И тут же поклялся, что не отступится, пока не доберется до словно заговоренного генерала.
Командование, оберегая замечательного разведчика, поначалу не хотело разрешать ему еще раз повторить акт возмездия. Ему и так уже слишком везло, что дважды удавалось беспрепятственно уйти от догони. Всегда так не будет. Но Кузнецов продолжал настаивать на своем и настоял…
20 октября обер-лейтенант Зиберт совершил третье покушение на заместителя Коха. Оно было точной копией первого. Кузнецов психологически верно рассчитал, что гитлеровцы никак не будут ждать нового нападения на том же месте и не предпримут здесь дополнительных мер охраны. Так оно и оказалось.
Автомобиль в том же гараже гебитскомиссариата был взят другой – зеленый «адлер», вместо знака РКУ на нем был установлен отличительный знак и номер вермахта. Кроме марки и цвета машины, Кузнецов сменил и оружие: вместо пистолета он для надежности применил тяжелую противотанковую гранату, к которой к тому же мастер на все руки испанец Ривас для усиления действия изготовил дополнительный стальной чехол.
И снова – технически операция прошла блистательно. Снова Кузнецов и Струтинский ушли от преследователей. И снова невероятно досадная случайность! Граната в двух шагах от ног Даргеля ударилась в бровку тротуара и отскочила так, что взрыв пошел в сторону, в стену дома! Ручкой гранаты был наповал убит какой-то подполковник, стоявший на противоположной стороне улицы. А Даргель снова остался жив, однако на сей раз он был тяжело ранен и контужен.
– Обер-лейтенант! Это все тот же обер-лейтенант, – сумел выговорить генерал в госпитале, прежде чем потерял сознание.
В тяжелом состоянии правительственный президент был специальным самолетом отправлен в Берлин.
Лишь отъехав на сравнительно безопасное расстояние от места покушения, Кузнецов ощутил боль в левом плече: он был ранен осколком собственной гранаты. Решив, что рана пустяковая, царапина, так как крови было немного да и боль чувствовалась лишь при движениях рукой, Николай Иванович ограничился тем, что подложил под рукав сложенный вчетверо носовой платок, чтобы не протекала кровь. Но врач Альберт Цессарский, когда Кузнецов в тот же день вернулся в отряд, расценил ранение иначе.
Как показал осмотр, острый осколок засел в глубине мышц возле самой плечевой артерии. Крохотный кусочек стали мог перерезать артерию при малейшем неосторожном движении, а тогда Кузнецов неминуемо бы погиб от кровотечения, которое остановить в лагерных условиях было невозможно. Осколок следовало немедленно и осторожно удалить.
Врач стал готовиться к операции. Когда он вынул шприц и бутылку с новокаином для обезболивания, Кузнецов спросил:
– Вы что, хотите заморозить?
– Конечно. Нужно сделать разрез, и я хочу обезболить рану.
Николай Иванович несколько раз отрицательно покачал головой. Цессарский удивился, сказал, что новокаина у него достаточно, экономить, как это было когда-то, нет надобности.
Но Кузнецов упорно настаивал:
– Режьте так.
Цессарский предупредил, что будет очень больно. Но Николай Иванович оставался непреклонным. Потом, видя недоумение врача, объяснил:
– Я должен себя проверить. Если мне придется когда-нибудь испытать такую боль, вытерплю я или нет. Оперируйте!
Время было дорого. Поняв, что переубедить Кузнецова не удастся, Цессарский удалил осколок без обезболивания.
Несмотря на ранение, Николай Иванович был рад, что снова оказался в отряде. Только теперь он мог получить определенную разрядку от огромного нервного напряжения последних недель. Сброшен ненавистный фашистский мундир, его заменила обычная одежда – и офицер вермахта Пауль Вильгельм Зиберт превратился если и не в Кузнецова, то все же в советского человека, партизана славного отряда «Победители» Николая Васильевича Грачева.
Вечер у весело потрескивающего костра, традиционный «банк», знакомые лица боевых друзей вокруг, любимые песни, последние отрядные новости. Словом, родной партизанский дом!
Утром – слова Ровно…
Из этой поездки Кузнецов вернулся быстро, необычно озабоченным. Убийство Геля и Винтера, ранение Даргеля привели к тому, что оккупанты предприняли ряд мер для укрепления своей контрразведки в Ровно. Об одной из них Кузнецов и поспешил поставить в известность командование.
Как сообщил Николай Иванович, на пост начальника отдела гестапо по борьбе с партизанами был назначен крупный «специалист» своего дела – гауптштурмфюрер СС Ханке, прибывший в Ровно прямо из Житомира, где находилась полевая ставка самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Назначение в Ровно гауптштурмфюрера Ханке его местные коллеги справедливо расценили как проявление крайнего неудовольствия со стороны Гиммлера их деятельностью, а вернее, бездеятельностью.
Первый шаг Ханке («новая метла чисто метет») был решителен и энергичен: он переписал все население города! Гауптштурмфюрер установил порядок, по которому на дверь каждого дома был прибит листок с фамилиями всех жильцов дома или квартиры. Последняя по списку фамилия была подчеркнута жирной линией, скрепленной печатью и личной подписью гауптштурмфюрера СС Ханке. Ни одной фамилии вписать в листок уже было нельзя – для нее попросту не оставалось места. Населению было объявлено, что если в квартире после комендантского часа будет обнаружен кто-либо, не перечисленный в списке жильцов, все семьи, проживающие в доме, не исключая стариков и детей, будут расстреляны как пособники партизан.
По первому впечатлению этой крутой мерой Ханке достиг своей цели: действительно, положение городских разведчиков сразу стало критическим. Почти во всех квартирах, которыми они пользовались, жили женщины, старики, дети. Рассчитывать на удачу не приходилось: облавы и обыски устраивались теперь каждодневно, причем преимущественно в ночное время.
Нужно было немедленно найти какое-то противоядие изобретательности гауптштурмфюрера. И оно было найдено – неожиданное и до смешного простое. Оказалось, что система, введенная Ханке, способна обернуться сама против себя. Командование приказало ровенским подпольщикам сорвать с любого дома, где жили люди, связанные с немцами (чтобы не поставить под удар невинных), листок со списком жильцов и доставить в отряд – для образца. Когда приказ был выполнен, в штабе засели за пишущие машинки. На листке чистой бумаги печатали только одну фразу: «В этом доме проживают». Далее оставалось пустое место, под которым ставилась специально изготовленная печать отдела гестапо по борьбе с партизанами и штемпель «гауптштурмфюрер СС». Готовые листки несли в штаб, и там на них проставлялась размашистая подпись «Ханке», абсолютно идентичная оригиналу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Командование, оберегая замечательного разведчика, поначалу не хотело разрешать ему еще раз повторить акт возмездия. Ему и так уже слишком везло, что дважды удавалось беспрепятственно уйти от догони. Всегда так не будет. Но Кузнецов продолжал настаивать на своем и настоял…
20 октября обер-лейтенант Зиберт совершил третье покушение на заместителя Коха. Оно было точной копией первого. Кузнецов психологически верно рассчитал, что гитлеровцы никак не будут ждать нового нападения на том же месте и не предпримут здесь дополнительных мер охраны. Так оно и оказалось.
Автомобиль в том же гараже гебитскомиссариата был взят другой – зеленый «адлер», вместо знака РКУ на нем был установлен отличительный знак и номер вермахта. Кроме марки и цвета машины, Кузнецов сменил и оружие: вместо пистолета он для надежности применил тяжелую противотанковую гранату, к которой к тому же мастер на все руки испанец Ривас для усиления действия изготовил дополнительный стальной чехол.
И снова – технически операция прошла блистательно. Снова Кузнецов и Струтинский ушли от преследователей. И снова невероятно досадная случайность! Граната в двух шагах от ног Даргеля ударилась в бровку тротуара и отскочила так, что взрыв пошел в сторону, в стену дома! Ручкой гранаты был наповал убит какой-то подполковник, стоявший на противоположной стороне улицы. А Даргель снова остался жив, однако на сей раз он был тяжело ранен и контужен.
– Обер-лейтенант! Это все тот же обер-лейтенант, – сумел выговорить генерал в госпитале, прежде чем потерял сознание.
В тяжелом состоянии правительственный президент был специальным самолетом отправлен в Берлин.
Лишь отъехав на сравнительно безопасное расстояние от места покушения, Кузнецов ощутил боль в левом плече: он был ранен осколком собственной гранаты. Решив, что рана пустяковая, царапина, так как крови было немного да и боль чувствовалась лишь при движениях рукой, Николай Иванович ограничился тем, что подложил под рукав сложенный вчетверо носовой платок, чтобы не протекала кровь. Но врач Альберт Цессарский, когда Кузнецов в тот же день вернулся в отряд, расценил ранение иначе.
Как показал осмотр, острый осколок засел в глубине мышц возле самой плечевой артерии. Крохотный кусочек стали мог перерезать артерию при малейшем неосторожном движении, а тогда Кузнецов неминуемо бы погиб от кровотечения, которое остановить в лагерных условиях было невозможно. Осколок следовало немедленно и осторожно удалить.
Врач стал готовиться к операции. Когда он вынул шприц и бутылку с новокаином для обезболивания, Кузнецов спросил:
– Вы что, хотите заморозить?
– Конечно. Нужно сделать разрез, и я хочу обезболить рану.
Николай Иванович несколько раз отрицательно покачал головой. Цессарский удивился, сказал, что новокаина у него достаточно, экономить, как это было когда-то, нет надобности.
Но Кузнецов упорно настаивал:
– Режьте так.
Цессарский предупредил, что будет очень больно. Но Николай Иванович оставался непреклонным. Потом, видя недоумение врача, объяснил:
– Я должен себя проверить. Если мне придется когда-нибудь испытать такую боль, вытерплю я или нет. Оперируйте!
Время было дорого. Поняв, что переубедить Кузнецова не удастся, Цессарский удалил осколок без обезболивания.
Несмотря на ранение, Николай Иванович был рад, что снова оказался в отряде. Только теперь он мог получить определенную разрядку от огромного нервного напряжения последних недель. Сброшен ненавистный фашистский мундир, его заменила обычная одежда – и офицер вермахта Пауль Вильгельм Зиберт превратился если и не в Кузнецова, то все же в советского человека, партизана славного отряда «Победители» Николая Васильевича Грачева.
Вечер у весело потрескивающего костра, традиционный «банк», знакомые лица боевых друзей вокруг, любимые песни, последние отрядные новости. Словом, родной партизанский дом!
Утром – слова Ровно…
Из этой поездки Кузнецов вернулся быстро, необычно озабоченным. Убийство Геля и Винтера, ранение Даргеля привели к тому, что оккупанты предприняли ряд мер для укрепления своей контрразведки в Ровно. Об одной из них Кузнецов и поспешил поставить в известность командование.
Как сообщил Николай Иванович, на пост начальника отдела гестапо по борьбе с партизанами был назначен крупный «специалист» своего дела – гауптштурмфюрер СС Ханке, прибывший в Ровно прямо из Житомира, где находилась полевая ставка самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Назначение в Ровно гауптштурмфюрера Ханке его местные коллеги справедливо расценили как проявление крайнего неудовольствия со стороны Гиммлера их деятельностью, а вернее, бездеятельностью.
Первый шаг Ханке («новая метла чисто метет») был решителен и энергичен: он переписал все население города! Гауптштурмфюрер установил порядок, по которому на дверь каждого дома был прибит листок с фамилиями всех жильцов дома или квартиры. Последняя по списку фамилия была подчеркнута жирной линией, скрепленной печатью и личной подписью гауптштурмфюрера СС Ханке. Ни одной фамилии вписать в листок уже было нельзя – для нее попросту не оставалось места. Населению было объявлено, что если в квартире после комендантского часа будет обнаружен кто-либо, не перечисленный в списке жильцов, все семьи, проживающие в доме, не исключая стариков и детей, будут расстреляны как пособники партизан.
По первому впечатлению этой крутой мерой Ханке достиг своей цели: действительно, положение городских разведчиков сразу стало критическим. Почти во всех квартирах, которыми они пользовались, жили женщины, старики, дети. Рассчитывать на удачу не приходилось: облавы и обыски устраивались теперь каждодневно, причем преимущественно в ночное время.
Нужно было немедленно найти какое-то противоядие изобретательности гауптштурмфюрера. И оно было найдено – неожиданное и до смешного простое. Оказалось, что система, введенная Ханке, способна обернуться сама против себя. Командование приказало ровенским подпольщикам сорвать с любого дома, где жили люди, связанные с немцами (чтобы не поставить под удар невинных), листок со списком жильцов и доставить в отряд – для образца. Когда приказ был выполнен, в штабе засели за пишущие машинки. На листке чистой бумаги печатали только одну фразу: «В этом доме проживают». Далее оставалось пустое место, под которым ставилась специально изготовленная печать отдела гестапо по борьбе с партизанами и штемпель «гауптштурмфюрер СС». Готовые листки несли в штаб, и там на них проставлялась размашистая подпись «Ханке», абсолютно идентичная оригиналу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69