И новые чувства соединили их в пары и троицы. Их головы не были скорбны, как у него (а бесы скулили вокруг собора), они были полны жалких, крошечных мыслишек, с которыми им так легко жилось. Да и сами они тоже были крошечные и на глазах становились все меньше.
Он услышал тихий голос Ансельма.
– Пускай увидит его как есть.
Наступило молчание, и они стали меньше самых маленьких детей в хоре. А потом все эти малыши задвигались. Шаркая ногами, они расступались, но лица их все время были обращены к нему, словно они хотели заглянуть ему в голову. Они выстроились в два ряда, оставив перед ним проход, и этот проход упирался в высокую дверь залы капитула. Джослин взглянул на дверь. Он подумал: «Визитатор поймет, что я стал мастеровым, каменщиком, плотником поневоле».
Они отворили перед ним одну створку двери, и он вошел. Переступив порог, он остановился и посмотрел на окна, по которым шарили бесовские лапы. Но он знал, что, если бесы и проникнут сюда, это не страшно. Теперь он мог оглядеться; за длинным столом, заваленным грамотами, восседал Визитатор и его помощники – семеро обычного человеческого роста. Джослин приблизился, встал на колени возле свидетельского места и назвал себя:
– Джослин. Настоятель кафедрального собора Пречистой девы Марии.
Все семеро смотрели на него. Два писца с перьями наготове подняли головы. Сам Визитатор привстал и подался вперед, опершись руками о стол. Это был смуглый человек с резкими чертами лица, с косматыми бровями и глубоко посаженными глазами. На нем было просторное, черное с белым одеяние. С минуту он рассматривал Джослина, потом движением руки пригласил его сесть. Джослин встал с колен и поклонился, семеро тоже встали и поклонились все разом, словно набежала волна. Потом все сели, и Джослин тоже сел; он сидел молча и видел, как их головы сдвинулись, как они кивают друг другу и переговариваются.
Наконец Визитатор снова повернулся к нему.
– Это не дознание, милорд. Но может быть, вы…
– Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.
– Я был в этом уверен.
Визитатор вдруг улыбнулся. «Он все понимает, – подумал Джослин, а петля давила ему грудь. – Он на моей стороне, и притом он обыкновенного роста».
Визитатор заговорил снова:
– Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.
«Упростит дело, – подумал Джослин. – Что ж, если он хочет этого, я готов».
– Меня считают сумасшедшим.
И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.
– Может быть, так оно и есть.
Головы снова сдвинулись. «Нет, – подумал он, – ничего я не упростил, а только усложнил». Он застонал, ощупал свою голову и нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали, один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.
Визитатор сказал мягко:
– Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из доношений и свидетельств.
– Из доношений? И свидетельств?
– Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года назад!
Он мысленно оглянулся на два минувших года.
– Я был занят.
Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.
– Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы. скажем вот этот – о свечах.
– О каких свечах?
Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать. В голосе его зазвучало любопытство.
– Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не возжигали свечей в нефе собора.
– Ансельм!
– Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но, разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное, духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы Марии. Обладатель личной печати.
– Ансельм!
(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном коридоре…)
– Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если вы признаете или отвергнете некоторые общие… обвинения.
– Я же сказал, что готов отвечать.
– Тогда приступим, милорд.
Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом. Визитатор поднял глаза.
– Признаете ли вы что в этом храме без надобности перестали ткать, как здесь сказано, «великолепный узор хвалы Господу»?
Джослин с готовностью кивнул:
– Это правда. Сущая правда! Истинная правда!
– Объяснитесь же.
– Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в капелле Пресвятой девы.
– Так обыкновенно и поступают.
– И до времени богослужения не прерывались. Но только вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там молиться.
– Значит, потом богослужения в храме не совершались?
Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.
– Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то поймете… Ведь я все время был там. И это как бы заменяло богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.
– Кто они?
– Строители. Конечно, их становилось все меньше, но некоторые остались до конца.
Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что его понимают, и продолжал поспешно:
– Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле. Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за собой, но не нашел ни одного.
Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.
– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…
– Да. Пэнголл…
– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…
– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?
– Кажется, моя. Да.
– Вы богаты?
– Нет.
– Как же все это будет оплачено?
– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.
И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.
– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Он услышал тихий голос Ансельма.
– Пускай увидит его как есть.
Наступило молчание, и они стали меньше самых маленьких детей в хоре. А потом все эти малыши задвигались. Шаркая ногами, они расступались, но лица их все время были обращены к нему, словно они хотели заглянуть ему в голову. Они выстроились в два ряда, оставив перед ним проход, и этот проход упирался в высокую дверь залы капитула. Джослин взглянул на дверь. Он подумал: «Визитатор поймет, что я стал мастеровым, каменщиком, плотником поневоле».
Они отворили перед ним одну створку двери, и он вошел. Переступив порог, он остановился и посмотрел на окна, по которым шарили бесовские лапы. Но он знал, что, если бесы и проникнут сюда, это не страшно. Теперь он мог оглядеться; за длинным столом, заваленным грамотами, восседал Визитатор и его помощники – семеро обычного человеческого роста. Джослин приблизился, встал на колени возле свидетельского места и назвал себя:
– Джослин. Настоятель кафедрального собора Пречистой девы Марии.
Все семеро смотрели на него. Два писца с перьями наготове подняли головы. Сам Визитатор привстал и подался вперед, опершись руками о стол. Это был смуглый человек с резкими чертами лица, с косматыми бровями и глубоко посаженными глазами. На нем было просторное, черное с белым одеяние. С минуту он рассматривал Джослина, потом движением руки пригласил его сесть. Джослин встал с колен и поклонился, семеро тоже встали и поклонились все разом, словно набежала волна. Потом все сели, и Джослин тоже сел; он сидел молча и видел, как их головы сдвинулись, как они кивают друг другу и переговариваются.
Наконец Визитатор снова повернулся к нему.
– Это не дознание, милорд. Но может быть, вы…
– Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.
– Я был в этом уверен.
Визитатор вдруг улыбнулся. «Он все понимает, – подумал Джослин, а петля давила ему грудь. – Он на моей стороне, и притом он обыкновенного роста».
Визитатор заговорил снова:
– Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.
«Упростит дело, – подумал Джослин. – Что ж, если он хочет этого, я готов».
– Меня считают сумасшедшим.
И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.
– Может быть, так оно и есть.
Головы снова сдвинулись. «Нет, – подумал он, – ничего я не упростил, а только усложнил». Он застонал, ощупал свою голову и нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали, один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.
Визитатор сказал мягко:
– Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из доношений и свидетельств.
– Из доношений? И свидетельств?
– Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года назад!
Он мысленно оглянулся на два минувших года.
– Я был занят.
Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.
– Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы. скажем вот этот – о свечах.
– О каких свечах?
Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать. В голосе его зазвучало любопытство.
– Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не возжигали свечей в нефе собора.
– Ансельм!
– Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но, разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное, духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы Марии. Обладатель личной печати.
– Ансельм!
(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном коридоре…)
– Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если вы признаете или отвергнете некоторые общие… обвинения.
– Я же сказал, что готов отвечать.
– Тогда приступим, милорд.
Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом. Визитатор поднял глаза.
– Признаете ли вы что в этом храме без надобности перестали ткать, как здесь сказано, «великолепный узор хвалы Господу»?
Джослин с готовностью кивнул:
– Это правда. Сущая правда! Истинная правда!
– Объяснитесь же.
– Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в капелле Пресвятой девы.
– Так обыкновенно и поступают.
– И до времени богослужения не прерывались. Но только вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там молиться.
– Значит, потом богослужения в храме не совершались?
Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.
– Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то поймете… Ведь я все время был там. И это как бы заменяло богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.
– Кто они?
– Строители. Конечно, их становилось все меньше, но некоторые остались до конца.
Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что его понимают, и продолжал поспешно:
– Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле. Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за собой, но не нашел ни одного.
Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.
– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…
– Да. Пэнголл…
– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…
– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?
– Кажется, моя. Да.
– Вы богаты?
– Нет.
– Как же все это будет оплачено?
– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.
И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.
– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48