получаю свою кон-пен-сацию, отказываюсь от судебного преследования и ухожу тихо и мирно. Договоримся, как мужчина с мужчиной: я называю сумму – раз и навсегда, не больше и не меньше – пять фунтов, и дело с концом.
У Симмонса не было и пяти пенсов, не говоря уж о пяти фунтах, о чем он и информировал своего собеседника.
– Да мне бы и в голову не пришло, – добавил он, – становиться между законными супругами. Боже сохрани! Мне это, понятно, тяжело, но долг – святое дело. Уйду я.
– Нет, нет, – поспешно возразил Форд, хватая его за руку, – так не пойдет. Давай переиграем. Скажем, три фунта – не так и много, сам согласись. Всего-навсего три фунта – и я уйду от вас навеки, туда, где дуют ветры злые, как говорится, и ни одним глазком не гляну на свою собственную жену. Ну, браток, как мужчина с мужчиной: три фунта – и я ухожу. Разве ж это не по-божески?
– Кто же говорит, что не по-божески? – уклончиво отвечал Симмонс. – Да что там по-божески – это благородно, чистое благородство, так бы я сказал. Но у меня тоже совесть есть, мистер Форд, и я не допущу, чтоб вы по своей доброте из-за меня пострадали. Она вам законная супруга, и я не должен был становиться у вас на дороге. Так что извините великодушно. Оставайтесь и получайте всё, что вам по закону положено. Уходить надо мне, вот я и уйду. И он шагнул к двери.
– Погоди, – воскликнул Форд, проворно становясь между дверью и Симмонсом, – чего ради горячку пороть?! Ты только прикинь, как тебе одному худо будет – без родимого крова, никто о тебе не позаботится, и всё такое. Это же кошмарное дело. Два фунтика – идет? Ну ладно, не будем ссориться – один, один-единственный, как мужчина с мужчиной, и я тебе еще поставлю стаканчик. Один-то фунт раздобыть нетрудно: вон те часы продать, и порядок. Один фунтик – и дело с концом, и я тут же…
Внизу два раза громко постучали в дверь. В Ист-Энде так стучат обычно верхним жильцам.
– Кто там? – осведомился Боб Форд с опаской.
– Сейчас погляжу, – ответил Томас Симмонс и ринулся на лестницу.
Боб Форд услышал, как отворилась входная дверь. Он подкрался к окну, взглянул вниз и увидел женскую шляпку; она промелькнула и скрылась в подъезде, и одновременно с лестницы до слуха Форда донесся хорошо знакомый голос.
– Куда это ты разлетелся, да еще без шапки? – спросил голос не очень ласково.
– Я сейчас, Анна… тут… тут кой-кто пришел, хочет тебя повидать, – поспешно ответил Симмонс.
И на глазах у Боба Форда в сгущающихся сумерках по улице сломя голову пронесся человек – и человек этот был Томас Симмонс.
В три прыжка Форд очутился на площадке. Его супруга всё еще стояла внизу у дверей, ошеломленно глядя вслед Симмонсу. Форд кинулся в боковую комнату, распахнул окно, соскочил на крышу прачечной, оттуда во двор, отчаянным усилием перемахнул через забор и растаял во мраке. Ни одна живая душа его не видела. Вот почему позорное бегство Симмонса, который бросил жену прямо у нее на глазах, до сих пор вызывает толки в округе.
1 2 3
У Симмонса не было и пяти пенсов, не говоря уж о пяти фунтах, о чем он и информировал своего собеседника.
– Да мне бы и в голову не пришло, – добавил он, – становиться между законными супругами. Боже сохрани! Мне это, понятно, тяжело, но долг – святое дело. Уйду я.
– Нет, нет, – поспешно возразил Форд, хватая его за руку, – так не пойдет. Давай переиграем. Скажем, три фунта – не так и много, сам согласись. Всего-навсего три фунта – и я уйду от вас навеки, туда, где дуют ветры злые, как говорится, и ни одним глазком не гляну на свою собственную жену. Ну, браток, как мужчина с мужчиной: три фунта – и я ухожу. Разве ж это не по-божески?
– Кто же говорит, что не по-божески? – уклончиво отвечал Симмонс. – Да что там по-божески – это благородно, чистое благородство, так бы я сказал. Но у меня тоже совесть есть, мистер Форд, и я не допущу, чтоб вы по своей доброте из-за меня пострадали. Она вам законная супруга, и я не должен был становиться у вас на дороге. Так что извините великодушно. Оставайтесь и получайте всё, что вам по закону положено. Уходить надо мне, вот я и уйду. И он шагнул к двери.
– Погоди, – воскликнул Форд, проворно становясь между дверью и Симмонсом, – чего ради горячку пороть?! Ты только прикинь, как тебе одному худо будет – без родимого крова, никто о тебе не позаботится, и всё такое. Это же кошмарное дело. Два фунтика – идет? Ну ладно, не будем ссориться – один, один-единственный, как мужчина с мужчиной, и я тебе еще поставлю стаканчик. Один-то фунт раздобыть нетрудно: вон те часы продать, и порядок. Один фунтик – и дело с концом, и я тут же…
Внизу два раза громко постучали в дверь. В Ист-Энде так стучат обычно верхним жильцам.
– Кто там? – осведомился Боб Форд с опаской.
– Сейчас погляжу, – ответил Томас Симмонс и ринулся на лестницу.
Боб Форд услышал, как отворилась входная дверь. Он подкрался к окну, взглянул вниз и увидел женскую шляпку; она промелькнула и скрылась в подъезде, и одновременно с лестницы до слуха Форда донесся хорошо знакомый голос.
– Куда это ты разлетелся, да еще без шапки? – спросил голос не очень ласково.
– Я сейчас, Анна… тут… тут кой-кто пришел, хочет тебя повидать, – поспешно ответил Симмонс.
И на глазах у Боба Форда в сгущающихся сумерках по улице сломя голову пронесся человек – и человек этот был Томас Симмонс.
В три прыжка Форд очутился на площадке. Его супруга всё еще стояла внизу у дверей, ошеломленно глядя вслед Симмонсу. Форд кинулся в боковую комнату, распахнул окно, соскочил на крышу прачечной, оттуда во двор, отчаянным усилием перемахнул через забор и растаял во мраке. Ни одна живая душа его не видела. Вот почему позорное бегство Симмонса, который бросил жену прямо у нее на глазах, до сих пор вызывает толки в округе.
1 2 3