Читатель должен получать ту самую статью, за которую он платит деньги; если нет, допустим любой обман. В таком случае новозеландских баранов можно продавать за английских, а в шерсть примешивать хлопок. Обман – его статья, написанная за Гребс. Таггарт раскурил трубку в третий раз. Но с первой же затяжкой он почувствовал чисто английскую ненависть к „высокоморальной“ болтовне и к хвастовству этой высокой моралью. Кто он такой, чтобы восставать против обычая? Разве не секретари готовят выступления для парламентских „шишек“? Разве заключения знаменитых адвокатов, которые они подписывают, не составляются зачастую их помощниками? Разве судьи сами пишут документы процессов?… Да, но всё это совсем другое… В тех случаях публика платит за мысли, а не за форму их выражения. Знаменитый адвокат ставит свою подпись под тем, что написано, и не обращает внимания, как это написано. Министр высказывает свои взгляды независимо от того, сам ли он написал или другие записали его мысли, и публика платит за взгляды, а не за то, как они выражены. Но статья Гребс – совсем другое дело. В этой статье публика будет платить не за мысли, взгляды или мнения, она будет платить за возможность заглянуть в душу своего кумира. „А его душа окажется моею! – думал Таггарт. – Кто стал бы тратить деньги, чтобы заглянуть в мою душу?“ Таггарт даже привстал и сел снова. Но если публика так легковерна, что толку об этом думать? Она с жадностью поглощает всё написанное и постоянно требует еще. Да! Но разве доверчивая публика не состоит из людей, которых нельзя одурачить? Таггарт встал и прошелся по комнате. Джимми Каунтер поднял голову.
– Ты, кажется, чем-то взволнован?
Таггарт уставился на него:
– Мне надо написать какую-нибудь чепуху за Джорджи Гребс для «Маяка», а вот пришло в голову, что это обман публики. Что ты на это скажешь, Джимми?
– Отчасти ты прав. Ну и что?
– Если это так, то я не хочу заниматься обманом, вот и всё.
Джимми Каунтер присвистнул.
– Дружище, я сейчас катаю заметку о скачках от имени «завсегдатая ипподрома»… а на скачках я не бывал уже несколько лет.
– Ну, это простительно.
– Всё простительно в нашем деле. Закрой глаза и глотай, что дают. Ведь ты только выполняешь заказ.
– Значит, стоит прилепить ярлык благопристойности, и от этого всё сразу станет приличным? Не так ли?
– Скажи, старина, что ты ел за завтраком?
– Послушай, Джимми, мне кажется, я зашел в тупик. Никогда такого со мной не бывало.
– Ну, что же, пусть больше не будет. Вспомни Дюма-отца. Я слышал, что под его именем выходило шестьдесят романов в год. Разве ему это повредило?
Таггарт взъерошил свои я;есткие рыжеватые волосы.
– К черту всё! – проговорил он.
Каунтер рассмеялся.
– Тебе платят, ну и делай, что от тебя требуют. Стоит ли расстраиваться? Журналы должны раскупаться. А статья Джорджи Гребс… что же… обычный газетный трюк.
– К черту Джорджи Гребс!
Таггарт надел шляпу и вышел, провожаемый долгим свистом удивленного Каунтера. Весь следующий день он занимался другими делами, стараясь убедить себя, что он чудак.
Таггарт даже попытался поделиться своими мыслями с другими журналистами. «Много шуму из ничего, – говорили одни. – Чем это плохо?» «Ничего не поделаешь. Жизнь заставляет», – отвечали другие. И всё-таки Таггарт никак не мог уговорить себя взяться за статью Гребс. Ему вспомнилось, что его отец в сорок пять лет переменил веру и тем погубил свою душу. И Таггарт внезапно почувствовал себя несчастным, как будто у него обнаружили наследственный туберкулез.
В пятницу его вызвал шеф.
– Доброе утро, Таггарт! Я только что вернулся. Взгляните-ка на передовую. Она должна пойти в «Маяке» завтра. Это не статья, а перечень фактов. Куда девался мой стиль?
Таггарт тяжело переминался с ноги на ногу.
– Видите ли, сэр, – начал он, – я подумал, что, может быть, вы сами захотите ее отработать, а факты в ней верны.
Шеф в упор посмотрел на Таггарта:
– Дорогой мой, неужели вы думаете, что у меня есть на это время? Так каждый напишет. Я не подпишу статью в таком виде. Обработайте как следует.
– Не знаю, смогу ли я… – начал он. – Я… я… – И вдруг умолк.
Шеф добродушно осведомился:
– Вы нездоровы?
Таггарт отрицательно покачал головой.
– Личные неприятности?
– Нет, сэр.
– Тогда принимайтесь за дело. Что у вас со статьей Гребс?
– Ничего.
– Не понимаю.
Таггарт почувствовал, что мышцы его напряглись.
– Дело в том, что я не могу написать ее.
– Что за чушь?… Пройдет любая белиберда, нужен только соответствующий колорит.
Таггарт судорожно глотнул воздух.
– В том-то и дело… Ведь это значит вести с публикой нечестную игру, сэр.
Таггарту показалось, что шеф начал угрожающе увеличиваться в размерах.
– Я не понимаю вас, Таггарт.
Таггарт выпалил неожиданно для себя:
– Я не желаю больше писать всякую ерунду за других, сэр» если это только не хроника или информация.
Шеф побагровел.
– Я плачу вам за определенную работу. Если не желаете выполнять указаний, мы можем обойтись без ваших услуг. Что с вами случилось, Таггарт?
Таггарт криво усмехнулся:
– Что-то вроде приступа угрызений совести, сэр. Ведь речь идет о коммерческой честности, не так ли?
Шеф откинулся назад на вращающемся кресле и добрых двадцать секунд внимательно разглядывал Таггарта.
– Понятно, – произнес он наконец ледяным тоном, – меня еще никогда так не оскорбляли. Вы свободны. Прощайте!
Таггарт положил бумаги на стол и, тяжело ступая, направился к двери. На пороге он обернулся:
– Очень сожалею, сэр, но я не могу иначе.
Шеф слегка наклонил голову, и Таггарт вышел.
В течение трех месяцев он наслаждался свободой. Журналисты нигде не требовались. К тому же имя его не пользовалось известностью. Гордость и излишняя щепетильность не позволяли ему обратиться в Объединенное журнальное издательство за рекомендацией. Он даже не решался объяснить, почему его «вышибли». Не говорить же, что из-за более высоких моральных правил, чем у его товарищей – журналистов. Два месяца Таггарт прожил вполне сносно, но последние две-три недели довели его до нищеты, и всё-таки чем больше он размышлял, тем сильнее чувствовал, что он прав, и тем меньше было желание поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Лояльность по отношению к бывшему шефу, которого он оскорбил своим осуждением, боязнь прослыть глупцом, а главное, опасение, как бы его не обвинили в хвастовстве, заставляли его молчать. Когда его спрашивали, почему он бросил работу в Объединенном журнальном издательстве, он отвечал: «Разногласия по принципиальному вопросу» – и отказывался от дальнейших объяснений. Сложилось общее мнение – Таггарт просто чудит. И хотя никто в Объединенном журнальном издательстве не знал, почему он исчез, Каунтер рассказывал, что тот перед уходом обругал Джорджи Гребс и отказался писать за него статью.
1 2 3