О его честности и порядочности заговорили сначала в армии, потом при дворе.
Императрица приглядывалась к Вяземскому, давала ему поручения, которые одновременно требовали и твердости, и гуманности, например усмирение волнений горнозаводских крестьян в 1763 г. Причем упор, согласно указу, он должен был сделать на многократные уговоры, а далее начать расследование причин бунта и ни в коем случае не становиться ни на ту, ни на другую сторону. Трудно. Как верблюду пролезть в игольное ушко. Вяземский справился. Наконец императрица решилась. Перед ней был нужный человек. Честный, твердый и гуманный, а главное… ничем не связанный с придворной средой, не принадлежавший ни к одной партии, политически не ангажированный. Его назначение вызвало у вельмож ропот удивления. Граф Н.А. Румянцев сказал Екатерине: «Ваше Величество делает чудеса, из обыкновенного квартирмейстера у вас вышел государственный человек». Воспитатель Павла Порошин записал в дневнике: «Никита Иванович Панин изволил долго разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокуроре Вяземском, и удивляется, как фортуна его в это место поставила». Крупные чиновники были в недоумении – они не знали нового генерал-прокурора. Но вскоре узнали.
Гражданская позиция князя Вяземского достаточно ярко проявилась во время следствия и суда над Е.И. Пугачевым и его сообщниками. Панинская партия настаивала, чтобы по делу было казнено в Москве не меньше 30–50 человек, императрица, формально не участвовала в руководстве суда, но через Вяземского и московского генерал-губернатора М.Н. Волконского проводила свою линию: как можно меньше крови. Отстаивая эту точку зрения, Вяземский не мог сослаться на монархиню, и со стороны судий ему в лицо бросались обвинения едва ли не в предательстве интересов государства и преступной мягкости, но он добился своего. По делу Пугачева вместе с вождем крестьянской войны было казнено 5 человек, остальные 36 подследственных отправились в ссылку. (Говоря об этих цифрах, мы не берем жертв карательных отрядов Н.И. Панина во время усмирения бунта) Роль Вяземского в суде подробно исследована современным российским историком Р.В. Овчинниковым в работе «Следствие и суд над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками».
Упрекать Вяземского в бесконечном соглашательстве тоже неуместно: сохранились и опубликованы протоколы заседаний Государственного Совета, в которых он принимал участие. По ним видно, что генерал-прокурор обычно держался «особого мнения». Случалось Вяземскому выступать и против мнения императрицы. Во время второй русско-турецкой войны 1787–1791 гг. наметилось опасное противостояние России и Пруссии, прусский король Фридрих Вильгельм II предпринимал враждебные демарши против России в Польше, проавстрийски настроенная группировка при дворе подталкивала Екатерину II к военному конфликту с Берлином. По вопросу о войне и мире с Пруссией на заседании Государственного Совета состоялся целый бой. Вяземский решительно выступил против разрыва, хотя знал, что Екатерине «хочется посбивать пруссакам спеси», как доносил на юг Потемкину его управляющий М.А. Гарновский. В условиях, когда Россия и так вела боевые действия на двух фронтах – против Турции и Швеции, нельзя было допустить третьего – еще и против Пруссии с Польшей. Вяземский отстаивал эту точку зрения, рискуя благосклонностью императрицы и впервые в жизни поддержав одну из политических линий при дворе – линию светлейшего князя Потемкина.
Возможно, Александр Алексеевич не был ярким политиком, но для исполнения его должности он обладал достаточным образованием, культурой и гуманностью. По какой причине, хотим мы спросить писателя Радзинского, честность и порядочность крупного государственного чиновника является предметом издевательства? Только потому что они – редкость?
Или для того, чтобы люди поверили в высокое, надо описать и низкое, как заявляет автор в эссе «Казанова»? Этакий порядочный лизоблюд вместо генерал-прокурора, настолько растворившийся в желаниях своей монархини, что она даже не замечает его смерти. Это уже что-то из М.Е. Салтыкова-Щедрина. А в реальности? С годами Вяземский все больше болел, просился в отставку, Екатерина тянула с решением, уговаривала подождать, согласилась, только когда он уже не мог выходить из дома. Подписав прошение, вынуждена была разделить дела, которые вел один Вяземский, между тремя чиновниками. Горько сожалела о его смерти и говорила секретарю А.В. Храповицкому: «Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него вытерпела». Да, на императрицу давили, часто просили заменить генерал-прокурора. Называли его то скупым, т. к. он не позволял бесконтрольно расходовать казенные суммы, то человеком со «свинцовыми мозгами», т. к. он не добивался изменения законов, а требовал их исполнения. Пусть читатель сам решит, какого отношения достоин такой человек: уважения или насмешек?
А мы продолжим знакомство с окружением Екатерины II дальше. Следующий, кто появляется в комнате императрицы во время утреннего доклада, – граф Н.И. Панин.
«Слишком мало у меня таких людей, как граф Панин… – рассуждает про себя Екатерина. – Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной монархией. Он слишком долго был посланником в Швеции. Но я всегда помню: граф Панин – блестящий человек…» Во время одного из их разговоров с Вяземским императрица замечает: «Вы всегда произносите имя графа Панина с каким-то внутренним вопросом. Чувствую, вы все время хотите спросить: зачем я держу этого человека, давным-давно утерявшего всякое влияние, во главе Коллегии иностранных дел?»
Никита Иванович Панин – выдающийся деятель екатерининского царствования, талантливый дипломат – был человеком громадных государственных способностей, и без его советов Екатерина II вряд ли смогла бы столь успешно осуществлять внешнюю политику России. Императрица многому научилась у своего министра, прошла под его руководством трудную школу политической и придворной борьбы. Можно без преувеличения сказать, что Екатерина Великая не была бы такой уж великой, если бы не усвоила многих, порой очень жестоких уроков Никиты Ивановича.
Нам уже случалось на этих страницах давать характеристику конституционным проектам Панина и его партии, которая, конечно, была ориентирована не вообще на европейское влияние, а на влияние Пруссии. Но зачем читателю такие подробности? Сказано перестроить управление в России на западный манер – прогрессивно мыслящий человек. На какой из многочисленных «западных манеров» того времени – не важно. Теперь-то один «манер» во всей Европе – демократическая республика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Императрица приглядывалась к Вяземскому, давала ему поручения, которые одновременно требовали и твердости, и гуманности, например усмирение волнений горнозаводских крестьян в 1763 г. Причем упор, согласно указу, он должен был сделать на многократные уговоры, а далее начать расследование причин бунта и ни в коем случае не становиться ни на ту, ни на другую сторону. Трудно. Как верблюду пролезть в игольное ушко. Вяземский справился. Наконец императрица решилась. Перед ней был нужный человек. Честный, твердый и гуманный, а главное… ничем не связанный с придворной средой, не принадлежавший ни к одной партии, политически не ангажированный. Его назначение вызвало у вельмож ропот удивления. Граф Н.А. Румянцев сказал Екатерине: «Ваше Величество делает чудеса, из обыкновенного квартирмейстера у вас вышел государственный человек». Воспитатель Павла Порошин записал в дневнике: «Никита Иванович Панин изволил долго разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокуроре Вяземском, и удивляется, как фортуна его в это место поставила». Крупные чиновники были в недоумении – они не знали нового генерал-прокурора. Но вскоре узнали.
Гражданская позиция князя Вяземского достаточно ярко проявилась во время следствия и суда над Е.И. Пугачевым и его сообщниками. Панинская партия настаивала, чтобы по делу было казнено в Москве не меньше 30–50 человек, императрица, формально не участвовала в руководстве суда, но через Вяземского и московского генерал-губернатора М.Н. Волконского проводила свою линию: как можно меньше крови. Отстаивая эту точку зрения, Вяземский не мог сослаться на монархиню, и со стороны судий ему в лицо бросались обвинения едва ли не в предательстве интересов государства и преступной мягкости, но он добился своего. По делу Пугачева вместе с вождем крестьянской войны было казнено 5 человек, остальные 36 подследственных отправились в ссылку. (Говоря об этих цифрах, мы не берем жертв карательных отрядов Н.И. Панина во время усмирения бунта) Роль Вяземского в суде подробно исследована современным российским историком Р.В. Овчинниковым в работе «Следствие и суд над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками».
Упрекать Вяземского в бесконечном соглашательстве тоже неуместно: сохранились и опубликованы протоколы заседаний Государственного Совета, в которых он принимал участие. По ним видно, что генерал-прокурор обычно держался «особого мнения». Случалось Вяземскому выступать и против мнения императрицы. Во время второй русско-турецкой войны 1787–1791 гг. наметилось опасное противостояние России и Пруссии, прусский король Фридрих Вильгельм II предпринимал враждебные демарши против России в Польше, проавстрийски настроенная группировка при дворе подталкивала Екатерину II к военному конфликту с Берлином. По вопросу о войне и мире с Пруссией на заседании Государственного Совета состоялся целый бой. Вяземский решительно выступил против разрыва, хотя знал, что Екатерине «хочется посбивать пруссакам спеси», как доносил на юг Потемкину его управляющий М.А. Гарновский. В условиях, когда Россия и так вела боевые действия на двух фронтах – против Турции и Швеции, нельзя было допустить третьего – еще и против Пруссии с Польшей. Вяземский отстаивал эту точку зрения, рискуя благосклонностью императрицы и впервые в жизни поддержав одну из политических линий при дворе – линию светлейшего князя Потемкина.
Возможно, Александр Алексеевич не был ярким политиком, но для исполнения его должности он обладал достаточным образованием, культурой и гуманностью. По какой причине, хотим мы спросить писателя Радзинского, честность и порядочность крупного государственного чиновника является предметом издевательства? Только потому что они – редкость?
Или для того, чтобы люди поверили в высокое, надо описать и низкое, как заявляет автор в эссе «Казанова»? Этакий порядочный лизоблюд вместо генерал-прокурора, настолько растворившийся в желаниях своей монархини, что она даже не замечает его смерти. Это уже что-то из М.Е. Салтыкова-Щедрина. А в реальности? С годами Вяземский все больше болел, просился в отставку, Екатерина тянула с решением, уговаривала подождать, согласилась, только когда он уже не мог выходить из дома. Подписав прошение, вынуждена была разделить дела, которые вел один Вяземский, между тремя чиновниками. Горько сожалела о его смерти и говорила секретарю А.В. Храповицкому: «Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него вытерпела». Да, на императрицу давили, часто просили заменить генерал-прокурора. Называли его то скупым, т. к. он не позволял бесконтрольно расходовать казенные суммы, то человеком со «свинцовыми мозгами», т. к. он не добивался изменения законов, а требовал их исполнения. Пусть читатель сам решит, какого отношения достоин такой человек: уважения или насмешек?
А мы продолжим знакомство с окружением Екатерины II дальше. Следующий, кто появляется в комнате императрицы во время утреннего доклада, – граф Н.И. Панин.
«Слишком мало у меня таких людей, как граф Панин… – рассуждает про себя Екатерина. – Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной монархией. Он слишком долго был посланником в Швеции. Но я всегда помню: граф Панин – блестящий человек…» Во время одного из их разговоров с Вяземским императрица замечает: «Вы всегда произносите имя графа Панина с каким-то внутренним вопросом. Чувствую, вы все время хотите спросить: зачем я держу этого человека, давным-давно утерявшего всякое влияние, во главе Коллегии иностранных дел?»
Никита Иванович Панин – выдающийся деятель екатерининского царствования, талантливый дипломат – был человеком громадных государственных способностей, и без его советов Екатерина II вряд ли смогла бы столь успешно осуществлять внешнюю политику России. Императрица многому научилась у своего министра, прошла под его руководством трудную школу политической и придворной борьбы. Можно без преувеличения сказать, что Екатерина Великая не была бы такой уж великой, если бы не усвоила многих, порой очень жестоких уроков Никиты Ивановича.
Нам уже случалось на этих страницах давать характеристику конституционным проектам Панина и его партии, которая, конечно, была ориентирована не вообще на европейское влияние, а на влияние Пруссии. Но зачем читателю такие подробности? Сказано перестроить управление в России на западный манер – прогрессивно мыслящий человек. На какой из многочисленных «западных манеров» того времени – не важно. Теперь-то один «манер» во всей Европе – демократическая республика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46