– Мы – дети. Они в нас стрелять не посмеют.
– Что делать будем? – спросил я Дату.
Он молчит.
– Кто вы такие и чего от нас хотите? – обратился я к оборванцам.
– Вы враги Архипа,– закричала в ответ та же девочка, и все снова схватились за камни и палки.
– Враги?.. Да мы гости его. Он нас, как родных братьев, любит. С чего это вы взяли?.. Большая девочка, а такое говорить не стыдно?
– Бабушка Асинета сказала. Она всегда правду говорит. Вот, оказывается, откуда напасть...
– Ну, хватит, ребята, ступайте играть, – сказал Дата.
– Не пускайте их! – крикнул кто-то, и шагу мы не сделали, как они окружили нас со всех сторон.
– А ведь и правда кое-кто из них сейчас вознесется на небо,– сказал я.
– Брось, Мосе,– сказал Дата,– сам знаешь, на детей у тебя рука не поднимется.
Это была правда. Я сам это знал, но они лезли и лезли, и как отцепиться от них – хотел бы я знать.
На каторгах, да и на воле за долгую жизнь в абрагах сколько перепадало на мою долю... но с детьми судьба не сводила. Поглядел я в одну сторону, в другую. Заметил мальчишку, который целился в меня острой, как вертел, стрелой...
У всех в руках голыши, и за пазуху полным-полно камней набрали. А что у них в головах, что через минуту выкинут – поди пойми! Такую кровожадную толпу, может, кто и видел, не знаю, а мне не случалось! Поглядел я на Дату – лица на нем нет.
– Скажите, родненькие, что вы с нами делать думаете? – спросил я.
– Брось, Мосе-батоно, не до шуток, так мы ничего не добьемся. Что-то придумать надо. Палить по детворе я не буду – как хочешь, не могу этого греха на душу взять, а что они нас на шашлык пустят, это уж поверь мне.
Дата Туташхиа, посули ему царский трон, врать не стал бы. Да и я не великий был охотник до хитрости и вранья. Но нужда и кузнеца научит сапоги тачать. Что верно, то верно. Припрет нужда, мозги так завертятся – после сам не поверишь: неужели я придумал?!
– Вот вы говорите, мы враги Архипа, а мы только что стояли втроем у колодца: Архип, я и господин Пориа... – повел я, и, представьте, эти бесенята чуть-чуть убавили шаг.
Ладно, думаю, убавить убавили, но не остановились, надо чего-то еще подбросить... Чего бы... чего?... Ну, будь что будет.
– Хотите знать, что нам показали? Тоннель! Вот-вот в колодец выйдет. Если не сегодня, так уж завтра ждите...
Застыли все, с места не сдвинешь, уставились на меня будто весть о явлении Христа принес.
– Кто сказал? – спросила девочка.
– Зебо. И господин Пориа подтвердил, а знаете, кто он, господин Пориа? Господин Пориа – первый в мире мастер по тоннелям и прочей такой чертовщине. В Лихской горе тоннель знаете? Это господин Пориа прорубил. Сетура просил меня срочно привезти господина Пориа из Кутаиси, и дело близко к тому, что Зебо вот-вот ударит в колокол, и тогда...
...Завопили все разом. Земля дрогнула. Качнулись небеса. Хотите верьте, хотите нет, а с перепугу я чуть оземь не грохнулся. Думал, они снова на нас поперли, но нет, они на радостях орали. От сердца у меня отлегло.
– Погодите! Перестаньте орать! – взвизгнула девочка. – Всем замолчать!
Стихло.
– Если вы не враги Архипа, почему и вы не радуетесь?
– Мы не радуемся? Покажите такого, кто больше нас рад!
– Тогда почему не кричите со всеми вместе?
– Кричали. Как не кричать! – сказал я, но в это уже никто не верил.
– Ни с места! – приказала нам девочка.
...Уж слишком они были близко. В руках у одного был длинный отточенный кол. Держать кол, видно, было ему не по силам, и он пристроил острие кола мне на ремень.
Ну и остер был кол!
Девочка отвела в сторону трех взрослых парней. Они пошептались и вернулись обратно.
– Сейчас увидим, рады вы или кет! Давайте петь вместе с нами!
Один совсем сопливый мальчонка взмахнул рукой – тоже мне регент хора! – и они затянули... Это была та самая песня, которую по утрам Табагари заставлял петь родителей этих чертенят, где в конце каждой строфы обязательно был «Архип» и троекратный «полихроннон».
Слов этой тарабарщины ни я, ни Дата не помнили, а они все пели, и я почувствовал, как постепенно они начинают злиться и вот-вот опять на нас кинутся. Я прикидывал и так, и этак, как быть, что делать, голова разламывалась, а острый кол, что покоился у меня на ремне, потихоньку стал входить мне под ребро. Не переставая петь, без лишних слов они отправляли нас в лучший мир.
– Не знаем мы этой песни,– заорал я,– научите сперва, и будем петь вместе.
Заткнулись. Сели мы в кружок, как добрые друзья, и стали разучивать псалом. Ничего трудного в нем не было. Хромой Табагари сочинял псалмы по уму своей паствы. Мы быстро выучили его. Ребятишки стали в строй, нас поставили в голове. Выбежал бесенок, похожий на шмеля, зажужжал, как Табагари, и мы двинулись. До усадьбы шли с песней и выкрикивали имя Архипа. У ворот нас заставили трижды выпалить «полихронион» и, представьте, отпустили. Мы вошли к себе в комнату и упали на кровать. Пока нам было туго, Дата хоть и был начеку, но смех то и дело разбирал его, а как остались мы одни, он помрачнел и замолк.
– До чего докатиться,– сказал я,– ушел в абраги, чтобы от солдатчины отвертеться, и на тебе, заставили маршировать и петь.
– Уйдем отсюда, Мосе-батоно, а то они и землю заставят нас копать. – Дата явно не шутил.
Мы долго не могли прийти в себя. Из чахлых домишек доносились песни, треньканье пандури и дробь доли. Это тянулось до самой ночи.
– Сегодня – что? У кого-нибудь день ангела или святой какой? Чего это все развеселились? – спросил Дата Асинету.
– Какие там ангелы и святые?
– А что с ними?
– Ничего! Оттого и поют.
Мы проглотили по куску хлеба, заснули и спали, пока ведьма Асинета не позвала нас к хозяину.
Дата поднялся неохотно, да и я тоже, но отказываться было нельзя.
Сетура возлежал на тахте в своих пестрых подушках и мутаках. Возле него на скамеечке примостился Табагари с книгой коленях. Это была та самая книга, из которой Сетура вычитывал утром толкования имен Абеля и Архипа. Табагари переворачивал страницы и что-то зудел своему повелителю. Сетура знаком пригласил нас сесть и обождать. Табагари то ли ушел с ушами в свой талмуд, то ли за людей нас не считал, но даже головы не поднял, когда мы вошли, а все шуршал страницами и талдычил себе под нос. Никто не предложил нам ни поесть, ни выпить. Оставалось только слушать Табагари.
– Ефимий значит добрый,– читал Табагари. – Это годится. Мелентий по-гречески будет заботливый, вот оно что. Вукол? Волопас. Это нам не надо. Ты и так табунщик, пастырь волов. Полиевкт... Хорошо... означает желаннейший... И Доментий годится – миротворец... Авессалом – еврейское имя – отец мира... Тихон – воистину хорошо! Очень, очень хорошо. Означает приносящий счастье. И вот еще одно... Каленик – блистательно победивший. Всего, значит, семь получается. Больше и не надо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Что делать будем? – спросил я Дату.
Он молчит.
– Кто вы такие и чего от нас хотите? – обратился я к оборванцам.
– Вы враги Архипа,– закричала в ответ та же девочка, и все снова схватились за камни и палки.
– Враги?.. Да мы гости его. Он нас, как родных братьев, любит. С чего это вы взяли?.. Большая девочка, а такое говорить не стыдно?
– Бабушка Асинета сказала. Она всегда правду говорит. Вот, оказывается, откуда напасть...
– Ну, хватит, ребята, ступайте играть, – сказал Дата.
– Не пускайте их! – крикнул кто-то, и шагу мы не сделали, как они окружили нас со всех сторон.
– А ведь и правда кое-кто из них сейчас вознесется на небо,– сказал я.
– Брось, Мосе,– сказал Дата,– сам знаешь, на детей у тебя рука не поднимется.
Это была правда. Я сам это знал, но они лезли и лезли, и как отцепиться от них – хотел бы я знать.
На каторгах, да и на воле за долгую жизнь в абрагах сколько перепадало на мою долю... но с детьми судьба не сводила. Поглядел я в одну сторону, в другую. Заметил мальчишку, который целился в меня острой, как вертел, стрелой...
У всех в руках голыши, и за пазуху полным-полно камней набрали. А что у них в головах, что через минуту выкинут – поди пойми! Такую кровожадную толпу, может, кто и видел, не знаю, а мне не случалось! Поглядел я на Дату – лица на нем нет.
– Скажите, родненькие, что вы с нами делать думаете? – спросил я.
– Брось, Мосе-батоно, не до шуток, так мы ничего не добьемся. Что-то придумать надо. Палить по детворе я не буду – как хочешь, не могу этого греха на душу взять, а что они нас на шашлык пустят, это уж поверь мне.
Дата Туташхиа, посули ему царский трон, врать не стал бы. Да и я не великий был охотник до хитрости и вранья. Но нужда и кузнеца научит сапоги тачать. Что верно, то верно. Припрет нужда, мозги так завертятся – после сам не поверишь: неужели я придумал?!
– Вот вы говорите, мы враги Архипа, а мы только что стояли втроем у колодца: Архип, я и господин Пориа... – повел я, и, представьте, эти бесенята чуть-чуть убавили шаг.
Ладно, думаю, убавить убавили, но не остановились, надо чего-то еще подбросить... Чего бы... чего?... Ну, будь что будет.
– Хотите знать, что нам показали? Тоннель! Вот-вот в колодец выйдет. Если не сегодня, так уж завтра ждите...
Застыли все, с места не сдвинешь, уставились на меня будто весть о явлении Христа принес.
– Кто сказал? – спросила девочка.
– Зебо. И господин Пориа подтвердил, а знаете, кто он, господин Пориа? Господин Пориа – первый в мире мастер по тоннелям и прочей такой чертовщине. В Лихской горе тоннель знаете? Это господин Пориа прорубил. Сетура просил меня срочно привезти господина Пориа из Кутаиси, и дело близко к тому, что Зебо вот-вот ударит в колокол, и тогда...
...Завопили все разом. Земля дрогнула. Качнулись небеса. Хотите верьте, хотите нет, а с перепугу я чуть оземь не грохнулся. Думал, они снова на нас поперли, но нет, они на радостях орали. От сердца у меня отлегло.
– Погодите! Перестаньте орать! – взвизгнула девочка. – Всем замолчать!
Стихло.
– Если вы не враги Архипа, почему и вы не радуетесь?
– Мы не радуемся? Покажите такого, кто больше нас рад!
– Тогда почему не кричите со всеми вместе?
– Кричали. Как не кричать! – сказал я, но в это уже никто не верил.
– Ни с места! – приказала нам девочка.
...Уж слишком они были близко. В руках у одного был длинный отточенный кол. Держать кол, видно, было ему не по силам, и он пристроил острие кола мне на ремень.
Ну и остер был кол!
Девочка отвела в сторону трех взрослых парней. Они пошептались и вернулись обратно.
– Сейчас увидим, рады вы или кет! Давайте петь вместе с нами!
Один совсем сопливый мальчонка взмахнул рукой – тоже мне регент хора! – и они затянули... Это была та самая песня, которую по утрам Табагари заставлял петь родителей этих чертенят, где в конце каждой строфы обязательно был «Архип» и троекратный «полихроннон».
Слов этой тарабарщины ни я, ни Дата не помнили, а они все пели, и я почувствовал, как постепенно они начинают злиться и вот-вот опять на нас кинутся. Я прикидывал и так, и этак, как быть, что делать, голова разламывалась, а острый кол, что покоился у меня на ремне, потихоньку стал входить мне под ребро. Не переставая петь, без лишних слов они отправляли нас в лучший мир.
– Не знаем мы этой песни,– заорал я,– научите сперва, и будем петь вместе.
Заткнулись. Сели мы в кружок, как добрые друзья, и стали разучивать псалом. Ничего трудного в нем не было. Хромой Табагари сочинял псалмы по уму своей паствы. Мы быстро выучили его. Ребятишки стали в строй, нас поставили в голове. Выбежал бесенок, похожий на шмеля, зажужжал, как Табагари, и мы двинулись. До усадьбы шли с песней и выкрикивали имя Архипа. У ворот нас заставили трижды выпалить «полихронион» и, представьте, отпустили. Мы вошли к себе в комнату и упали на кровать. Пока нам было туго, Дата хоть и был начеку, но смех то и дело разбирал его, а как остались мы одни, он помрачнел и замолк.
– До чего докатиться,– сказал я,– ушел в абраги, чтобы от солдатчины отвертеться, и на тебе, заставили маршировать и петь.
– Уйдем отсюда, Мосе-батоно, а то они и землю заставят нас копать. – Дата явно не шутил.
Мы долго не могли прийти в себя. Из чахлых домишек доносились песни, треньканье пандури и дробь доли. Это тянулось до самой ночи.
– Сегодня – что? У кого-нибудь день ангела или святой какой? Чего это все развеселились? – спросил Дата Асинету.
– Какие там ангелы и святые?
– А что с ними?
– Ничего! Оттого и поют.
Мы проглотили по куску хлеба, заснули и спали, пока ведьма Асинета не позвала нас к хозяину.
Дата поднялся неохотно, да и я тоже, но отказываться было нельзя.
Сетура возлежал на тахте в своих пестрых подушках и мутаках. Возле него на скамеечке примостился Табагари с книгой коленях. Это была та самая книга, из которой Сетура вычитывал утром толкования имен Абеля и Архипа. Табагари переворачивал страницы и что-то зудел своему повелителю. Сетура знаком пригласил нас сесть и обождать. Табагари то ли ушел с ушами в свой талмуд, то ли за людей нас не считал, но даже головы не поднял, когда мы вошли, а все шуршал страницами и талдычил себе под нос. Никто не предложил нам ни поесть, ни выпить. Оставалось только слушать Табагари.
– Ефимий значит добрый,– читал Табагари. – Это годится. Мелентий по-гречески будет заботливый, вот оно что. Вукол? Волопас. Это нам не надо. Ты и так табунщик, пастырь волов. Полиевкт... Хорошо... означает желаннейший... И Доментий годится – миротворец... Авессалом – еврейское имя – отец мира... Тихон – воистину хорошо! Очень, очень хорошо. Означает приносящий счастье. И вот еще одно... Каленик – блистательно победивший. Всего, значит, семь получается. Больше и не надо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42