Женщина присела, и он увидел ее лицо, лицо Насти Демидовой, строгое, красивое, тонкое, с бровями вразлет и пухлыми губами с печально опущенными уголками.
– Вставай, мастер, – сказала Настя низким голосом, кладя ему на лоб прохладную ладонь. – Надо идти.
– Куда? – прошептал он, привычно ожидая боли, но боли почти не было, лишь покалывание в кончиках пальцев рук и ног, да пульсировал сосудик на виске, словно в голове тикала заведенная мина.
– Нас ждут. – Настя просунула руку под его шею и приподняла голову. – Поднимайся, мастер, пора выбирать друзей.
Ратибор осторожно приподнялся на локтях, сел, прислушиваясь к себе, – почти никаких болевых ощущений, только в глазах все поплыло от слабости; он сжал зубы, борясь с организмом, а когда приступ прошел и мутная пелена слепоты сползла с глаз, обнаружил, что сидит на траве совершенно голый, весь в страшных рубцах и недавно затянувшихся лиловых шрамах.
Настя, одетая в струящееся нежгучее пламя, подала ему кокос.
– Одевайся, опер.
Ратибор, не испытывая никакого смущения, потрогал длинный глянцево-синий шрам на груди, уловил пульсацию крови под пальцами, поднял голову.
– Когда это меня так?.. Где я? – Он огляделся. Поляна в лесу, заросшая травой и грибами с бусинками глаз, над головой зеленое небо с белыми пушистыми облаками, воздух свеж и ароматен, стволы деревьев светятся и потрескивают, кора на них слегка шевелится, как живая, меняет рисунок…
– У нас в Рязани грибы с глазами, – пробормотал Ратибор. – Их едят, а они глядят… Где я, Стася?
Что-то мешало ему последовать совету Анастасии, какая-то внутренняя неуверенность, неловкость, стеснение, тревожное чувство ожидания беды… и нечто похожее на шепот в голове. Ратибор прислушался и уловил слабый, как дыхание голос:
– Очнись, очнись, опер, выходи из транса, рискуешь не выкарабкаться никогда… очнись…
Тревога усилилась, внутренняя неловкость переросла в сомнение в собственной трезвости. И все время казалось, что откуда-то сквозь стенку глухоты доносится неистовый шум: грохочут барабаны и литавры, ревут трубы, визжат валторны, но он ничего этого странным образом не слышит, лишь чувствует…
– К черту! – громко объявил Ратибор, вспоминая, кто он, и бросая кокос на траву, которая стала торопливо поедать костюм. – Я посол, и все это мне грезится! Извини, Настя. – Он изо всех сил ударил себя кулаком в шрам на груди и зарычал, кусая губы, – боль навалилась обжигающим водопадом кипятка и кислоты, сознание помутилось…
Тампон влажной кошачьей лапой прошелся по лицу. Ратибор открыл глаза и обнаружил себя в рубке «голема». Кожа лица и рук горела, в костях застыл расплавленный свинец, мышцы тела судорожно передергивались, дезорганизованные внешним пси-излучением, в ушах стоял глухой шум, рожденный бессвязным говором сотен людей.
– Плохо дело, – прошелестел еле слышный мысленный голос координатора. – Мне все труднее возвращать тебя из глубин иллюзорного бытия. Конструктор постепенно растворяет в себе твое "я"… да и мое тоже, хотя бредить я и не способен. Что делать будем?
– Дай картинку.
– Какой в этом смысл? Видеокамеры тоже не в состоянии отделить реально существующий ландшафт от миража.
Перед глазами Ратибора вспыхнул цветной туман, в протаявшем черном окне сверкнула изумрудная капля, приблизилась, превращаясь в планету… Земля?!
Пилот закрыл глаза, проглотил ком в горле, ощущая себя совершенно разбитым, но тут же открыл снова, сопротивляясь слабости и нежеланию жить вообще. Се человек, подумал он о себе в третьем лице, пока борется – живет. В памяти всплыло: человек начинается там, где кончается удовлетворение потребностей.
Кто-то засмеялся, задыхаясь. Может быть, он сам.
– Вперед, к Земле!
– Этот объект не может быть Землей, – неуверенно возразил координатор. – Советую не идти на посадку.
– Нас испытывают, и отказаться от испытания – значит про играть.
– Откуда известно, что нас испытывают? Скорее, мы попали в один из больных органов Конструктора, и все наши видения – следствие его беспамятства, бессознательных судорог.
– Ты, наверное, прав, Дар, но и я чую в себе странную уверенность в правоте своих предсказаний. Конечно, интуиция – символ не знания, а веры, но я себе верю.
Зеленоватый пушистый шарик планеты рванулся навстречу, закрыл поле зрения, распахнулся гигантской чашей с размытыми очертаниями материков. Ратибор попытался сориентироваться, нашел Европу, Белое море, Волгу, попытался развернуть «толем» к югу и обнаружил, что его ведут – аппарат не подчинялся воле пилота, словно в генераторах движения не осталось ни крохи энергии. Однако энергия была, – Ратибор мгновенно считал показания датчиков, выдаваемые напрямую в мозг, и убедился в наличии поло вины запаса по сравнению со стартовым энергоресурсом. И команды по всем комплектам-узлам «голема» проходили нормально, пилот удостоверился в этом с помощью тестов за считанные мгновения. Тогда он сделал разворот и дал максимальную тягу в режиме двойного ускорения. И провалился в алую пропасть забытья…
Открыв глаза, понял, что «голем» летит над горной страной, пронзая клочья ослепительно белых облаков.
– Поворачивай! – сказал сквозь зубы координатору, пытаясь унять готовый выпрыгнуть из тела желудок. – Я сам не смогу. Поворачивай и давай аллюр три креста, кому сказал!
Но ему ответил не Дар:
– Успокойся, опер. – Голос звучный и знакомый. – Все идет нормально, никто тебя не тронет, только не дергайся и не пори горячку.
– Кто говорит?
Смешок, тоже знакомый.
– Не узнал?
– Грехов!
Снова смешок.
– Порядок, оклемался.
«Голем», ведомый неизвестной силой, сделал пируэт и мягко приземлился на зеленом газоне рядом с красивым двухэтажным коттеджем, выстроенным в стиле «русский храм». На пороге открытой двери, выходящей на резное крыльцо, стоял человек в черном костюме, но Грехов это или нет, Ратибор сразу не разглядел – слезились глаза.
– Вылезай, здесь ни радиации, ни прочей грязи. – Голос проникал прямо в мозг, и от него, казалось, резонировали кости черепа. – Не трусь, опер, у тебя накопилось много вопросов, и я на них уполномочен ответить.
Ратибор позвал координатора, ответа не услышал, да и голос мешал, и плывущий в ушах звон; выпростался из кресла, отдыхая после каждого движения. Сделал два глотка витаминного концентрата, набрался сил и вылез из аппарата на траву, сообразив тем не менее натянуть пленочный скафандр – автоматически, не думая об этом.
Человек махнул с крыльца рукой, хмыкнул.
– Профессионал остается профессионалом, даже когда болен. Заходи в дом.
Ратибор огляделся.
Вокруг дома раскинулся пышный цветущий сад: яблони, вишни, гигантская морковь, помидорное дерево, банановые пальмы, тополя, араукарии, орех, просто какие-то пушистые жерди, камни на много ходульных корнях, похожие издали на пауков, – все было покрыто ослепительно белыми цветами величиной с голову человека, причем многие цветы дышали и складывали лепестки, словно бабочки, готовые улететь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221