Но боже! Сколько проходит ежедневно людей, для которых нет вовсе высокого в мире! Всё, что ни творилось вдохновеньем, для них пустяки и побасенки; созданья Шекспира для них побасенки, святые движенья души – для них побасенки. Нет, не оскорбленное мелочное самолюбье писателя заставляет меня сказать это, не потому, что мои незрелые, слабые созданья были сейчас названы побасенками. Нет, я вижу свои пороки и вижу, что достоин упреков. Но не могла выносить равнодушно душа моя, когда совершеннейшие творения честились именами пустяков и побасенок, когда все светила и звезды мира признавались творцами одних пустяков и побасенок! Ныла душа моя, когда я видел, как много тут же, среди самой жизни, безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным холодом души своей и бесплодной пустыней сердца; ныла душа моя, когда на бесчувственных их лицах не вздрагивал даже ни призрак выражения от того, что повергало в небесные слезы глубоко-любящую душу, и не коснел язык их произнести свое вечное слово: побасенки! Побасенки!.. А вон протекли веки, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось всё, что было, а побасенки живут и повторяются поныне, и внемлют им мудрые цари, глубокие правители, прекрасный старец, и полный благородного стремленья юноша. Побасенки!.. А вон стонут балконы и перилы театров; все потряслось снизу до верху, превратясь в одно чувство, в один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном душевном движеньи, и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тому, которого уже пятьсот лет как нет на свете. Слышут ли это в могиле истлевшие его кости? Отзывается ли душа его, терпевшая суровое горе жизни? Побасенки!.. А вон, среди сих же рядов потрясенной толпы, пришел удрученный горем да невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руку, и брызнули вдруг свежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от таких побасенок. Побасенки!.. Но мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души. Побасенки!.. О, да пребудут же вечно святы в потомстве имена благосклонно внимавших таким побасенкам. Чудный перст провиденья был неотлучно над главами творцов их. В минуты даже бед и гонений всё, что было благороднейшего в государствах, становилось прежде всего их заступником: венчанный монарх осенял их царским щитом своим с вышины недоступного престола.
Бодрей же в путь! И да не смутится душа от осуждений, но да примет благодарно указанья недостатков, не омрачась даже и тогда, если бы отказали ей в высоких движеньях и в святой любви к человечеству! Мир, как водоворот: движутся в нем вечно мненья и толки, но всё перемалывает время. Как шелуха, слетают ложные и, как твердые зерна, остаются недвижные истины. Что признавалось пустым, может явиться потом вооруженное строгим значеньем. Во глубине холодного смеха могут отыскаться горячие искры вечной могучей любви. И почему знать, может быть, будет признано потом всеми, что в силу тех же законов, почему гордый и сильный человек является ничтожным и слабым в несчастии, а слабый возрастает, как исполин, среди бед, в силу тех же самых законов, кто льет часто душевные, глубокие слезы, тот, кажется, более всех смеется на свете!..
Примечания
Печатается по беловой рукописи, хранящейся в Библиотеке Академии Наук УССР в Киеве.
Впервые напечатано в Собрании сочинений Гоголя 1842 г. в конце четвертого тома. Первые наброски сделаны в апреле-мае 1836 г. под впечатлением первого представления «Ревизора». Окончательно отделывая пьесу, Гоголь особенно старался придать ей принципиальное, обобщенное значение, чтобы она не выглядела только комментарием к «Ревизору». Он писал Прокоповичу из Германии 15 июля 1842 г. о своей пьесе: «Ее нужно сделать несколько идеальной, т. е. чтобы ее применить можно было ко всякой пиесе, задираюшей общественные злоупотребления, а потому я прошу тебя не намекать и не выдавать ее, как написанную по случаю „Ревизора“. „Более всего хлопот было мне с остальною пьесою „Театральный разъезд“, – писал он в другом письме (29 августа 1842 г.). – Но она заключительная статья „Собрания (сочинений)“ и потому очень важна и требовала тщательной отделки“. В речах „литератора“ и „еще литератора“ пародируются суждения Булгарина в „Северной пчеле“ и Сенковского в „Библиотеке для чтения“. Устами „второго любителя искусства“ дается ответ Сенковскому, рекомендовавшему ввести в комедию „любовную интригу“. Место действия – сени Александрийского театра в Петербурге.
Август Коцебу (1761-1819) – немецкий драматург, автор пошлых сентиментальных пьес, переводившихся на русский язык и постоянно ставившихся на сцене в первой четверти XIX века.
Действительный статский советник – один из высших чинов «табели о рангах», штатский генерал.
Фронтиспис – рисунок, помещенный перед первой страницей книги.
Иностранная коллегия – ведомство иностранных дел, куда молодые люди устраивались только для виду.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10