..
Он и по сей день встречает Сережу именно в управлении по охране авторских прав. Сережа сильно постарел и слинял. Пьет много. Виталия Петровича считает своим старым приятелем и рассказывает всем окружающим, что познакомился с Виталием Петровичем в низочке интуристовской гостиницы еще тогда, когда там был восточный буфет.
А Виталий Петрович... Вот ведь дурацкое состояние! Виталий Петрович до сих пор сторонится его, будто Сережа и впрямь вернулся из небытия, с того света, да еще и сумел сделать так, что об этом все забыли. Кроме Виталия Петровича. Вроде бы Виталий Петрович знает эту его тайну и боится, что Сережа об этом проведает... Прямо мистика какая-то!..
* * *
После долгого перерыва Виталий Петрович выступал по телевидению.
За столом в студии сидели его давний приятель, поэт – руководитель всех узаконенных писателей города и старый литератор, о котором поэт сказал, что старик сочетает в себе достоинства писателя с талантом педагога. Виталий Петрович подумал и решил про себя, что такое сочетание по меньшей мере жутковато. Но не в этом суть...
Когда ему позвонили и сказали, что он приглашен в литературную передачу, он ужасно возгордился. И обрадовался.
«А вдруг это тот самый поворотный момент, после которого жизнь пойдет совсем-совсем иначе?! – думал Виталий Петрович. – Вдруг это растормошит меня... Ведь нужен же я кому-то, черт подери! Не нужен был бы – не приглашали бы...»
Его будто подменили. Он то и дело небрежно ронял:
– Только не одиннадцатого. Одиннадцатого у меня передача...
Или:
– К сожалению, я занят десятого и одиннадцатого. Десятого у меня тракт – это значит репетиция, а одиннадцатого – передача...
Было у Виталия Петровича еще несколько вариантов, которыми он широко пользовался. Они были добродушно-ироничны к себе и звучали с легким издевательством к студии телевидения. Короче говоря, его хвастовство было чрезвычайно симпатично и почти не походило на хвастовство. Он ни разу не переиграл и, как выяснилось впоследствии, все, кому он тем или иным способом сообщил о передаче, смотрели ее и слушали.
Но это было уже потом. При подготовке же к передаче Виталия Петровича совершенно измучил добрый и милый паренек – редактор студии телевидения. Он перечитал все, что Виталий Петрович сумел написать, и так и не смог выбрать ни одной строчки, которую можно было бы представить на суд товарищей телезрителей.
Он-то вкручивал Виталию Петровичу, что готов дать в эфир буквально все, но... Шесть минут, шесть минут, и ни секунды больше! А у Виталия Петровича на шесть минут ничего не было. И вообще ему показалось, что юному редактору ужасно не понравились его рассказы и повести. И Виталий Петрович сильно огорчился...
В их третью встречу он даже несколько раз поймал на себе взгляд паренька-редактора – внимательный, исполненный презрительного и гадливого любопытства. При этом молоденький редактор умудрялся сохранять суетливо-вежливый вид и с легкостью кошки предавал свое телевизионное начальство, стараясь показать, что уж кто-кто, а он с Виталием Петровичем – по одну сторону баррикады.
На четвертую встречу он прибыл с явным желанием отомстить Виталию Петровичу за все!
За то, что он моложе Виталия Петровича в два раза; за то, что пишет он лучше, чем Виталий Петрович, а его не печатают; за то, что первые две встречи с ним проходили на киностудии, где снималась коротенькая одночастевка по сценарию Виталия Петровича, а не по его сценарию; а уже третья встреча – в буфете местного отделения Союза писателей, куда юному редактору телевидения смерть как хотелось бы ходить запросто и по-свойски...
За свои промокшие ботинки, за очки, которыми его еще совсем недавно дразнили в школе, а Виталий Петрович – старая сволочь! – до сих пор не носит...
За то, что ему, честному и талантливому трудяге, приходится иметь дело вот с такими ловкими козлами, как этот Виталий Петрович!..
За все то благополучие, которое он придумал Виталию Петровичу и которого у него самого нет.
И он отомстил! Он пришел на четвертую встречу сморкающийся, простуженный, простреленный сырым трамвайным холодом и сказал:
– Вы уж извините, что так получилось, но наш шеф... Наш шеф сказал, что вам не стоит читать в кадре. Будто вас как писателя почти никто не знает, и нет смысла читать разные отрывки... Лучше вам рассказать что-нибудь из своей биографии. Или, предположим, – что привело вас в литературу...
«...и лучше выдумать не мог»!!!
Да, этот мальчик положительно не ведал силы своего удара...
Мало того, он принес собственноручно написанный текст выступления ровно на шесть минут, который Виталий Петрович должен был выучить наизусть и прочесть от своего имени.
Дома Виталий Петрович прочитал этот текст и твердо решил воспротивиться жестокому мальчику.
– Черта с два я буду читать твой текст! – бормотал он в ярости. – Черта с два!..
Но для того чтобы выполнить свою угрозу, нужно было по меньшей мере написать собственный текст. И Виталий Петрович впервые за долгое время сел за пишущую машинку.
Он сел за машинку и спустя сорок минут понял, что сочинить ничего не может. Во-первых, потому, что он все время думал о впечатлении, которое должен произвести на знакомых, так прекрасно подготовленных к его выступлению. А во-вторых, потому, что ему самому до зубной боли обрыдла его «яркая биография»!..
Его биографию уже столько лет пихают во все дырки, как только о нем заходит речь. Она и «интересная», и «разносторонняя», и еще черт знает какая, и такую биографию ну просто грех не вспомнить, у кого такой биографий нет!
Виталий Петрович уже и сам раз пятьдесят выступал перед читателями со своей биографией. Его от нее уже давно тошнит. Он ею обожрался, как, говорится, «по самое некуда». И ведь никто не хочет пошевелить мозгами и сообразить, что человек, обладающий такой биографией (чтоб ее!), должен быть очень несчастным... Потому что нет ничего более противного и несостоятельного, чем разносторонний дилетантизм. Виталий Петрович ведь до сих пор с величайшим напряжением открывает для себя крохотные «амерички» и в муках постигает то, что мальчик-редактор просто усвоил из лекций еще на втором курсе университета...
Итак: Виталий Петрович сидит за машинкой – текста нет, а сам он, оказывается, уже давно думает, где бы достать хоть немного деньжат, чтобы вернуть долг одному знакомому художнику и дотянуть до выплаты аванса на студии научно-популярных фильмов.
Стоп! Стоп!.. Нужен текст! Нужен милый, раскованный шестиминутный текстик, из которого было бы ясно и ежу, какой Виталий Петрович обаятельный, талантливый, как он умеет подмечать то, мимо чего другие проходят, даже не пошевелив бровью, и какая же у него интересная, яркая и увлекательная биография.
1 2 3 4 5 6
Он и по сей день встречает Сережу именно в управлении по охране авторских прав. Сережа сильно постарел и слинял. Пьет много. Виталия Петровича считает своим старым приятелем и рассказывает всем окружающим, что познакомился с Виталием Петровичем в низочке интуристовской гостиницы еще тогда, когда там был восточный буфет.
А Виталий Петрович... Вот ведь дурацкое состояние! Виталий Петрович до сих пор сторонится его, будто Сережа и впрямь вернулся из небытия, с того света, да еще и сумел сделать так, что об этом все забыли. Кроме Виталия Петровича. Вроде бы Виталий Петрович знает эту его тайну и боится, что Сережа об этом проведает... Прямо мистика какая-то!..
* * *
После долгого перерыва Виталий Петрович выступал по телевидению.
За столом в студии сидели его давний приятель, поэт – руководитель всех узаконенных писателей города и старый литератор, о котором поэт сказал, что старик сочетает в себе достоинства писателя с талантом педагога. Виталий Петрович подумал и решил про себя, что такое сочетание по меньшей мере жутковато. Но не в этом суть...
Когда ему позвонили и сказали, что он приглашен в литературную передачу, он ужасно возгордился. И обрадовался.
«А вдруг это тот самый поворотный момент, после которого жизнь пойдет совсем-совсем иначе?! – думал Виталий Петрович. – Вдруг это растормошит меня... Ведь нужен же я кому-то, черт подери! Не нужен был бы – не приглашали бы...»
Его будто подменили. Он то и дело небрежно ронял:
– Только не одиннадцатого. Одиннадцатого у меня передача...
Или:
– К сожалению, я занят десятого и одиннадцатого. Десятого у меня тракт – это значит репетиция, а одиннадцатого – передача...
Было у Виталия Петровича еще несколько вариантов, которыми он широко пользовался. Они были добродушно-ироничны к себе и звучали с легким издевательством к студии телевидения. Короче говоря, его хвастовство было чрезвычайно симпатично и почти не походило на хвастовство. Он ни разу не переиграл и, как выяснилось впоследствии, все, кому он тем или иным способом сообщил о передаче, смотрели ее и слушали.
Но это было уже потом. При подготовке же к передаче Виталия Петровича совершенно измучил добрый и милый паренек – редактор студии телевидения. Он перечитал все, что Виталий Петрович сумел написать, и так и не смог выбрать ни одной строчки, которую можно было бы представить на суд товарищей телезрителей.
Он-то вкручивал Виталию Петровичу, что готов дать в эфир буквально все, но... Шесть минут, шесть минут, и ни секунды больше! А у Виталия Петровича на шесть минут ничего не было. И вообще ему показалось, что юному редактору ужасно не понравились его рассказы и повести. И Виталий Петрович сильно огорчился...
В их третью встречу он даже несколько раз поймал на себе взгляд паренька-редактора – внимательный, исполненный презрительного и гадливого любопытства. При этом молоденький редактор умудрялся сохранять суетливо-вежливый вид и с легкостью кошки предавал свое телевизионное начальство, стараясь показать, что уж кто-кто, а он с Виталием Петровичем – по одну сторону баррикады.
На четвертую встречу он прибыл с явным желанием отомстить Виталию Петровичу за все!
За то, что он моложе Виталия Петровича в два раза; за то, что пишет он лучше, чем Виталий Петрович, а его не печатают; за то, что первые две встречи с ним проходили на киностудии, где снималась коротенькая одночастевка по сценарию Виталия Петровича, а не по его сценарию; а уже третья встреча – в буфете местного отделения Союза писателей, куда юному редактору телевидения смерть как хотелось бы ходить запросто и по-свойски...
За свои промокшие ботинки, за очки, которыми его еще совсем недавно дразнили в школе, а Виталий Петрович – старая сволочь! – до сих пор не носит...
За то, что ему, честному и талантливому трудяге, приходится иметь дело вот с такими ловкими козлами, как этот Виталий Петрович!..
За все то благополучие, которое он придумал Виталию Петровичу и которого у него самого нет.
И он отомстил! Он пришел на четвертую встречу сморкающийся, простуженный, простреленный сырым трамвайным холодом и сказал:
– Вы уж извините, что так получилось, но наш шеф... Наш шеф сказал, что вам не стоит читать в кадре. Будто вас как писателя почти никто не знает, и нет смысла читать разные отрывки... Лучше вам рассказать что-нибудь из своей биографии. Или, предположим, – что привело вас в литературу...
«...и лучше выдумать не мог»!!!
Да, этот мальчик положительно не ведал силы своего удара...
Мало того, он принес собственноручно написанный текст выступления ровно на шесть минут, который Виталий Петрович должен был выучить наизусть и прочесть от своего имени.
Дома Виталий Петрович прочитал этот текст и твердо решил воспротивиться жестокому мальчику.
– Черта с два я буду читать твой текст! – бормотал он в ярости. – Черта с два!..
Но для того чтобы выполнить свою угрозу, нужно было по меньшей мере написать собственный текст. И Виталий Петрович впервые за долгое время сел за пишущую машинку.
Он сел за машинку и спустя сорок минут понял, что сочинить ничего не может. Во-первых, потому, что он все время думал о впечатлении, которое должен произвести на знакомых, так прекрасно подготовленных к его выступлению. А во-вторых, потому, что ему самому до зубной боли обрыдла его «яркая биография»!..
Его биографию уже столько лет пихают во все дырки, как только о нем заходит речь. Она и «интересная», и «разносторонняя», и еще черт знает какая, и такую биографию ну просто грех не вспомнить, у кого такой биографий нет!
Виталий Петрович уже и сам раз пятьдесят выступал перед читателями со своей биографией. Его от нее уже давно тошнит. Он ею обожрался, как, говорится, «по самое некуда». И ведь никто не хочет пошевелить мозгами и сообразить, что человек, обладающий такой биографией (чтоб ее!), должен быть очень несчастным... Потому что нет ничего более противного и несостоятельного, чем разносторонний дилетантизм. Виталий Петрович ведь до сих пор с величайшим напряжением открывает для себя крохотные «амерички» и в муках постигает то, что мальчик-редактор просто усвоил из лекций еще на втором курсе университета...
Итак: Виталий Петрович сидит за машинкой – текста нет, а сам он, оказывается, уже давно думает, где бы достать хоть немного деньжат, чтобы вернуть долг одному знакомому художнику и дотянуть до выплаты аванса на студии научно-популярных фильмов.
Стоп! Стоп!.. Нужен текст! Нужен милый, раскованный шестиминутный текстик, из которого было бы ясно и ежу, какой Виталий Петрович обаятельный, талантливый, как он умеет подмечать то, мимо чего другие проходят, даже не пошевелив бровью, и какая же у него интересная, яркая и увлекательная биография.
1 2 3 4 5 6