У него тяжело больной отец, и Ваха хотел вывезти его из города. Стрельба была такая, что глаза не открыть. Мы не знали, что делать. Не было сил двинуться с места. Тут мы увидели, как один здоровый парень, русский корреспондент, с фотоаппаратом и видеокамерой и с какой-то биркой на груди, спокойно пошел по улице, даже не пригибаясь. Его смелость нас ошеломила и вызвала зависть. Мы тронулись за ним. Когда пули летали совсем густо, русский опускался на корточки у стены дома, минуту сидел и опять шел дальше. Мы повторяли его движения. На нас он не обращал внимания. Дома по всему Ленинскому проспекту разрушены, стены пробиты насквозь. И мы проходили через пробоины. Добрались до совминовского моста. Там огонь был шквальный. Наткнулись на группу наших ребят. Они выбирали удобный момент для броска через мост. Все залегли за бетонный парапет. Там, кроме русского корреспондента, за которым мы шли, было еще много иностранных журналистов. Они тоже готовились к броску через мост. Среди них была молодая женщина. Тут одного иностранца ранило в голову, и он стал умирать. Молодая женщина кричала: «Ноу! Ноу! Ноу!». Умирающий, видно, кем-то приходился ей. Кричала она громко, и было ее жалко. Ждать надоело, и мы группами по два-три человека перебежали мост. По мосту ударила мина, но больше никого не убило. Мы с Вахой пошли в сторону универмага. Горел верхний этаж пятиэтажного дома. Из окон било пламя и слышался жуткий крик русской женщины. При такой плотности огня помочь ей было невозможно. Добрались до Дома печати. Там множество трупов солдат в ужасном состоянии. На многих уже нет мяса, а только скелеты, обглоданные собаками. Много и собак убитых. Я просто не мог идти, видя эти трупы, и предложил Вахе перелезть через бетонный забор на территорию главснаба. Там оказалось еще больше трупов, они лежали в обгоревших комбинезонах, по-разному скрюченные. Нам стало жутко. К отцу Вахи мы пришли в четыре часа утра. Ваха сразу повез на «жигулях» своего отца из города. С ним была его сестра. Он хотел вывезти их в Назрань. Они попали под обстрел. Вахе снесло полчерепа, сестре осколок попал в живот, а отец остался жив.»
Парень, чей рассказ я передаю его словами, сообщает, что ребята воюют крепко, держатся стойко, но единого управления нет. Воюют группами, которые обычно состоят из родственников и друзей. Есть такие, что воюют ради оружия – добудут, сколько можно унести, и уходят. Потом возвращаются с пустыми руками и опять добывают. Если в группу пришел невооруженный человек, ему дают автомат, но с возвратом. Кто подобьет танк или БТР, тот и хозяин. Все оружие и прочее принадлежит ему. То же – и пленные.
Чеченцы помнят своих предков даже до двадцатого колена, а помнить семерых прадедов должен и самый захудалый из нас. Помнить своих предков человеку помогают окружающие. Одна из главных тем общего разговора в кругу чеченцев – предки. Говорить о своих предках будете не вы, а присутствующие. Если предки кого-то из присутствующих не упоминаются, значит, они были «ледара» – людьми с серьезными нравственными изъянами. Чеченец может упрекнуть соплеменника поступком его предка, совершенным полтора века назад, и тому будет очень неловко за своего праотца.
Чеченцы постоянно вышучивают друг друга. Порою шутки бывают столь остры, что приходится мгновенно решать, обидеться или нет. Шутки рекомендуется дозировать, как соль и прочие приправы, но случаи передозировки и весьма серьезных столкновений на этой почве нередки. Чеченский язык способен на тончайшие шутки. Аварец Имам Шамиль говорил, что шутит только на чеченском языке. Для чеченцев человек, не умеющий смачно говорить, совершенно не интересен, какие бы истины он ни изрекал. Немало и таких, кто заблуждается насчет своих способностей и надоедает людям плоскими шутками.
Все больше появляется надписей на воротах: «Проживают люди». Думаем, что танки будут сперва подъезжать, читать дулами эти надписи и отъезжать. Бедные мы. Иду сегодня по двору и вижу на снегу кусочек золота. Оказалось, пуля. Остроконечная, красивая, прямо золотой зуб неизвестного хищника. Воюющий может наступать и отступать, убивать и быть убитым, как человек, а ты – постоянная мишень, пришпиленная к стене собственного дома.
Передача пятая
Сегодня у меня день приключений. Вода вышла. Я отвязал скотину и пустил ее побродить, поискать себе лужицы, такие встречаются кое-где но очень мутные, сплошная грязь. Скотина начала сходить с ума. С трудом ее собрал и пустил к стогу, он стоит перед двором на улице, обнесен сеткой. Что они делали! Рвали, метали, топтали, будто не кормлю их два раза в день. Обиделся, разозлился, высказал им все, что думаю о них и обо всем этом, а им все равно. Тогда с отчаяния присел прямо посреди улицы и закурил. Тут подошел Супьян, и в этот момент шарахнуло. Супьян бросился во двор, как будто там может быть спасение, я – за ним. Осколки сыпались дождем. Покурили на корточках в котельной. Только он встал, чтобы уйти, как еще раз шарахнуло. Опять покурили. Скотина моя за это время ушла неизвестно куда. Когда все кончилось, то во дворе и перед двором я увидел столько осколков, что ими, кажется, можно было уложить целый батальон, а в нас не попал ни один. Как все же трудно убить человека! На обочине дороги лежит труба размером с чертежный пенал, на одном конце – шесть сопел. Повсюду валяются ветки, скошенные, как трава. Невдалеке горит дом.
Шамиль, молодой родственник Сапарби, жаловался мне на корыстных ребят. Воюют все хорошо, но некоторые много думают о наживе. Он, например, подобьет танк и больше тот для него не существует, а другие тут же бросаются тащить из него что можно. Он подбил два БТРа. Из них выскочили солдаты и побежали. Тогда один в маске стал на них кричать: «Вы куда, суки?! Давай вперед, стреляйте! Ура!». Мужика сразу застрелили, он оказался чеченцем, лет 50-ти. Еще среди убитых оказался один аджарец – оттащили его в сторону и накрыли лицо, единоверец все-таки… Солдаты – белобрысые пацаны. Чуть что, кричат: «Мама!». Целая группа их вместе с офицером сдалась в плен. Они шли, подняв в одной руке автомат, в другой – рожок с патронами. Один чеченец подскочил и ударил солдата ножом. Все свои осудили его, и он пристыжено отошел, потом вообще скрылся. А один солдат-мальчик, увидев, как тот ударил его товарища, стал истошно кричать и побежал. Никто не стал его догонять, ни стрелять ему вслед. Этих пацанов жалеют, говорят, что они не виноваты – их гонят, как на мясокомбинат. Шамиль научил меня растапливать печку. Придавив ногой патрон автомата о плинтус, вытащил пулю, высыпал порох и бросил его в печь – дрова загорелись моментально. У чеченцев порох и лекарство называются одним словом: «молха».
Газеты изо дня в день писали о «чеченских авизо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20