Капитал был тотчас употреблен на шестерку действительно отличных лошадей, вызолоченные замки к дверям, ручную обезьяну для дома и француза дворецкого. Двести же душ вместе с двумя стами его собственных были заложены в ломбард, для каких-то коммерческих оборотов. Словом, он был помещик как следует… Изрядный помещик. – Кроме него на обеде у генерала было несколько и других помещиков, но об них нечего говорить. Остальные были все военные того же полка и два штаб-офицера: полковник и довольно толстый маиор. Сам генерал был дюж и тучен, впрочем хороший начальник, как отзывались о нем офицеры. Говорил он довольно густым значительным басом. Обед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, дрофы, спаржа, перепелки, куропатки, грибы доказывали, что повар еще со вчерашнего дня не брал в рот горячего, и четыре солдата с ножами в руках работали на помощь ему всю ночь фрикасеи и желеи . Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою, прекрасный летний день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрестный разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, – всё отвечало одно другому. После обеда все встали с приятною тяжестью в желудках и, закурив трубки с длинными и короткими чубуками, вышли с чашками кофию в руках на крыльцо.
У генерала, полковника и даже маиора мундиры были вовсе расстегнуты, так что видны были слегка благородные подтяжки из шелковой материи, но господа офицеры, сохраняя должное уважение, пребыли с застегнутыми, выключая трех последних пуговиц.
«Вот ее можно теперь посмотреть», сказал генерал. «Пожалуйста, любезнейший», примолвил он, обращаясь к своему адъютанту, довольно ловкому молодому человеку приятной наружности: «прикажи, чтобы привели сюда гнедую кобылу! Вот вы увидите сами.» Тут генерал потянул из трубки и выпустил дым: «она еще не слишком в холе: проклятый городишка, нет порядочной конюшни. Лошадь, пуф, пуф, очень порядочная!»
«И давно, ваше превосходительство, пуф, пуф: изволите иметь ее?» сказал Чертокуцкий.
«Пуф, пуф, пуф, ну … пуф, не так давно. Всего только два года как она взята мною с завода!»
«И получить ее изволили объезженную, или уже здесь изволили объездить?»
«Пуф, пуф, пу, пу, пу… у… у… ф здесь», сказавши это, генерал весь исчезнул в дыме.
Между тем из конюшни выпрыгнул солдат, послышался стук копыт, наконец показался другой в белом балахоне с черными огромными усами, ведя за узду вздрагивавшую и пугавшуюся лошадь, которая, вдруг подняв голову, чуть не подняла вверх присевшего к земле солдата вместе с его усами. «Ну ж, ну! Аграфена Ивановна!» говорил он, подводя ее под крыльцо.
Кобыла называлась Аграфена Ивановна: крепкая и дикая как южная красавица, она грянула копытами в деревянное крыльцо и вдруг остановилась.
Генерал, опустивши трубку, начал смотреть с довольным видом на Аграфену Ивановну. Сам полковник, сошедши с крыльца, взял Аграфену Ивановну за морду. Сам маиор потрепал Аграфену Ивановну по ноге, прочие пощелкали языком.
Чертокуцкий сошел с крыльца и зашел ей взад. Солдат, вытянувшись и держа узду, глядел прямо посетителям в глаза, будто бы хотел вскочить в них.
«Очень, очень хорошая!» сказал Чертокуцкий: «статистая лошадь! а позвольте, ваше превосходительство, узнать, как она ходит?»
«Шаг у нее хорош; только … чорт его знает … этот дурак фершел дал ей каких-то пилюль, и вот уже два дня всё чихает».
«Очень, очень хороша. А имеете ли, ваше превосходительство, соответствующий экипаж?»
«Экипаж?.. Да ведь это верховая лошадь».
«Я это знаю; но я спросил ваше превосходительство для того, чтобы узнать, имеете ли и к другим лошадям соответствующий экипаж».
«Ну, экипажей у меня не слишком достаточно. Мне, признаться вам сказать, давно хочется иметь нынешнюю коляску. Я писал об этом к брату моему, который теперь в Петербурге, да не знаю, пришлет ли он или нет».
«Мне кажется, ваше превосходительство», заметил полковник: «нет лучше коляски, как венская».
«Вы справедливо думаете, пуф, пуф, пуф».
«У меня, ваше превосходительство, есть чрезвычайная коляска настоящей венской работы».
«Какая? Та, в которой вы приехали?»
«О, нет. Это так, разъездная, собственно для моих поездок, но та… это удивительно, легка как перышко, а когда вы сядете в нее, то просто как бы, с позволения вашего превосходительства, нянька вас в люльке качала!»
«Стало-быть покойна?»
«Очень, очень покойна; подушки, рессоры, это всё как будто на картинке нарисовано».
«Это хорошо».
«А уж укладиста как! то-есть, я, ваше превосходительство, и не видывал еще такой. Когда я служил, то у меня в ящики помещалось 10 бутылок рому и 20 фунтов табаку, кроме того со мною еще было около шести мундиров, белье и два чубука, ваше превосходительство, такие длинные, как с позволения сказать солитер, а в карманы можно целого быка поместить».
«Это хорошо».
«Я, ваше превосходительство, заплатил за нее четыре тысячи».
«Судя по цене, должна быть хороша, и вы купили ее сами?»
«Нет, ваше превосходительство; она досталась по случаю. Ее купил мой друг, редкой человек, товарищ моего детства, с которым бы вы сошлись совершенно; мы с ним, что твое, что мое, всё равно. Я выиграл ее у него в карты. Не угодно ли, ваше превосходительство, сделать мне честь пожаловать завтра ко мне отобедать, и коляску вместе посмотрите».
«Я не знаю, что? вам на это сказать. Мне одному как-то … Разве уж позволите вместе с господами офицерами».
«И господ офицеров прошу покорнейше. Господа, я почту себе за большую честь иметь удовольствие видеть вас в своем доме!»
Полковник, маиор и прочие офицеры отблагодарили учтивым поклоном.
«Я, ваше превосходительство, сам того мнения, что если покупать вещь, то непременно хорошую, а если дурную, то нечего и заводить. Вот у меня, когда сделаете мне честь завтра пожаловать, я покажу кое-какие статьи, которые я сам завел по хозяйственной части».
Генерал посмотрел и выпустил изо рту дым.
Чертокуцкий был чрезвычайно доволен, что пригласил к себе господ офицеров; он заранее заказывал в голове своей паштеты и соусы, посматривал очень весело на господ офицеров, которые также с своей стороны как-то удвоили к нему свое расположение, что было заметно из глаз их и небольших телодвижений в роде полупоклонов. Чертокуцкий выступал вперед как-то развязнее, и голос его принял расслабление: выражение голоса, обремененного удовольствием.
«Там, ваше превосходительство, познакомитесь с хозяйкой дома».
«Мне очень приятно», сказал генерал, поглаживая усы.
Чертокуцкий после этого хотел немедленно отправиться домой, чтобы заблаговременно приготовить всё к принятию гостей к завтрашнему обеду;
1 2 3 4