Она посерьезнела.
— Никогда, Чейз.
Он невыразительно хмыкнул.
— Говоришь, Пит направляется домой?
— Точно.
— У него в прицепе мои пожитки.
— О них уже позаботились. — Она взяла со столика стаканчик заварного крема и содрала крышечку из фольги. — Он все оставил в «Колизее», когда уезжал из города рано утром. Я забрала их оттуда.
Не замечая, что делает, он открыл рот, когда она поднесла к нему ложечку крема.
— Ты из-за меня столько беспокоилась?
— Никакого беспокойства.
— Ты позвонила моим родным?
— Нет. Я хотела сначала спросить тебя об этом.
— Не звони им.
— Ты уверен, что хочешь именно этого?
— Совершенно уверен.
— Они бы хотели знать, Чейз.
— Они узнают достаточно скоро. И когда узнают, захотят сделать из этого проблему.
— Ну, они и должны так поступить. Ты мог бы и погибнуть.
— И какая это была бы трагедия! — саркастически заметил он.
Она перестала класть ему в рот крем.
— Да, была бы.
Он, похоже, готов был начать спор по этому поводу, но вместо этого отвернулся и раздраженно оттолкнул переносной столик.
— Послушай, Марси, я ценю…
— А что случилось с Гусенком?
Он внимательно осмотрел ее. Морковного цвета волосы, которые были у нее в детстве, смягчили свой цвет и стали светло-каштановыми, с золотыми искрами. Они по-прежнему завивались и были непослушными, но она научилась искусно укладывать их.
Много лет она пыталась загореть — безрезультатно. Она, бывало, молилась, чтобы все ее веснушки слились вместе. После того, как она несколько раз сильно обгорела и много недель после этого некрасиво лупилась, Марси в конце концов отказалась от этих бесплодных попыток. Решила, что если у нее не получается гладкого золотистого загара пляжных кисонек, то она пойдет в направлении, прямо противоположном им, — будет подчеркивать белизну своей кожи. Сейчас она, казалось, просто светилась, и это нередко с завистью отмечали женщины ее возраста, которые много лет нежились на солнышке, а теперь расплачивались за свой роскошный загар складочками и морщинками.
Очки сменились контактными линзами. Годы с пластинками, выпрямляющими зубы, подарили ей идеальную улыбку. Тело-щепочка в конце концов налилось и стало женственным. Она все еще была поразительно тоненькой, но это была модная, а не уродливая худоба. Выпуклости под ее дорогой и элегантной одеждой не были изобильными, но они были видны.
Марси Джонс далеко ушла от неуклюжего книжного червя, которого все ребята звали Гусенком. В те годы, когда самые популярные девушки в ее классе становились участницами физкультурных и танцевальных команд, она была капитаном дискуссионного общества и президентом латинского клуба.
В то время, когда ее более фигуристых одноклассниц короновали как Возвращающихся домой королев и Возлюбленных Валентинова дня, она получала награды за выдающиеся успехи в учебе. Ее родители говорили ей, что это важнее, чем победы в конкурсах популярности, но Марси была достаточно сообразительна, чтобы понять, что это по крайней мере не совсем так. Она променяла бы все свои свидетельства и грамоты на одну усеянную фальшивыми бриллиантами диадему и коронационный поцелуй президента класса Чейза Тай-лера Мало кто знал, что ученица, удостоенная чести произнести речь прощания со школой, мечтает о чем-то ином, кроме признания ее академических достижений. Действительно, ну кто бы мог так подумать? Гусенок была Гусенком, и никто не думал о ней ничего, кроме того, как она здорово соображает.
Но теперь Чейз думал. Оценив ее внешность, он сказал:
— Почему-то имя «Гусенок» не идет к хорошо сложенной леди вроде тебя.
— Спасибо!
— Не за что. Ну вот, так я говорил…
— Ты давал мне понять, чтобы я к тебе не приставала.
Чейз провел рукой по непослушным волосам.
— Это не значит, что я не ценю все, что ты сделала, Марси. Ценю.
— Но ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
— Точно.
— И ты мог бы наслаждаться своими страданиями.
— Опять угадала. А сейчас, если ты не хочешь стоять тут, пока я буду вылезать из постели в одной только повязке на ребрах, я бы посоветовал тебе попрощаться и уйти.
— Но ты же не собираешься и правда уйти из больницы?
— Собираюсь.
— Но тебя сегодня утром еще даже не смотрел врач!
— А мне он и не нужен, — я и так знаю, что у меня треснуло несколько ребер. Ничего такого, что не прошло бы после пары дней в постели. Но я лучше проведу это время где-нибудь в другом месте, где-нибудь, где виски — не такая большая редкость.
Он с трудом сел. От боли у него перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Выражение его лица стало ужасным, зубы скрежетали, пока острая боль немного не схлынула.
— Как ты собираешься выбираться из «этого места»? — спросила она. — В таком состоянии ты не сможешь вести машину.
— Справлюсь.
— И, наверное, при этом угробишь себя.
Он повернул голову и пронзил ее взглядом:
— Наверное, мне бы следовало взять у тебя уроки безопасного вождения…
Он не мог сказать или сделать ничего, что было бы для нее еще больнее. Она чуть не скорчилась под ударом этих слов. Кровь отлила у нее от головы так быстро, что она почувствовала себя на грани обморока.
В ту же секунду, как у него вырвались эти слова, Чейз уронил голову, так что его разбитый подбородок уперся ему в грудь. Вполголоса он длинно выругался. Если не считать этого, в комнате воцарилась прямо-таки ощутимая тишина.
Наконец он поднял голову.
— Извини, Марси!
Она нервно сжимала и разжимала руки, невидящими глазами уставившись прямо перед собой.
— Я постоянно думаю, не винишь ли ты меня в том несчастном случае…
— Не виню. Клянусь, что нет!
— Сознательно, может быть, и нет. Но глубоко в душе…
— Нисколько. Я сказал бессмыслицу, глупость. Я сказал, что превращу тебя во врага. Я не могу… — Он беспомощно приподнял руки. — Иногда меня охватывает такая злость из-за этого, что я свирепею и причиняю боль тому, кто подвернется под руку. Вот почему я — плохой собеседник. Вот почему я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
Его душевная боль была так очевидна, что ей легко было простить его за то, что он накинулся на нее. Он был похож на раненого, загнанного в угол зверя, который не позволяет приблизиться к себе тому, кто хочет ему помочь. В течение двух лет после смерти Тани он зализывал свои раны. Они еще не зажили. Если ничего не предпринимать, то они никогда не заживут. Они только воспалятся и станут еще болезненнее. Чейз больше не в состоянии был помочь себе.
— Ты настаиваешь на том, чтобы уйти из больницы?
— Да, — сказал он. — Даже если мне придется сделать это ползком.
— Тогда разреши мне отвезти тебя домой, в Милтон-Пойнт.
— Даже и не думай.
— Образумься, Чейз. Куда ты отправишься? Если бы ты жил с этим клоуном и он уехал в Канаду, куда бы отправился ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58