Курица звала детей всё громче, цыплята пищали всё жалобней, а потом смолкли. Верно, курица увела их подальше от стада, от множества копыт и мохнатых ног. Вдруг замолкли овцы с козами и заревел кто-то страшный.
Зашумели, заскрипели деревья, завыл ветер. Кто-то ухал, верещал, стонал. Но вот всё затихло и в тишине что-то взвизгнуло.
– Страшно, да? – спросил Кузька. – Я тогда тоже испугался. – Когда и где испугался, он рассказывать не стал, а задумчиво произнёс: – По-воробьиному-то я давно говорю. И по-вороньи, и по-куриному. Лошадиный знаю, козлиный, бычий, свинячий, ну и кошачий, и собачий. А когда в лес попал, заячьему выучился, беличьему, лисьему… Волчий понимаю, медвежий.
Рыбьи языки хуже знаю, труднее они: покуда выучишь, десять раз утопнешь или простудишься. Ещё карасий от щучьего отличу, а больше ни-ни.
Наташа во все глаза смотрела на Кузьку. Маленький, а сколько языков знает!
А вот она, хоть и большая, знает всего несколько десятков английских слов и одно немецкое.
– Кузенька! – робко спросила Наташа. – А теперь ты скажешь, кто ты? Или ещё не пора?
Кузька внимательно посмотрел на девочку и стал загибать пальцы:
– Кормленный я? Кормленный. Поенный? Поенный. В бане паренный? Паренный. Ну так слушай…
И тут в дверь постучали.
– Беги открывай! – прошептал Кузька, – Да никому про меня не сказывай!
ТО ТЕПЛО. ТО ХОЛОДНО
– Дверь обить не желаете? – спросил незнакомый дяденька. – Чёрная клееночка имеется и коричневого цвета. Да ты одна, что ли, дома, девочка? Спрашивать надо, спрашивать, когда дверь отпираешь, и чужим не открывать. Говоришь вам, говоришь, учишь вас, учишь, – ворчал дяденька, стучась в соседнюю дверь.
Наташа вернулась в кухню. Кузьки на подоконнике не было, коробки с пирожными тоже. только лапти сохли на батарее.
– Кузенька! – позвала Наташа.
– Ку-ку! – откликнулись из угла. Там, под раковиной, был аккуратный белый шкафчик, куда ведро ставят для мусора Из этого-то шкафчика и выглянула весёлая Кузькина мордочка.
– Ах вы, сени мои, сени! Сени новые мои! – вопил он, приплясывая, когда Наташа заглянула в шкафчик. – Добро пожаловать! Будьте как дома! Ну не чудо ли и не красота! Гляди, какой славный домик я себе отыскал! Как раз по росту. И олелюшечки уместились! И гости поместятся, если по одному будут приходить. А что внутри он белый, так мы его раскрасим. На этой стенке лето нарисуем, на той осень, здесь весну, бабочки летают. А дверь пусть остаётся белой, как зима. Место тихое, укромное, кто не надо – не заглянет.
– Заглянут, – вздохнула Наташа. – Сюда ведро помойное ставят.
– Глупости какие! – сказал Кузька, вылезая из шкафчика. – Изгваздать такую красоту! Ума нет.
– А куда ж мусор бросать?
– А вон куда! – И Кузька показал на окно. Девочка не согласилась. Что ж это будет? Идёт по тротуару прохожий, а на него сверху очистки всякие падают, объедки, огрызки.
– Ну и что? – сказал Кузька. – Отряхнулся и пошёл себе дальше.
И тут в дверь опять постучали.
– Здравствуйте! Я ваша соседка, – сказала незнакомая женщина в переднике. – У вас не найдётся коробки спичек?
Наташа, загораживая дорогу в кухню, сказала, что спичек нет и никого нет.
– А почему дверь открываешь не спрашивая? – улыбнулась соседка и ушла.
В кухне на батарее сох один лапоть. Кузька снова исчез.
– Кузенька! – позвала Наташа.
Никто не ответил. Она опять позвала. Откуда-то послышался шорох, тихий смех и приглушённый Кузькин голос:
– Идёт мимо кровати спать на полати. Искала Наташа, искала – Кузька будто провалился. Надоело ей искать.
– Кузенька, где ты?
Послышалось хихиканье и неизвестно откуда ответили:
– Если я скажу «холодно», значит, там меня нету, а скажу «тепло», там я и есть. Наташа вышла в коридор.
– Эх, морозище-мороз отморозил девке нос! – заорал невидимый Кузька.
Девочка вернулась в кухню.
– Мороз невелик, а стоять не велит!
Она заглянула в белый шкафчик под раковиной.
– Стужа да мороз, на печи мужик замёрз! Наташа сделала шаг к газовой плите, и погода сразу улучшилась:
– Сосульки тают! Весна-красна, на чём пришла? На кнутике, на хомутике!
У плиты наступило лето. Открыв духовку, Наташа увидела на противне Кузьку, который вопил, не жалея голоса:
– Обожжёшься! Сгоришь! Удирай, пока не поздно!
– Это ты сгоришь! – сказала Наташа и стала объяснять про газовую плиту и про духовку.
Недослушав объяснений, Кузька вылетел наружу как ошпаренный, подобрал коробку с пирожными, надел лапоть и сердито пнул плиту.
– Вот беда-беда-огорчение! Я-то думал, это будет мой домик, тихонький, укромненький, никто не заглянет. А сам, страх подумать, в печи сидел! Ах ты батюшки!
Наташа стала его утешать.
– Я твоей плиты не боюсь, зря не укусит, – махнул рукою Кузька. – Я огня боюсь.
Кузька сел на коробку с пирожными и пригорюнился:
– И лаптей жалко, и рубахи, а больше всего своей головушки. Я ж молоденький, семь веков всего, восьмой пошёл…
– Семь лет, – поправила Наташа. – Как мне.
– У вас годами считают, – уточнил Кузька, – у нас – веками, в каждом веке сто лет. Вот моему дедушке сто веков с лишним. Не знаю, как ты, а мы с огнём не водимся. Играть он не умеет, шуток не любит. Кто-кто, а мы это знаем. Дедушка нам говорил: «Не играйте с огнём, не шутите с водой, ветру не верьте». А мы не послушались. Поиграли раз, на всю жизнь хватит.
– Кто поиграл?
– Мы поиграли. Сидим как-то у себя дома под печкой. Я сижу, Афонька, Адонька, Сюр, Вуколочка. И вдруг…
Но тут в дверь опять постучали.
ВОТ БЕДА, БЕДА, ОГОРЧЕНИЕ!
Очень высокий, почти до потолка, молодой человек спросил Наташу:
– Где у вас телевизор?
Куртка на юноше блестела, «молнии» на куртке сверкали, рубашка в мелкий цветочек, а на ней значок с Чебурашкой.
– Ещё не приехал, – растерянно ответила Наташа, глядя на Чебурашку.
– Да ты одна, что ли? – спросил юноша. – А чего пускаешь в дом кого попало?
Ну ладно, зайду ещё! Расти большая.
Девочка бегом вернулась в кухню. Там тихо и пусто. Позвала она, позвала – никто не откликнулся; поискала, поискала – никого не нашла. Заглянула в белый шкафчик под раковиной, в духовку – нет Кузьки. Может быть, он спрятался в комнатах?
Наташа обегала всю квартиру, обшарила все углы. Кузьки и след простыл.
Напрасно она развязывала узлы, отодвигала ящики, открывала чемоданы, напрасно звала Кузьку самыми ласковыми именами – ни слуху ни духу, будто никогда никакого Кузьки и в помине не было. Только машины шумели за окном и дождь стучал в стёкла. Наташа вернулась в кухню, подошла к окну и заплакала.
И тут она услышала очень тихий вздох, чуть слышный стук и тихий-претихий голос.
– Вот беда, беда, огорчение! – вздыхал и разговаривал холодильник. Кто-то скрёбся в холодильнике, как мышка.
– Бедный, глупый Кузенька! – ахнула Наташа, кинулась к холодильнику, взялась за блестящую ручку.
1 2 3 4 5
Зашумели, заскрипели деревья, завыл ветер. Кто-то ухал, верещал, стонал. Но вот всё затихло и в тишине что-то взвизгнуло.
– Страшно, да? – спросил Кузька. – Я тогда тоже испугался. – Когда и где испугался, он рассказывать не стал, а задумчиво произнёс: – По-воробьиному-то я давно говорю. И по-вороньи, и по-куриному. Лошадиный знаю, козлиный, бычий, свинячий, ну и кошачий, и собачий. А когда в лес попал, заячьему выучился, беличьему, лисьему… Волчий понимаю, медвежий.
Рыбьи языки хуже знаю, труднее они: покуда выучишь, десять раз утопнешь или простудишься. Ещё карасий от щучьего отличу, а больше ни-ни.
Наташа во все глаза смотрела на Кузьку. Маленький, а сколько языков знает!
А вот она, хоть и большая, знает всего несколько десятков английских слов и одно немецкое.
– Кузенька! – робко спросила Наташа. – А теперь ты скажешь, кто ты? Или ещё не пора?
Кузька внимательно посмотрел на девочку и стал загибать пальцы:
– Кормленный я? Кормленный. Поенный? Поенный. В бане паренный? Паренный. Ну так слушай…
И тут в дверь постучали.
– Беги открывай! – прошептал Кузька, – Да никому про меня не сказывай!
ТО ТЕПЛО. ТО ХОЛОДНО
– Дверь обить не желаете? – спросил незнакомый дяденька. – Чёрная клееночка имеется и коричневого цвета. Да ты одна, что ли, дома, девочка? Спрашивать надо, спрашивать, когда дверь отпираешь, и чужим не открывать. Говоришь вам, говоришь, учишь вас, учишь, – ворчал дяденька, стучась в соседнюю дверь.
Наташа вернулась в кухню. Кузьки на подоконнике не было, коробки с пирожными тоже. только лапти сохли на батарее.
– Кузенька! – позвала Наташа.
– Ку-ку! – откликнулись из угла. Там, под раковиной, был аккуратный белый шкафчик, куда ведро ставят для мусора Из этого-то шкафчика и выглянула весёлая Кузькина мордочка.
– Ах вы, сени мои, сени! Сени новые мои! – вопил он, приплясывая, когда Наташа заглянула в шкафчик. – Добро пожаловать! Будьте как дома! Ну не чудо ли и не красота! Гляди, какой славный домик я себе отыскал! Как раз по росту. И олелюшечки уместились! И гости поместятся, если по одному будут приходить. А что внутри он белый, так мы его раскрасим. На этой стенке лето нарисуем, на той осень, здесь весну, бабочки летают. А дверь пусть остаётся белой, как зима. Место тихое, укромное, кто не надо – не заглянет.
– Заглянут, – вздохнула Наташа. – Сюда ведро помойное ставят.
– Глупости какие! – сказал Кузька, вылезая из шкафчика. – Изгваздать такую красоту! Ума нет.
– А куда ж мусор бросать?
– А вон куда! – И Кузька показал на окно. Девочка не согласилась. Что ж это будет? Идёт по тротуару прохожий, а на него сверху очистки всякие падают, объедки, огрызки.
– Ну и что? – сказал Кузька. – Отряхнулся и пошёл себе дальше.
И тут в дверь опять постучали.
– Здравствуйте! Я ваша соседка, – сказала незнакомая женщина в переднике. – У вас не найдётся коробки спичек?
Наташа, загораживая дорогу в кухню, сказала, что спичек нет и никого нет.
– А почему дверь открываешь не спрашивая? – улыбнулась соседка и ушла.
В кухне на батарее сох один лапоть. Кузька снова исчез.
– Кузенька! – позвала Наташа.
Никто не ответил. Она опять позвала. Откуда-то послышался шорох, тихий смех и приглушённый Кузькин голос:
– Идёт мимо кровати спать на полати. Искала Наташа, искала – Кузька будто провалился. Надоело ей искать.
– Кузенька, где ты?
Послышалось хихиканье и неизвестно откуда ответили:
– Если я скажу «холодно», значит, там меня нету, а скажу «тепло», там я и есть. Наташа вышла в коридор.
– Эх, морозище-мороз отморозил девке нос! – заорал невидимый Кузька.
Девочка вернулась в кухню.
– Мороз невелик, а стоять не велит!
Она заглянула в белый шкафчик под раковиной.
– Стужа да мороз, на печи мужик замёрз! Наташа сделала шаг к газовой плите, и погода сразу улучшилась:
– Сосульки тают! Весна-красна, на чём пришла? На кнутике, на хомутике!
У плиты наступило лето. Открыв духовку, Наташа увидела на противне Кузьку, который вопил, не жалея голоса:
– Обожжёшься! Сгоришь! Удирай, пока не поздно!
– Это ты сгоришь! – сказала Наташа и стала объяснять про газовую плиту и про духовку.
Недослушав объяснений, Кузька вылетел наружу как ошпаренный, подобрал коробку с пирожными, надел лапоть и сердито пнул плиту.
– Вот беда-беда-огорчение! Я-то думал, это будет мой домик, тихонький, укромненький, никто не заглянет. А сам, страх подумать, в печи сидел! Ах ты батюшки!
Наташа стала его утешать.
– Я твоей плиты не боюсь, зря не укусит, – махнул рукою Кузька. – Я огня боюсь.
Кузька сел на коробку с пирожными и пригорюнился:
– И лаптей жалко, и рубахи, а больше всего своей головушки. Я ж молоденький, семь веков всего, восьмой пошёл…
– Семь лет, – поправила Наташа. – Как мне.
– У вас годами считают, – уточнил Кузька, – у нас – веками, в каждом веке сто лет. Вот моему дедушке сто веков с лишним. Не знаю, как ты, а мы с огнём не водимся. Играть он не умеет, шуток не любит. Кто-кто, а мы это знаем. Дедушка нам говорил: «Не играйте с огнём, не шутите с водой, ветру не верьте». А мы не послушались. Поиграли раз, на всю жизнь хватит.
– Кто поиграл?
– Мы поиграли. Сидим как-то у себя дома под печкой. Я сижу, Афонька, Адонька, Сюр, Вуколочка. И вдруг…
Но тут в дверь опять постучали.
ВОТ БЕДА, БЕДА, ОГОРЧЕНИЕ!
Очень высокий, почти до потолка, молодой человек спросил Наташу:
– Где у вас телевизор?
Куртка на юноше блестела, «молнии» на куртке сверкали, рубашка в мелкий цветочек, а на ней значок с Чебурашкой.
– Ещё не приехал, – растерянно ответила Наташа, глядя на Чебурашку.
– Да ты одна, что ли? – спросил юноша. – А чего пускаешь в дом кого попало?
Ну ладно, зайду ещё! Расти большая.
Девочка бегом вернулась в кухню. Там тихо и пусто. Позвала она, позвала – никто не откликнулся; поискала, поискала – никого не нашла. Заглянула в белый шкафчик под раковиной, в духовку – нет Кузьки. Может быть, он спрятался в комнатах?
Наташа обегала всю квартиру, обшарила все углы. Кузьки и след простыл.
Напрасно она развязывала узлы, отодвигала ящики, открывала чемоданы, напрасно звала Кузьку самыми ласковыми именами – ни слуху ни духу, будто никогда никакого Кузьки и в помине не было. Только машины шумели за окном и дождь стучал в стёкла. Наташа вернулась в кухню, подошла к окну и заплакала.
И тут она услышала очень тихий вздох, чуть слышный стук и тихий-претихий голос.
– Вот беда, беда, огорчение! – вздыхал и разговаривал холодильник. Кто-то скрёбся в холодильнике, как мышка.
– Бедный, глупый Кузенька! – ахнула Наташа, кинулась к холодильнику, взялась за блестящую ручку.
1 2 3 4 5