блинчикам.
– Вот видишь, как мне не повезло, – пожаловался я.
– Ешь и молчи! – строго приказала мама.
Я завидовал своим родителям – не знают они никаких забот и совершенно спокойно уничтожают свои блинчики. Но как они могут оставаться спокойными, когда у меня такое несчастье!
Ещё раза три заводил я разговор о каникулах, но мама всякий раз меня останавливала:
– Да ешь ты спокойно! Всё будет хорошо!
После обеда отец надел ботинки и куда-то отправился. Вернулся он скоро. Сел у печки на табуретку и, расшнуровывая ботинки, спокойно сказал:
– Поедешь, Тонда, на каникулы в Петипасы.
А мама вытирала тарелки и даже не обернулась.
Только спросила:
– С кем ты говорил, с Людвиком?
– Подай-ка, мать, ножницы. Опять у меня шнурок не развязывается, – вздохнул отец. И только потом уже ответил: – С Людвиком! Ярка Людвик как раз уезжает на практику. Тонда сможет пожить в его комнате.
Я не верил своим ушам. В тот же миг я бросился к отцу:
– Папа, о ком ты говоришь? Обо мне?
– А кто ещё у нас в доме Тонда? – буркнул отец, не поднимая головы от шнурка, который никак не хотел развязываться.
– Значит, я поеду на каникулы! – закричал я во все горло. И тут же недоверчиво спросил: – Но, папа, когда же ты успел договориться?
– По телефону. И, пожалуйста, оставь меня в покое – я никак не развяжу шнурок.
Только теперь я почувствовал настоящую радость.
– А у них там есть река?
– Да, Бероунка, – сказал отец.
– А мельница?
– Турбинная.
– И лес?
Отец поднял глаза:
– Не болтай, Тонда, лучше помоги мне.
Но пальцы у меня дрожали. Пришлось позвать на помощь маму.
– А ребят там много?
Наконец шнурок был развязан. Отец снял ботинок и проворчал:
– Знаешь, Тонда, я возьму тебя завтра с собой на работу, и старый Людвик сам тебе все расскажет.
– Тот Людвик, что стоит в караульной?
– Тот, тот! – И больше отец не сказал ни слова.
Он вообще не любит много говорить. И смеется редко. Но, когда со мной приключается что-нибудь неприятное, он всегда меня выручает.
Я ушел в комнату и лег на тахту. Под голову я положил самую мягкую подушку, с вышитыми павлинами. И начал думать о Петипасах. Может, там будет совсем и не хуже, чем на Лазецкой мельнице.
Время от времени я поглядывал в зеркало, которое стояло на мамином туалетном столике, и показывал себе язык. Мне хотелось подразнить себя за то, что я столько времени куролесил понапрасну.
В комнате стоял приятный холодок, в открытое окно струился запах акаций, цветущих на нашей улице. Я решил, что до половины третьего буду лежать на тахте и радоваться.
Но уже в четверть третьего мне пришла в голову новая мысль. Я вспомнил о своей удочке. Я очень её люблю. Бывает, сидишь с удочкой на берегу и даже разговариваешь с ней. Упрекаешь её: мол, долго ли ещё сидеть – рука-то затекла; и не скажет ли она рыбам, чтобы они, наконец, появились.
Я вскочил с тахты, заглянул за шкаф. Удочка на месте. Она была разобрана и связана шнурком. Так и стояла в углу с прошлого года.
– Ну, иди ко мне, бедняга! – сказал я и стряхнул с неё пыль. – Целую вечность не виделись!
Я знал, чего сейчас хочется моей верной подруге. Я развязал удочку и соединил все три её части. В комнате было мало места, поэтому конец удочки я высунул в окно. Удочка так и блестела на солнце, и мне нестерпимо захотелось сейчас же отправиться на рыбалку.
– Мы ещё своего дождемся, – сказал я удочке. – Скоро нас узнают все рыбы в Бероунке.
Удочка дрогнула, словно удивилась. «В Бероунке, говоришь?»
– Ну да, Лужница нам уже надоела, правда? К тому же у Ирки скарлатина. Но в Бероунке тоже будет неплохо, – объяснял я удочке.
В эту минуту кто-то закричал на улице:
– Тонда, клюет!
Я тут же втащил удочку в комнату и, спрятавшись за шторой, осторожно выглянул из окна.
На другой стороне улицы стоял Руда. Он смотрел на наше окно и смеялся.
– Ну как, много угрей поймал?
Тут я окончательно понял, что Руда совсем не разбирается в рыбной ловле. Какой же рыболов станет ловить угрей в три часа дня!
– Ладно, ладно, не прячься! Все равно я тебя вижу! – кричал Руда на всю улицу.
Я высунулся из окна:
– Ты к нам?
– Заглянешь в портфель, и всё узнаешь. – И с этими загадочными словами Руда побежал к двери нашего дома.
Через минуту в передней раздался звонок. Я пошел открывать. Когда я проходил через кухню, отец спросил меня:
– Кто это? Что ещё за гости?
– Это не гости. Это Руда Драбек.
– Опять этот противный парень! И что он все время тобой командует?
Отец не очень-то любит Руду, и Руда это прекрасно знает. Поэтому он очень вежливо поздоровался с ним и, прежде чем войти в кухню, долго шаркал ногами, словно вытирал ботинки о коврик, хотя никакого коврика там не было. Как только за нами закрылись двери моей комнаты, мы облегченно вздохнули.
Руда сразу кинулся к письменному столу.
– Давай мне её по-быстрому, и я помчусь. В другой раз гляди, что суешь в портфель.
Мой портфель был уже у него в руках. Он высыпал из него книги и пожал плечами.
– Здесь её нет. Значит, она где-то в другом месте. Уже полдня я её разыскиваю… Что ты на меня уставился? Я ищу свою хрестоматию. Думал, что ты сунул её в свой портфель.
Говоря все это, Руда вертелся по комнате, оставляя на паркете грязные следы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– А где же наш третий?
Мама, наверное, показала на дверь моей комнаты.
– А что он там, собственно, делает?
Мама, должно быть, только пожала плечами, потому что я ничего не услышал.
– Очевидно, этот Тонда лишил тебя дара речи, – сказал отец уже около моей двери.
Ручка слегка дернулась. Тогда мама что-то тихо сказала:
– Ирка Корбик?! – удивленно воскликнул отец. – Вот не повезло парню!
Я ждал, что отец теперь и мне посочувствует. Но он продолжал расспрашивать об Ирке.
Ручка двери вернулась в прежнее положение, на кухне скрипнул стул, застучали ложки. Вскоре я услышал, как отец попросил ещё кнедликов, потом осведомился у мамы, нашлась ли наконец квитанция из химчистки. Обо мне ни слова! Этого я не мог больше выдержать. Схватил письмо и с криком ворвался на кухню:
– Мне некуда ехать на каникулы!
Отец спокойно отложил ложку:
– Ты меня, Тонда, чуть не испугал.
Я подошел к нему ближе и ещё громче крикнул:
– И никому до этого нет дела!
– Ну, хватит, Тонда, – сказал отец и показал мне на стул.
Скрепя сердце я уселся.
– Только есть я все равно не буду.
Отец посмотрел на плиту:
– Остались там ещё кнедлики? Сколько тебе положить?
Настроение у меня все ещё было неважное, но я ответил, что съел бы, пожалуй, штук девять. И начал есть. Отец тем временем прочитал письмо от Корбиков, отложил его в сторону, покачал головой и вернулся к своим блинчикам.
– Вот видишь, как мне не повезло, – пожаловался я.
– Ешь и молчи! – строго приказала мама.
Я завидовал своим родителям – не знают они никаких забот и совершенно спокойно уничтожают свои блинчики. Но как они могут оставаться спокойными, когда у меня такое несчастье!
Ещё раза три заводил я разговор о каникулах, но мама всякий раз меня останавливала:
– Да ешь ты спокойно! Всё будет хорошо!
После обеда отец надел ботинки и куда-то отправился. Вернулся он скоро. Сел у печки на табуретку и, расшнуровывая ботинки, спокойно сказал:
– Поедешь, Тонда, на каникулы в Петипасы.
А мама вытирала тарелки и даже не обернулась.
Только спросила:
– С кем ты говорил, с Людвиком?
– Подай-ка, мать, ножницы. Опять у меня шнурок не развязывается, – вздохнул отец. И только потом уже ответил: – С Людвиком! Ярка Людвик как раз уезжает на практику. Тонда сможет пожить в его комнате.
Я не верил своим ушам. В тот же миг я бросился к отцу:
– Папа, о ком ты говоришь? Обо мне?
– А кто ещё у нас в доме Тонда? – буркнул отец, не поднимая головы от шнурка, который никак не хотел развязываться.
– Значит, я поеду на каникулы! – закричал я во все горло. И тут же недоверчиво спросил: – Но, папа, когда же ты успел договориться?
– По телефону. И, пожалуйста, оставь меня в покое – я никак не развяжу шнурок.
Только теперь я почувствовал настоящую радость.
– А у них там есть река?
– Да, Бероунка, – сказал отец.
– А мельница?
– Турбинная.
– И лес?
Отец поднял глаза:
– Не болтай, Тонда, лучше помоги мне.
Но пальцы у меня дрожали. Пришлось позвать на помощь маму.
– А ребят там много?
Наконец шнурок был развязан. Отец снял ботинок и проворчал:
– Знаешь, Тонда, я возьму тебя завтра с собой на работу, и старый Людвик сам тебе все расскажет.
– Тот Людвик, что стоит в караульной?
– Тот, тот! – И больше отец не сказал ни слова.
Он вообще не любит много говорить. И смеется редко. Но, когда со мной приключается что-нибудь неприятное, он всегда меня выручает.
Я ушел в комнату и лег на тахту. Под голову я положил самую мягкую подушку, с вышитыми павлинами. И начал думать о Петипасах. Может, там будет совсем и не хуже, чем на Лазецкой мельнице.
Время от времени я поглядывал в зеркало, которое стояло на мамином туалетном столике, и показывал себе язык. Мне хотелось подразнить себя за то, что я столько времени куролесил понапрасну.
В комнате стоял приятный холодок, в открытое окно струился запах акаций, цветущих на нашей улице. Я решил, что до половины третьего буду лежать на тахте и радоваться.
Но уже в четверть третьего мне пришла в голову новая мысль. Я вспомнил о своей удочке. Я очень её люблю. Бывает, сидишь с удочкой на берегу и даже разговариваешь с ней. Упрекаешь её: мол, долго ли ещё сидеть – рука-то затекла; и не скажет ли она рыбам, чтобы они, наконец, появились.
Я вскочил с тахты, заглянул за шкаф. Удочка на месте. Она была разобрана и связана шнурком. Так и стояла в углу с прошлого года.
– Ну, иди ко мне, бедняга! – сказал я и стряхнул с неё пыль. – Целую вечность не виделись!
Я знал, чего сейчас хочется моей верной подруге. Я развязал удочку и соединил все три её части. В комнате было мало места, поэтому конец удочки я высунул в окно. Удочка так и блестела на солнце, и мне нестерпимо захотелось сейчас же отправиться на рыбалку.
– Мы ещё своего дождемся, – сказал я удочке. – Скоро нас узнают все рыбы в Бероунке.
Удочка дрогнула, словно удивилась. «В Бероунке, говоришь?»
– Ну да, Лужница нам уже надоела, правда? К тому же у Ирки скарлатина. Но в Бероунке тоже будет неплохо, – объяснял я удочке.
В эту минуту кто-то закричал на улице:
– Тонда, клюет!
Я тут же втащил удочку в комнату и, спрятавшись за шторой, осторожно выглянул из окна.
На другой стороне улицы стоял Руда. Он смотрел на наше окно и смеялся.
– Ну как, много угрей поймал?
Тут я окончательно понял, что Руда совсем не разбирается в рыбной ловле. Какой же рыболов станет ловить угрей в три часа дня!
– Ладно, ладно, не прячься! Все равно я тебя вижу! – кричал Руда на всю улицу.
Я высунулся из окна:
– Ты к нам?
– Заглянешь в портфель, и всё узнаешь. – И с этими загадочными словами Руда побежал к двери нашего дома.
Через минуту в передней раздался звонок. Я пошел открывать. Когда я проходил через кухню, отец спросил меня:
– Кто это? Что ещё за гости?
– Это не гости. Это Руда Драбек.
– Опять этот противный парень! И что он все время тобой командует?
Отец не очень-то любит Руду, и Руда это прекрасно знает. Поэтому он очень вежливо поздоровался с ним и, прежде чем войти в кухню, долго шаркал ногами, словно вытирал ботинки о коврик, хотя никакого коврика там не было. Как только за нами закрылись двери моей комнаты, мы облегченно вздохнули.
Руда сразу кинулся к письменному столу.
– Давай мне её по-быстрому, и я помчусь. В другой раз гляди, что суешь в портфель.
Мой портфель был уже у него в руках. Он высыпал из него книги и пожал плечами.
– Здесь её нет. Значит, она где-то в другом месте. Уже полдня я её разыскиваю… Что ты на меня уставился? Я ищу свою хрестоматию. Думал, что ты сунул её в свой портфель.
Говоря все это, Руда вертелся по комнате, оставляя на паркете грязные следы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36