Но позже, выдержав пытку, к которой он себя приговорил, и выйдя в ночную тьму после шумных разговоров в курилке, он почувствовал невыразимое одиночество. Он казался себе смешным и никому не нужным. Ему мучительно хотелось, чтобы его утешили, и соблазн увидеть Милдред стал слишком силен. «Правда, — с горечью думал он, — от нее вряд ли можно дождаться утешения, но ему хотелось просто ее повидать; в конце концов она официантка и обязана прислуживать ему, как и всякому другому». Милдред была единственным дорогим ему человеком на свете. Бесполезно скрывать это от себя. Конечно, унизительно вернуться в кафе, словно ничего не случилось, но у него осталось не так уж много гордости. Не желая себе в этом признаться, он втайне надеялся получить от нее письмо; она ведь знала адрес института. Но она ему не написала: видно, ей было совсем безразлично, увидит она его снова или нет.
Он, твердил себе: «Я должен, должен ее увидеть».
Желание было таким непреодолимым, что у него не хватило терпения дойти до кафе пешком и он вскочил в пролетку; обычно он не делал этого из бережливости. Несколько мгновений он простоял на улице перед дверьми. Вдруг ему пришло в голову, что она больше здесь не работает. В ужасе он вбежал в кафе и сразу же ее увидел. Он сел за ее столик, и она к нему подошла.
— Пожалуйста, чашку чая и булочку, — заказал он.
Слова застревали у него в горле. Он боялся заплакать.
— А я-то уж думала, что вы умерли, — сказала она.
Она улыбалась. Улыбалась! По-видимому, она совсем забыла их ссору, которая не давала Филипу жить.
— Я решил, что вы мне напишете, если вам захочется меня видеть, — ответил он.
— Больше мне делать нечего, стану я письма писать!
Разве она могла сказать ему хоть одно ласковое слово? Филип проклинал судьбу, которая приковала его к такой женщине. Милдред пошла за чаем.
— Хотите, я присяду к вам на минутку? — спросила она, когда вернулась.
— Да.
— Где же вы были все это время?
— В Лондоне.
— Я подумала, что вы уехали на каникулы. Отчего вы не приходили?
Филип смотрел на нее измученными, горящими глазами.
— Разве вы не помните, я ведь сказал, что мы никогда больше не увидимся?
— Тогда зачем вы пришли?
Казалось, Милдред хочет заставить его испить чашу унижения до дна, но, зная ее, он понимал, что она говорит наобум; она мучила его без всякого злого умысла. Он ничего не ответил.
— Разве это не было подло, шпионить за мной? А я-то верила, что вы джентльмен в полном смысле слова.
— Не будьте со мной такой жестокой, Милдред. Я этого не вынесу.
— От вас прямо помрешь, ей-Богу! Никак я вас не разберу.
— Да все очень просто: я набитый дурак, полюбил вас без памяти, а вам, я знаю, на меня наплевать.
— Будь вы джентльменом, вы бы пришли на другой день и попросили у меня прощения.
Она была безжалостна. Филип взглянул на ее шею и подумал, как хорошо было бы полоснуть по ней ножом, который Милдред ему подала. Он уже достаточно хорошо знал анатомию, чтобы сразу найти сонную артерию. И в то же время ему так хотелось покрыть поцелуями ее бледное, узкое лицо.
— Если бы вы могли понять, как я вас люблю.
— Вы еще не попросили у меня прощения.
Он стал белее полотна. Она была уверена, что ни в чем не провинилась. Теперь она хотела видеть его унижение. А ведь он по натуре был человек гордый; на какой-то миг его охватило желание послать ее к черту, но он не посмел. Страсть делала его малодушным. Он готов был на что угодно, лишь бы ее видеть.
— Я очень жалею, что так случилось, Милдред. Пожалуйста, простите меня.
Он едва выдавил из себя эти слова. Они стоили ему неимоверных усилий.
— Ну, теперь, когда вы попросили прощения, могу вам сказать: я пожалела, что не пошла с вами в тот вечер. Мне казалось, что Миллер — джентльмен, но я, видно, ошиблась. И мигом его прогнала.
У Филипа даже дух захватило от счастья.
— Милдред, пойдемте со мной сегодня вечером! Давайте где-нибудь поужинаем.
— Ох, ей-Богу, не могу. Меня будет ждать тетя.
— Я пошлю ей телеграмму. А вы скажете, что вас задержали в кафе; она ничего не узнает. Ну пойдемте, умоляю вас. Я так давно вас не видел, мне хочется с вами поговорить.
Она недовольно оглядела свое платье.
— Чепуха! Мы пойдем куда-нибудь, где никто и не заметит, как вы одеты. А потом сходим в мюзик-холл. Ну, пожалуйста, скажите да. Мне это доставит такое удовольствие!
Она немного поколебалась; он смотрел на нее жалким, умоляющим взглядом.
— Ну что ж, пожалуй. Сто лет никуда не ходила.
Он едва удержался, чтобы не схватить ее руку и не покрыть поцелуями.
60
Они поужинали в одном из ресторанчиков в Сохо. Филип трепетал от радости. Это не был один из тех вечно переполненных ресторанов, куда ходит как почтенная публика, так и небогатый люд — первые в расчете поглядеть на то, как живет богема, вторые, потому что здесь кормят дешево. Это скромное заведение содержали некий славный уроженец города Руана и его жена; Филип открыл его по чистой случайности. Его привлекло французское убранство витрины, где посредине красовалось блюдо с куском сырой вырезки, а по бокам — груды сырых овощей. Прислуживал всего один невзрачный француз, пытавшийся научиться английскому языку в доме, где с утра до вечера слышалась только французская речь, а постоянными посетителями были несколько дам легкого поведения, две-три menages, которым сохраняли их салфетки, и несколько чудаков, забегавших сюда, чтобы наспех проглотить свой скромный обед.
Филипу и Милдред удалось получить отдельный столик. Филип послал официанта в соседний кабачок за бутылкой бургундского; он заказал potage aux herbes, бифштекс aux pommes и omelette au kirsch. И в обстановке и в самом обеде было что-то романтическое. Милдред сперва огляделась с неодобрением — «не верю я этим иностранцам: Бог его знает, чего только не намешано в их блюдах», — но в конце концов и она не устояла.
— Мне здесь нравится, — заявила она. — Чувствуешь себя как дома.
Вошел высокий человек с гривой седых волос и растрепанной бородкой, в поношенном плаще и видавшей виды шляпе. Он кивнул Филипу, с которым уже тут встречался.
— Он похож на анархиста, — сказала Милдред.
— Это и есть один из самых опасных анархистов в Европе. Он сидел во всех европейских тюрьмах и убил больше людей, чем любой бандит. У него всегда бомба в кармане, поэтому с ним лучше держать ухо востро: чуть что не так скажешь — выкладывает бомбу на стол.
Она посмотрела на высокого старика со страхом, а потом недоверчиво взглянула на Филипа. Заметив, что глаза его смеются, она нахмурилась.
— Вы меня разыгрываете.
Он даже захохотал от удовольствия — так он был счастлив. Но Милдред не нравилось, когда над ней смеются.
— Не вижу ничего смешного, когда врут.
— Не сердитесь.
Он взял ее руку, лежавшую на столе, и нежно ее пожал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203