– жрец был подавлен выразительной ясностью танца. – Это не должно произойти… За кровью прольется кровь. Тот, кто губит свой род, – еще больший враг, чем враг пришлый. Мы не прольем кровь чужих!
– Тогда они прольют нашу.
– Пусть возьмут ее, если это нужно богам.
– Ты говоришь, сварун, как греческий законник. А что же тогда справедливость?
– Справедливость обернется против них, но только не с помощью твоего меча. Я пойду к ним со Словом.
– Они пришли с железом, а ты пойдешь со словом? Разве так говорит Веда?
– Кровь нужно остановить, а не проливать, даже если она должна быть пролита по справедливости. Это кровь рода! Подумай – восторжествует справедливость, но рода не станет, он сам себя изведет в борьбе за нее. Кому тогда нужна будет эта справедливость?
Брагода вздохнул:
– Тебе решать! Но я не верю, что руку, дотянувшуюся до меча, можно усмирить словом. Время слов прошло!
– Или еще не наступило…
Брагода поклонился, прижав ладонью гривну, и пошел туда, где был привязан его пегий жеребец.
Высоко в небе кружил сокол, плавно выходя на стремительный порыв атаки. Брагода залюбовался им, забыв на время о тяжелом разговоре с волхвом. Как бы сейчас хотел он ударить по врагу так же внезапно, как этот сокол!
Измерение дружинники, пробираясь сквозь заросли розовосвечного кипрея, были внезапно поражены видом открывшегося в отдалении могучего холма. Вскоре они вышли на хоженую тропу. По ней прямо на них двигался какой-то всадник. Он словно окаменел в седле.
Изборцы с нескрываемым любопытством рассматривали непривычную внешность лесного воителя. На нем был старомодный круглый шлем с длинной кольчужной бармицей и свирепой личиной, скрывавшей две трети лица. Поверх шлема оскалилась волчья пасть, а сама шкура зверя ниспадала воину на спину.
Тело всадника было до пояса голым, и обнаженные налитые силой мышцы вызывали у изборцев немое восхищение. Когда он поравнялся с дружинниками, все обратили внимание на то, что поверх пояса торс воина был обмотан массивной цепью. У его правой ноги покоился прихваченный к седлу топор. Руки незнакомца закрывали толстые кожаные наручи.
– Стой! Кто ты?
Пусть всаднику перегородила массивная фигура Годины Добрынина.
Жеребец воителя, пританцовывая, немного попятился, а всадник, встав в широких кожаных стременах, привествовал Годину правой рукой.
– Я – Брагода-Вук из рода Оркса Бешеного.
По традиционному для варягов акценту и волчьей накидке тиун понял, что этот воин здесь пришлый.
– Я не слышал никогда о таком роде.
– Его хорошо знают в полабской Русии… Еще в Венедии, Вагрии, Гугии и на восточной воде Порусья.
– О-го! Да знают ли? – усомнился Година, дразня борсека и между делом поглядывая, нет ли притаившихся в отдалении его сородичей.
– Знают, знают, – спокойно проговорил Брагода, толкнув ногами своего коня. – И не дай бог тебе его узнать!
– Что-о? – прорычал Година, однако всадник уже удалялся легкой рысью.
– Возьми его! – приказал тиун, обращаясь к старому дружиннику Осте Ухатому.
Оста привычным движением посадил стрелу, натянул тетиву, но выстрелить почему-то не смог, хотя спина всадника уже маячила на оскаленном железном зубе.
* * *
…Вечерело, когда Година, внезапно потеряв интерес к лесным поискам, заспешил в обратную дорогу. Многие понимали, что ведет его какой-то помысел, связанный с дерзким лесным воином. Дружинников, вернувшихся к своим коням, немало удивило и то, что горячий на руку и неуемный в обиде изборский посадник вдруг отпустил врага, не распоров, по обыкновению, обидчика от подбородка до детородного ответвления.
Година насупился и молчал, покачиваясь в седле. У камышового брода он вдруг приказал свернуть в другую сторону, и тогда многие нашли подтверждение своим мыслям.
В сумерки дружина вышла к постоялому двору у прямоезжего тракта на ивонию. Година не велел расседлать своего коня. Он спрыгнул на землю и пошел расспрашивать о чем-то испуганного хозяина. Шло время, воины, сняв доспехи, уже собрались вечерять незатейливой крестьянской снедью, а посадник все не появлялся. Наконец он вышел из низенькой бревенчатой избы, отозвал в сторону сотника и что-то сказал тому. Затем легко, без помощи стремянного, вскочил в седло и, дав знать хозяину, чтобы тот следовал за ним, взял с места в галоп. Хозяин с трудом забрался на сонную кобылку, долго барахтался на животе поперек ее спины, кое-как уселся и заспешил вдогонку.
Не слушая пустую болтовню Годиновых гридей, услуживающих изборскому посаднику в обучении ратному делу, сотник сказал старым воякам Осте и Василию Кривому:
– Тот, в лесу, был борсек. – Дружинники утвердительно закивали. Сотник пригубил ритон стоялого, хваткого меда. – Если к полуночи не вернется – велел всем выступать к тракту.
– Кто не вернется, наш-то? – шутливо переспросил Васильке. – Этот хоть от черта придет и того с собой притащит!
Все трое дружно рассмеялись, разрывая зубами розовую духовитую козлятину, зажаренную ломтями на ножах.
* * *
Година между тем нещадно гнал коня. Стена непродышливой пыли вставлена на пути далеко отставшего от него хозяина постоялого двора. Тиун не щадил никого и ничего, даже времени, и расправлялся с ним соразмерно с собственным горячим темпераментом. Не обнаружив за спиной своего спутника, он перевел коня в рысь, затем подобрал на себя поводья. Время ожидания показалось ему вечностью.
– Ну что ты плетешься?! – накинулся тиун на гостинщика, когда тот приблизился.
– Да какой из меня скакач?
– Далеко еще?
– Гона три.
Година больше не отрывался, хотя это и стоило ему немалых душевных усилий. Вскоре в густых осенних сумерках замерцал огонек.
– Это они, – сказал его измученный спутник. Година проверил рукой нож-засаножинк, вытащил его и спрятал в левый рукав.
– Ну вот и добре!
Впереди раздался пронзительный свист, и на дорогу вышел растрепанный мужик с горищей головней на руках.
– Кто такие? Чего тут рыщете?
Гостинщик заерзал, но, совладав с собой, ответил твердо, хотя и визгливо:
– Махоню кликни, дело у нас до него спешное.
– Махоню? – наигранно удивляясь, переспросил мужик, разглядывая приезжих.
От Годины не ускользнуло, как по кустам – справа и слева – метнулись быстрые тени.
– Ну-ну, не шалить там! Слышь? – рявкнул он таким голосом, что нескладная гостинщикова кобыла шарахнулась в сторону.
– Дома понукать будешь, – спокойно отозвался мужик с головней, – ежели доберешься до него.
Краем глаза Година заметил, как сзади из темноты в его сторону пошла жердина. Тиун, разом навалившись на заднюю луку седла, укоротил ее мечом вполовину так, словно бы это был ивовый прут. Развернув коня, тиун с маху взял нападавшего, перехватив ему горло своей тяжелой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Тогда они прольют нашу.
– Пусть возьмут ее, если это нужно богам.
– Ты говоришь, сварун, как греческий законник. А что же тогда справедливость?
– Справедливость обернется против них, но только не с помощью твоего меча. Я пойду к ним со Словом.
– Они пришли с железом, а ты пойдешь со словом? Разве так говорит Веда?
– Кровь нужно остановить, а не проливать, даже если она должна быть пролита по справедливости. Это кровь рода! Подумай – восторжествует справедливость, но рода не станет, он сам себя изведет в борьбе за нее. Кому тогда нужна будет эта справедливость?
Брагода вздохнул:
– Тебе решать! Но я не верю, что руку, дотянувшуюся до меча, можно усмирить словом. Время слов прошло!
– Или еще не наступило…
Брагода поклонился, прижав ладонью гривну, и пошел туда, где был привязан его пегий жеребец.
Высоко в небе кружил сокол, плавно выходя на стремительный порыв атаки. Брагода залюбовался им, забыв на время о тяжелом разговоре с волхвом. Как бы сейчас хотел он ударить по врагу так же внезапно, как этот сокол!
Измерение дружинники, пробираясь сквозь заросли розовосвечного кипрея, были внезапно поражены видом открывшегося в отдалении могучего холма. Вскоре они вышли на хоженую тропу. По ней прямо на них двигался какой-то всадник. Он словно окаменел в седле.
Изборцы с нескрываемым любопытством рассматривали непривычную внешность лесного воителя. На нем был старомодный круглый шлем с длинной кольчужной бармицей и свирепой личиной, скрывавшей две трети лица. Поверх шлема оскалилась волчья пасть, а сама шкура зверя ниспадала воину на спину.
Тело всадника было до пояса голым, и обнаженные налитые силой мышцы вызывали у изборцев немое восхищение. Когда он поравнялся с дружинниками, все обратили внимание на то, что поверх пояса торс воина был обмотан массивной цепью. У его правой ноги покоился прихваченный к седлу топор. Руки незнакомца закрывали толстые кожаные наручи.
– Стой! Кто ты?
Пусть всаднику перегородила массивная фигура Годины Добрынина.
Жеребец воителя, пританцовывая, немного попятился, а всадник, встав в широких кожаных стременах, привествовал Годину правой рукой.
– Я – Брагода-Вук из рода Оркса Бешеного.
По традиционному для варягов акценту и волчьей накидке тиун понял, что этот воин здесь пришлый.
– Я не слышал никогда о таком роде.
– Его хорошо знают в полабской Русии… Еще в Венедии, Вагрии, Гугии и на восточной воде Порусья.
– О-го! Да знают ли? – усомнился Година, дразня борсека и между делом поглядывая, нет ли притаившихся в отдалении его сородичей.
– Знают, знают, – спокойно проговорил Брагода, толкнув ногами своего коня. – И не дай бог тебе его узнать!
– Что-о? – прорычал Година, однако всадник уже удалялся легкой рысью.
– Возьми его! – приказал тиун, обращаясь к старому дружиннику Осте Ухатому.
Оста привычным движением посадил стрелу, натянул тетиву, но выстрелить почему-то не смог, хотя спина всадника уже маячила на оскаленном железном зубе.
* * *
…Вечерело, когда Година, внезапно потеряв интерес к лесным поискам, заспешил в обратную дорогу. Многие понимали, что ведет его какой-то помысел, связанный с дерзким лесным воином. Дружинников, вернувшихся к своим коням, немало удивило и то, что горячий на руку и неуемный в обиде изборский посадник вдруг отпустил врага, не распоров, по обыкновению, обидчика от подбородка до детородного ответвления.
Година насупился и молчал, покачиваясь в седле. У камышового брода он вдруг приказал свернуть в другую сторону, и тогда многие нашли подтверждение своим мыслям.
В сумерки дружина вышла к постоялому двору у прямоезжего тракта на ивонию. Година не велел расседлать своего коня. Он спрыгнул на землю и пошел расспрашивать о чем-то испуганного хозяина. Шло время, воины, сняв доспехи, уже собрались вечерять незатейливой крестьянской снедью, а посадник все не появлялся. Наконец он вышел из низенькой бревенчатой избы, отозвал в сторону сотника и что-то сказал тому. Затем легко, без помощи стремянного, вскочил в седло и, дав знать хозяину, чтобы тот следовал за ним, взял с места в галоп. Хозяин с трудом забрался на сонную кобылку, долго барахтался на животе поперек ее спины, кое-как уселся и заспешил вдогонку.
Не слушая пустую болтовню Годиновых гридей, услуживающих изборскому посаднику в обучении ратному делу, сотник сказал старым воякам Осте и Василию Кривому:
– Тот, в лесу, был борсек. – Дружинники утвердительно закивали. Сотник пригубил ритон стоялого, хваткого меда. – Если к полуночи не вернется – велел всем выступать к тракту.
– Кто не вернется, наш-то? – шутливо переспросил Васильке. – Этот хоть от черта придет и того с собой притащит!
Все трое дружно рассмеялись, разрывая зубами розовую духовитую козлятину, зажаренную ломтями на ножах.
* * *
Година между тем нещадно гнал коня. Стена непродышливой пыли вставлена на пути далеко отставшего от него хозяина постоялого двора. Тиун не щадил никого и ничего, даже времени, и расправлялся с ним соразмерно с собственным горячим темпераментом. Не обнаружив за спиной своего спутника, он перевел коня в рысь, затем подобрал на себя поводья. Время ожидания показалось ему вечностью.
– Ну что ты плетешься?! – накинулся тиун на гостинщика, когда тот приблизился.
– Да какой из меня скакач?
– Далеко еще?
– Гона три.
Година больше не отрывался, хотя это и стоило ему немалых душевных усилий. Вскоре в густых осенних сумерках замерцал огонек.
– Это они, – сказал его измученный спутник. Година проверил рукой нож-засаножинк, вытащил его и спрятал в левый рукав.
– Ну вот и добре!
Впереди раздался пронзительный свист, и на дорогу вышел растрепанный мужик с горищей головней на руках.
– Кто такие? Чего тут рыщете?
Гостинщик заерзал, но, совладав с собой, ответил твердо, хотя и визгливо:
– Махоню кликни, дело у нас до него спешное.
– Махоню? – наигранно удивляясь, переспросил мужик, разглядывая приезжих.
От Годины не ускользнуло, как по кустам – справа и слева – метнулись быстрые тени.
– Ну-ну, не шалить там! Слышь? – рявкнул он таким голосом, что нескладная гостинщикова кобыла шарахнулась в сторону.
– Дома понукать будешь, – спокойно отозвался мужик с головней, – ежели доберешься до него.
Краем глаза Година заметил, как сзади из темноты в его сторону пошла жердина. Тиун, разом навалившись на заднюю луку седла, укоротил ее мечом вполовину так, словно бы это был ивовый прут. Развернув коня, тиун с маху взял нападавшего, перехватив ему горло своей тяжелой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16