Он точно знал, что видел нечто чуждое, таинственно жуткое, сверхъестественное. Достаточно было уже одного только появления черной фигуры, несущей на плече белого пленника; но вдобавок черная фигура была неестественно высока.
С сомнением покачав головой, Конан направился в том направлении, где он видел фигуру. Он не обдумывал, насколько разумно так поступать. Любопытство его было настолько возбуждено, что он не мог не поддаться искушению.
Он пересекал холм за холмом. Все холмы были одинаковыми, поросшими густой зеленой травой, с разбросанными по склонам рощами деревьев. Хотя Конану приходилось все время подниматься и спускаться по склонам с утомительной монотонностью, в целом местность постепенно повышалась. Череда округлых вершин и неглубоких долин изматывала и казалась бесконечной. Но наконец Конан поднялся на холм, который, похоже, был самой высокой вершиной острова, и остановился при виде зеленых сверкающих стен и башен. Пока он не достиг того места, где стоял теперь, они так сливались с зеленью ландшафта, что были незаметны даже для его зоркого взгляда.
Конан некоторое время стоял в нерешительности, поигрывая мечом, затем двинулся вперед, снедаемый червем любопытства. Он приблизился к высокой арке в закругленной стене. Вокруг не было ни души. Осторожно и внимательно заглянув внутрь, Конан увидел просторный открытый двор, поросший травой. Двор окружала круглая стена из зеленого полупрозрачного вещества. В ней было несколько арок. Ступая на цыпочках босыми ногами, держа меч наготове, Конан наугад выбрал одну из арок и, пройдя сквозь нее, оказался в другом похожем дворе. Над внутренней стеной он видел шпили башнеподобных сооружений странной формы. Одна из этих башен выходила в тот двор, где он оказался. В нее вела широкая лестница. Конан поднялся по лестнице, задавая себе вопрос — происходит ли это с ним на самом деле, или он попал в грезы, вызванные черным лотосом?
Взойдя по лестнице, он оказался на обнесенном стеной выступе, или на балконе, Конан не разобрался, что именно это было. Теперь он видел детали строений, но они ничего для него не значили. С неуютным чувством он понял, что обычные человеческие существа не могли бы построить эти башни. В их архитектуре была симметрия и система, но то была безумная симметрия и система, чуждая человеческому рассудку. Что касается планировки городка, или замка, или что это было, в целом, то Конан видел достаточно, чтобы у него создалось впечатление огромного количества дворов, преимущественно круглых, окруженных каждый своей стеной и связанных с другими посредством открытых арок. Вся постройка в целом группировалась вокруг странных башен в центре.
Повернувшись в сторону, противоположную башням, Конан испытал страшное потрясение и съежился за парапетом балкона, ошеломленный и удивленный.
Балкон или выступ, на котором находился Конан, был выше противоположной стены, и Конану был поверх стены виден соседний двор. Дальняя внутренняя стена этого двора отличалась от других, которые он видел. Она была не гладкой, а пересекалась длинными линиями выступов, заполненных небольшими предметами, природы которых Конан не мог определить.
Однако в тот момент он обратил мало внимания на эту стену. Его внимание было сосредоточено на группе существ, которые сгрудились поблизости от темно-зеленого бассейна в центре двора. Существа были черными и нагими, человекоподобными — но самое невысокое из них, выпрямившись, было бы на две головы выше Конана. Высокий пират едва доставал бы ему до плеча. Они были скорее стройными, чем массивными, их мускулистые тела были правильными, без малейшего признака уродства. Единственным отличием был ненормально высокий рост. Но даже на таком расстоянии Конан уловил дьявольское в их лицах.
В центре группы, съежившись от страха, стоял нагой юноша, в котором Конан узнал младшего из моряков «Негодяя». Значит, это он был тем пленником, которого несла по склону замеченная Конаном черная фигура. Конан не слышал тогда шума борьбы и теперь не замечал следов крови или ран на лоснящихся телах гигантов цвета черного дерева. Надо полагать, парень забрел вглубь острова, далеко от своих товарищей, и его схватил черный гигант, который скрывался в засаде. Конан мысленно определил этих существ как черных людей за неимением лучшего определения; инстинктивно он знал, что эти высокие черные существа не люди в привычном смысле слова.
Звуки до Конана не доносились. Черные кивали друг другу и жестикулировали, но непохоже было, что они разговаривают — по крайней мере, вслух они не общались. Один из них, присев на корточки рядом с дрожащим от страха парнишкой, держал в руках какой-то предмет, похожий на свирель. Он поднес ее к губам и, наверное, дунул — хотя Конан не услышал звука. Но юный зингаранец услышал или почувствовал. Он задрожал. Он дрожал и корчился, словно в агонии. В движениях его тела стала заметна определенность, движения стали ритмичными. Дрожь перешла в жуткие содрогания, правильные и ритмичные. Парень начал танцевать — как танцуют кобры, извиваясь под звуки флейты факира. В этом танце не было никакого пыла, восторга, радостного самозабвения. Самозабвение, правда, было — но вовсе не радостное. На это было жутко смотреть. Как будто немая музыка свирели впилась похотливыми пальцами в самые тайники души паренька и с дьявольской жестокостью помимо его воли вымучивала из него выражение потаенных страстей. Это были судороги непотребства, спазм сладострастия, принудительно вызванное извержение скрытых желаний. Желание без удовольствия, боль, неразрывно сплетенная с похотью. Смотреть на это было все равно что наблюдать, как с души срывают все покровы до последнего, и она остается обнаженной, являя все свои темные и безымянные тайны.
Конан смотрел, застыв от ужаса и отвращения. Это зрелище вызывало у него тошноту. Сам он был примитивен, как лесной волк, но ему были знакомы извращенные секреты загнивающих цивилизаций. Он бродил по городам Заморы и знавал женщин Злого Шадизара. Но сейчас он чувствовал присутствие космического зла, далеко превосходящего обычную человеческую испорченность: извращенная ветвь на древе Жизни, развивавшаяся по законам, недоступным человеческому пониманию. Конан был потрясен не агонизирующими судорогами несчастного паренька, а глубинным непотребством этих существ, которые могли вызвать на свет тайны, что дремлют в бездонной тьме человеческой души, и находили удовольствие в бесстыдном выставлении напоказ таких вещей, на которые не следовало бы даже намекать, о которых нельзя вспоминать даже в бессонные ночи, полные кошмаров.
Вдруг черный мучитель отложил свирель и встал, возвышаясь как башня над дрожащей белой фигуркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11