Стол от угощения ломится. Тут дверь при открылась, в горницу, как зелёный лист, влетел Лешик. Кузька кубарем с кровати, как со снежной горы съехал. Друзья выбежали из дому, побегали, попрыгали по мосту. Колокольчики весело звенели.
– Вьюга, метель, мороз, а мне хоть бы что! – Кузька подпрыгивал, как молодой козёл. – Зима за день покажется в таком доме. Эко обилие-изобилие!
Хоть зиму зимовать, хоть век вековать! Вот где насладиться да повеселиться, в тепле да в холе при этакой доле! Ах вы, люшеньки-люлюшеньки мои! Эх, сюда бы Афоньку, Адоньку, Вуколочку! Всех накормлю, спать уложу. Лежи на печи, ешь калачи, всего и забот!
Лешик слушал и удивлялся, почему дед Диадох не любит этот дом.
– Ясно! – рассуждал Кузька, грызя леденец – Пироги дед не ест, щи да кашу не жалует, блинами не кормится, даже ватрушки ему не по вкусу. Чего ему этот дом любить?
– Нет, – задумался Лешик. – Он не для себя не любит. Он и для тех не любит, кому и пироги по вкусу и таврушки…
– Что? Что по вкусу? – Кузька так и покатился со смеху.
– Ты давеча нахваливал. Врушки, что ли, называются?
– Ой, батюшки-уморушки! Ва-труш-ки!
– Я и говорю, – продолжал Лешик. – Дед не любит, когда тут живёт кто-нибудь, кроме хозяйки. Плохие предания об этом доме.
– Предания и у нас рассказывают. Всякие: и весёлые, и страшные.
– Про этот дом предания невесёлые. Но Яга тут никого не ест, даже не пробует, – сказал Лешик. – Зимуй себе на здоровье, не бойся Дятел тебя посторожит. А в тот дом, я уж тебе говорил, не ходи!
– Вот ещё! – засмеялся Кузька. – Это Белебеня куда зовут, туда и бежит.
Тут на крыльцо пряничного дома выскочила Баба Яга:
– Куда, чадушки драгоценные? Не ходите в лес, волки скушают!
– Мы гуляем, бабушка!
– Ах, гули-гулюшечки мои. Гуляют гуленчики-разгулянчики!
Баба Яга прыгнула с крыльца, цап Кузьку за руку, Лешика за лапу:
– Ладушки! Ладушки! Где были? У бабушки! Хороводик будем водить! Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!
– Что ты, бабушка Яга! – смеётся Кузька. – Это для маленьких игра, а мы уже большие. Баба Яга позвала домовёнка завтракать, подождала, когда он скроется в доме, и потихоньку сказала Лешику:
– Кланяйся от меня много-много раз дедуленьке Диадоху, если он ещё не почивает. И вот ещё что. Только Кузеньке об этом пока ни гугу. Принеси-ка ты сюда его забавочку-потешечку – сундучок. То-то он обрадуется!
Потолковали – и в дом. А в доме люлька порхала под потолком, как ласточка.
Из люльки высовывался Кузька, в одной руке пирог, в другой – ватрушка.
– Смотри, бабушка Яга, как я высоко! Да не бойся, не упаду!
Затащил к себе Лешика, и пошла потеха: вверх-вниз, в ушах свистит, в глазах мелькает. А Баба Яга стоит внизу и боится:
– Чадушки драгоценные! Красавчики писаные! А как упадёте, убьётесь, ручки-ножки поломаете?
– Что ты, бабушка Яга! – успокаивал её Кузька. – Младенцы не выпадают.
Неужто мы упадём? Шла бы по хозяйству. Или делать тебе нечего? Та изба небось по сю пору не метена.
Качались-качались, пока Лешик не уснул в люльке. Проснулся он оттого, что в мордочку ему сунулся мокрый серый комок. Лешик отпихнул его – опять липнет.
– Опять он тут! – ахнул Кузька. – Я ж его выбросил!
И сердито объяснил, что Яга, наверное, считает его грудным младенцем. Соску ему приготовила – тюрю. Нажевала пирог, увернула в тряпочку и пичкает: открой, мол, ротик, лапушка. Домовёнок при одном упоминании о таком позоре плюнул, вытер губы и совсем расстроился. Лешик тоже плюнул и вытер губы.
Вылезли из люльки – и на крыльцо. А на ступеньке мокрый тряпичный комочек!
Кузька наподдал его лаптем:
– Ну, чего привязался? И всё эта жёваная тюря попадается, всё попадается.
Выкину, выброшу – опять тут.
Кузька пошёл проводить Лешика. Прямо на ковре, на розовом букете, опять мокрый узелочек.
Тьфу! По пятам гоняется! – Кузька что есть сил пнул узелок лаптем.
Взошли на мост, а тюря лежит-полёживает на золочёных досках. Лешик рассердился, столкнул её в воду: ешьте, рыбы! Те, конечно, обрадовались.
Им, рыбам, чем мягче, тем лучше. Да и откуда они знают, что это жвачка Бабы Яги. Небось кто такая Баба Яга, и то не знают. Съели тюрю и уплыли. А тряпку рак утащил в свою нору.
Золочёный мост давно позади, а Кузька всё провожает. Лешик проводил его назад, чтобы не заблудился Потом Кузька проводил Лешика, потом Лешик Кузьку. В лесу летали снежинки. У Лешика слипались глаза. Наконец он нехотя сошёл с моста, долго махал лапкой на опушке, потом исчез, пропал в лесу.
Только голос, как смешное эхо, долетал из чащи: «Кузя! Не бойся!»
Но вот и голос утих. Будто никогда и не было маленького зелёного лешонка.
Так, предание. То ли был, то ли нет.
Долго стоял Кузька на мостике. Дом у Яги богатый, но один на поляне. Ни других домов, ни плетней, ни огородов. Мутная река вокруг лужайки и лес, чёрный, голый. Вдруг домовёнку почудилось, что чёрные деревья крадутся к мосту, хотят Кузьку схватить. Он – стрелой к дому. И там Баба Яга встретила его с распростёртыми объятиями.
Лешик вернулся в берлогу, печально поглядел на короб с сухими листьями, где когда-то спал Кузька. А может, никогда и не было толстого лохматого домовёнка. Так, предание… Под листьями что-то блеснуло. Кузькин сундучок!
Какая в нём тайна? Лешие не успели узнать? И Яга не узнает. Хитрая, тайком от Кузьки попросила. Лешик запрятал сундучок получше и уснул до весны.
Тут в берлогу тихо вошла Лиса. Увидела два вороха сухих листьев: большой да маленький. Лиса давно нашла Кузькину деревню. Это всё куры виноваты, из-за них задержалась. Убедившись, что Кузьки нет, Лиса так же тихо ушла.
А Медведь тоже искал дом, да забыл, какой, зачем и для кого. Нашёл на краю леса замечательную берлогу, улёгся в неё и уснул на всю зиму.
БЕЗДЕЛЬНЫЙ ДОМОВОЙ
Маленький домовёнок проснулся, протёр глаза. Ни Бабы Яги, ни толстого Кота не видать. Зевнул, потянулся, вылез из-под одеяла, сел за стол завтракать.
Чугуны в печи булькают. Сковороды шипят. Огонь трещит. Возле печи топор прыгает, рубит дрова. Поленья – раз-раз! – одно за другим скачут в печь.
«Вот недотёпы! – думает Кузька. – Ежели научились прыгать, упрыгали бы куда подальше подобру-поздорову. А то на тебе – прямиком в огонь. Лучшего места не нашли. Да что с них взять? Нет у них своей воли. Чурка, она чурка и есть». Наелся, вылез из-за стола, думает, чем бы заняться.
Тут что-то накинулось на домовёнка, елозит по лицу. Он испугался, отмахивается, отпихивается. А это – полотенце. Утёрло ему нос и улетело на вешалку. А по полу-то, по полу веник бегает, по углам похаживает, лавки обмахивает, сор выметает. А мусор-то, мусор – этакий прыткий, сам перед веником скачет. Потеха!
Допрыгали так до двери. Впереди мусор, за ним веник, следом Кузька скачет и хохочет. Дверь сама настежь. Сор-мусор улетел по ветру, веник на место убежал, Кузька остался на крыльце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
– Вьюга, метель, мороз, а мне хоть бы что! – Кузька подпрыгивал, как молодой козёл. – Зима за день покажется в таком доме. Эко обилие-изобилие!
Хоть зиму зимовать, хоть век вековать! Вот где насладиться да повеселиться, в тепле да в холе при этакой доле! Ах вы, люшеньки-люлюшеньки мои! Эх, сюда бы Афоньку, Адоньку, Вуколочку! Всех накормлю, спать уложу. Лежи на печи, ешь калачи, всего и забот!
Лешик слушал и удивлялся, почему дед Диадох не любит этот дом.
– Ясно! – рассуждал Кузька, грызя леденец – Пироги дед не ест, щи да кашу не жалует, блинами не кормится, даже ватрушки ему не по вкусу. Чего ему этот дом любить?
– Нет, – задумался Лешик. – Он не для себя не любит. Он и для тех не любит, кому и пироги по вкусу и таврушки…
– Что? Что по вкусу? – Кузька так и покатился со смеху.
– Ты давеча нахваливал. Врушки, что ли, называются?
– Ой, батюшки-уморушки! Ва-труш-ки!
– Я и говорю, – продолжал Лешик. – Дед не любит, когда тут живёт кто-нибудь, кроме хозяйки. Плохие предания об этом доме.
– Предания и у нас рассказывают. Всякие: и весёлые, и страшные.
– Про этот дом предания невесёлые. Но Яга тут никого не ест, даже не пробует, – сказал Лешик. – Зимуй себе на здоровье, не бойся Дятел тебя посторожит. А в тот дом, я уж тебе говорил, не ходи!
– Вот ещё! – засмеялся Кузька. – Это Белебеня куда зовут, туда и бежит.
Тут на крыльцо пряничного дома выскочила Баба Яга:
– Куда, чадушки драгоценные? Не ходите в лес, волки скушают!
– Мы гуляем, бабушка!
– Ах, гули-гулюшечки мои. Гуляют гуленчики-разгулянчики!
Баба Яга прыгнула с крыльца, цап Кузьку за руку, Лешика за лапу:
– Ладушки! Ладушки! Где были? У бабушки! Хороводик будем водить! Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!
– Что ты, бабушка Яга! – смеётся Кузька. – Это для маленьких игра, а мы уже большие. Баба Яга позвала домовёнка завтракать, подождала, когда он скроется в доме, и потихоньку сказала Лешику:
– Кланяйся от меня много-много раз дедуленьке Диадоху, если он ещё не почивает. И вот ещё что. Только Кузеньке об этом пока ни гугу. Принеси-ка ты сюда его забавочку-потешечку – сундучок. То-то он обрадуется!
Потолковали – и в дом. А в доме люлька порхала под потолком, как ласточка.
Из люльки высовывался Кузька, в одной руке пирог, в другой – ватрушка.
– Смотри, бабушка Яга, как я высоко! Да не бойся, не упаду!
Затащил к себе Лешика, и пошла потеха: вверх-вниз, в ушах свистит, в глазах мелькает. А Баба Яга стоит внизу и боится:
– Чадушки драгоценные! Красавчики писаные! А как упадёте, убьётесь, ручки-ножки поломаете?
– Что ты, бабушка Яга! – успокаивал её Кузька. – Младенцы не выпадают.
Неужто мы упадём? Шла бы по хозяйству. Или делать тебе нечего? Та изба небось по сю пору не метена.
Качались-качались, пока Лешик не уснул в люльке. Проснулся он оттого, что в мордочку ему сунулся мокрый серый комок. Лешик отпихнул его – опять липнет.
– Опять он тут! – ахнул Кузька. – Я ж его выбросил!
И сердито объяснил, что Яга, наверное, считает его грудным младенцем. Соску ему приготовила – тюрю. Нажевала пирог, увернула в тряпочку и пичкает: открой, мол, ротик, лапушка. Домовёнок при одном упоминании о таком позоре плюнул, вытер губы и совсем расстроился. Лешик тоже плюнул и вытер губы.
Вылезли из люльки – и на крыльцо. А на ступеньке мокрый тряпичный комочек!
Кузька наподдал его лаптем:
– Ну, чего привязался? И всё эта жёваная тюря попадается, всё попадается.
Выкину, выброшу – опять тут.
Кузька пошёл проводить Лешика. Прямо на ковре, на розовом букете, опять мокрый узелочек.
Тьфу! По пятам гоняется! – Кузька что есть сил пнул узелок лаптем.
Взошли на мост, а тюря лежит-полёживает на золочёных досках. Лешик рассердился, столкнул её в воду: ешьте, рыбы! Те, конечно, обрадовались.
Им, рыбам, чем мягче, тем лучше. Да и откуда они знают, что это жвачка Бабы Яги. Небось кто такая Баба Яга, и то не знают. Съели тюрю и уплыли. А тряпку рак утащил в свою нору.
Золочёный мост давно позади, а Кузька всё провожает. Лешик проводил его назад, чтобы не заблудился Потом Кузька проводил Лешика, потом Лешик Кузьку. В лесу летали снежинки. У Лешика слипались глаза. Наконец он нехотя сошёл с моста, долго махал лапкой на опушке, потом исчез, пропал в лесу.
Только голос, как смешное эхо, долетал из чащи: «Кузя! Не бойся!»
Но вот и голос утих. Будто никогда и не было маленького зелёного лешонка.
Так, предание. То ли был, то ли нет.
Долго стоял Кузька на мостике. Дом у Яги богатый, но один на поляне. Ни других домов, ни плетней, ни огородов. Мутная река вокруг лужайки и лес, чёрный, голый. Вдруг домовёнку почудилось, что чёрные деревья крадутся к мосту, хотят Кузьку схватить. Он – стрелой к дому. И там Баба Яга встретила его с распростёртыми объятиями.
Лешик вернулся в берлогу, печально поглядел на короб с сухими листьями, где когда-то спал Кузька. А может, никогда и не было толстого лохматого домовёнка. Так, предание… Под листьями что-то блеснуло. Кузькин сундучок!
Какая в нём тайна? Лешие не успели узнать? И Яга не узнает. Хитрая, тайком от Кузьки попросила. Лешик запрятал сундучок получше и уснул до весны.
Тут в берлогу тихо вошла Лиса. Увидела два вороха сухих листьев: большой да маленький. Лиса давно нашла Кузькину деревню. Это всё куры виноваты, из-за них задержалась. Убедившись, что Кузьки нет, Лиса так же тихо ушла.
А Медведь тоже искал дом, да забыл, какой, зачем и для кого. Нашёл на краю леса замечательную берлогу, улёгся в неё и уснул на всю зиму.
БЕЗДЕЛЬНЫЙ ДОМОВОЙ
Маленький домовёнок проснулся, протёр глаза. Ни Бабы Яги, ни толстого Кота не видать. Зевнул, потянулся, вылез из-под одеяла, сел за стол завтракать.
Чугуны в печи булькают. Сковороды шипят. Огонь трещит. Возле печи топор прыгает, рубит дрова. Поленья – раз-раз! – одно за другим скачут в печь.
«Вот недотёпы! – думает Кузька. – Ежели научились прыгать, упрыгали бы куда подальше подобру-поздорову. А то на тебе – прямиком в огонь. Лучшего места не нашли. Да что с них взять? Нет у них своей воли. Чурка, она чурка и есть». Наелся, вылез из-за стола, думает, чем бы заняться.
Тут что-то накинулось на домовёнка, елозит по лицу. Он испугался, отмахивается, отпихивается. А это – полотенце. Утёрло ему нос и улетело на вешалку. А по полу-то, по полу веник бегает, по углам похаживает, лавки обмахивает, сор выметает. А мусор-то, мусор – этакий прыткий, сам перед веником скачет. Потеха!
Допрыгали так до двери. Впереди мусор, за ним веник, следом Кузька скачет и хохочет. Дверь сама настежь. Сор-мусор улетел по ветру, веник на место убежал, Кузька остался на крыльце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11