..
Говорили, что первая супруга, которой он дал развод, прожила с ним не более полугода, какая она была – этого я не знаю, но что до госпожи О-Ити, так она еще задолго до свадьбы славилась как редкостная красавица. Супруги жили удивительно дружно, что ни год – один за другим рождались у них дети, помнится, к тому времени, как я поселился в замке, уже были у них и старший сынок, и дочка, двое или трое детей. Старшая девочка, госпожа О-Чача, была еще совсем малым дитем – кто угадал бы, что в будущем этой крохе суждено стать любимейшей супругой великого Хидэёси, матерью его наследника Хидэёри, прославленной госпожой Ёдогими? Поистине непредсказуемы судьбы людские!.. Замечу, однако, что госпожа О-Чача уже в ту пору отличалась на редкость красивой внешностью, люди говорили, что чертами лица она как две капли воды походит на мать – те же глаза, рот, форма носа, – так что даже мне, слепому, и то чудилось, будто я хоть и смутно, а все же чувствую ее красоту.
И то сказать – какой рок судил мне, низкорожденному, состоять так близко на службе при столь благородных дамах?.. Да, да, конечно, сударь, я забыл рассказать вам, что вначале я занимался только тем, что лечил растиранием воинов-самураев, но, когда случалось людям в замке соскучиться, они частенько просили меня: «Эй, слепой, побренчи-ка на своем сямисэне!» – и я пел им разные песенки, которые были тогда в ходу в народе. Толки об этом донеслись, наверное, до женских покоев, дескать, есть тут один потешный слепой, хорошо поет песни… Вот за мной и прислали, ступай, мол, желают послушать, как ты поешь, и я несколько раз представал перед госпожой. Как вы сказали?.. Нет, замок-то был громадный, кроме самураев там служило множество всяческого народа, постоянно проживала труппа настоящих артистов. Не то чтобы я так уж угодил госпоже, а просто, наверное, такой знатной даме народные песни как раз и были в диковинку и потому интересны… К тому же в те времена сямисэн встречался еще нечасто, не то что теперь, в ту пору лишь немногие, самые любознательные люди, охочие до всяких новинок, понемножку учились на нем играть, оттого, наверное, и понравился необычный звук его струн… Угадали, сударь, – никакого учителя у меня не было. Просто, сам не знаю почему, с детства я любил музыку; бывало, как услышу мелодию, сразу запоминаю, и хоть толком ни у кого не учился, а как-то само собой получалось, что мог и сыграть, и спеть… Вот и сямисэном баловался время от времени просто так, для утехи, и незаметно выучился играть довольно сносно. Конечно, играл по-любительски, как умел, настоящим искусством, достойным внимания, такую игру не назовешь, но, может быть, как раз это мое несовершенство нравилось госпоже. Не знаю, только всякий раз, когда я для нее играл, она хвалила меня и дарила замечательные подарки. Времена были смутные, то в одном, то в другом краю непрерывно вспыхивали сражения, но, бывало, как начнется война, веселились тоже немало… Уедет господин куда-нибудь в дальний поход, женщинам делать нечего, вот и примутся играть на кото, чтобы развеять скуку. А то, бывало, во время долгой осады, когда приходится сидеть взаперти, нередко устраивали забавные представления, чтобы люди не унывали, не пали духом, – много было веселого, вовсе не одни лишь страхи да ужасы, как теперь воображают… Госпожа была мастерица играть на кото, в свободные минуты всегда играла, тогда я тоже брал сямисэн и сразу подстраивался к любой мелодии; ей это, кажется, очень нравилось, она хвалила меня: «Молодец!» – и так получилось, что с тех пор я стал постоянно прислуживать в женских покоях. Госпожа О-Чача тоже все время лепетала: «Бонза, бонза!» (так она меня называла) – и целыми днями играла со мной в разные игры, а то, бывало, приказывает: «Бонза, спой песенку про тыкву!» Вот эта песня:
Как под крышей, под застрехой
Тыкву посадили,
Тыкву посадили!
Чтобы плети вверх тянулись,
Чтоб весь дом обвили,
Да, чтоб весь дом обвили!
А вот еще одна песня, другая:
Эх, красива была шляпа моя новая,
Вся солома расписная, лакированная,
Из Кавати моим милым привезенная.
Эй-коро-эй-да!
Эйкоро-эй-на
Только шляпа та от времени треснула.
Увидала я – под ноги ее бросила.
Тотора!
Эй-торо-эй-да!
Эй-торо-эй-на!
Было еще множество разных песен, мелодию-то я помню, а вот слова позабыл. Что поделаешь, как постарел, так память совсем отшибло…
* * *
А между тем у нашего князя вышла ссора с шурином его Нобунагой, и началась между ними война. Когда, бишь, это случилось?.. Ну да, ведь битва при Анэгаве была в 1-м году Гэнки, верно? Вы, сударь, человек образованный, умеете читать книги, стало быть, все это вам лучше моего ведомо… Помню только, что вспыхнула эта распря вскоре после того, как началась моя служба при госпоже, а поссорились они потому, что князь Нобунага внезапно вторгся во владения соседа нашего Асакуры, ни единым словом не уведомив о том нашего господина. Вообще-то в минувшие времена, еще при князе Сукэмасе, эти князья Асакура помогли укрепиться дому Асаи, с тех пор наши господа считали себя вечными должниками Асакуры за это благодеяние. Оттого-то наш господин, породнившись с семейством Ода, взял с князя Нобунаги письменную клятву никогда не посягать на земли Асакуры, не вторгаться в край Этидзэн, его владения. Однако не прошло и трех лет, как Нобунага нарушил обещание, забыв о своем клятвенном обязательстве, словно то была пустая бумажка.
Больше всех разгневался старый князь Хисамаса, явился в покои сына и созвал туда всех вассалов, ближних и даже дальних. «Этот твой Нобунага – подлец, ничтожество! Негодяй!.. Еще немного, и он уничтожит дом Асакуры в Этидзэне, а потом нагрянет и сюда, в этот замок… Пока Асакура еще держится крепко, нужно соединенными силами вместе ударить на Нобунагу и навсегда с ним покончить!» – требовал старый князь и прямо кипел от гнева, но князь Нагамаса, да и вассалы некоторое время хранили молчание. Конечно, нарушить собственное клятвенное обещание – низость со стороны Нобунаги, но и Асакура тоже не без греха: в расчете на узы долга, связывающие его с нашим князем, ведет себя вызывающе дерзко по отношению к дому Ода… Зная прекрасно, что князь Нобунага часто приезжает в столицу совещаться о делах государства, сам ни разу на совет не явился – а ведь это оскорбительно не только для Нобунаги, но даже по отношению к императору и вельможам…
Многие вассалы высказывались в том смысле, что даже вместе с воинством Асакуры нет никакой надежды одолеть Нобунагу. Что если ради соблюдения приличия отрядить в Этидзэн на подмогу Асакуре, скажем, тысячу человек, а с Нобунагой начать переговоры и как-нибудь с ним поладить?.. Но, услышав такие речи, старый князь разгневался еще пуще:
– Вы, ничтожные, худородные самураи, как вы смеете нести такой вздор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Говорили, что первая супруга, которой он дал развод, прожила с ним не более полугода, какая она была – этого я не знаю, но что до госпожи О-Ити, так она еще задолго до свадьбы славилась как редкостная красавица. Супруги жили удивительно дружно, что ни год – один за другим рождались у них дети, помнится, к тому времени, как я поселился в замке, уже были у них и старший сынок, и дочка, двое или трое детей. Старшая девочка, госпожа О-Чача, была еще совсем малым дитем – кто угадал бы, что в будущем этой крохе суждено стать любимейшей супругой великого Хидэёси, матерью его наследника Хидэёри, прославленной госпожой Ёдогими? Поистине непредсказуемы судьбы людские!.. Замечу, однако, что госпожа О-Чача уже в ту пору отличалась на редкость красивой внешностью, люди говорили, что чертами лица она как две капли воды походит на мать – те же глаза, рот, форма носа, – так что даже мне, слепому, и то чудилось, будто я хоть и смутно, а все же чувствую ее красоту.
И то сказать – какой рок судил мне, низкорожденному, состоять так близко на службе при столь благородных дамах?.. Да, да, конечно, сударь, я забыл рассказать вам, что вначале я занимался только тем, что лечил растиранием воинов-самураев, но, когда случалось людям в замке соскучиться, они частенько просили меня: «Эй, слепой, побренчи-ка на своем сямисэне!» – и я пел им разные песенки, которые были тогда в ходу в народе. Толки об этом донеслись, наверное, до женских покоев, дескать, есть тут один потешный слепой, хорошо поет песни… Вот за мной и прислали, ступай, мол, желают послушать, как ты поешь, и я несколько раз представал перед госпожой. Как вы сказали?.. Нет, замок-то был громадный, кроме самураев там служило множество всяческого народа, постоянно проживала труппа настоящих артистов. Не то чтобы я так уж угодил госпоже, а просто, наверное, такой знатной даме народные песни как раз и были в диковинку и потому интересны… К тому же в те времена сямисэн встречался еще нечасто, не то что теперь, в ту пору лишь немногие, самые любознательные люди, охочие до всяких новинок, понемножку учились на нем играть, оттого, наверное, и понравился необычный звук его струн… Угадали, сударь, – никакого учителя у меня не было. Просто, сам не знаю почему, с детства я любил музыку; бывало, как услышу мелодию, сразу запоминаю, и хоть толком ни у кого не учился, а как-то само собой получалось, что мог и сыграть, и спеть… Вот и сямисэном баловался время от времени просто так, для утехи, и незаметно выучился играть довольно сносно. Конечно, играл по-любительски, как умел, настоящим искусством, достойным внимания, такую игру не назовешь, но, может быть, как раз это мое несовершенство нравилось госпоже. Не знаю, только всякий раз, когда я для нее играл, она хвалила меня и дарила замечательные подарки. Времена были смутные, то в одном, то в другом краю непрерывно вспыхивали сражения, но, бывало, как начнется война, веселились тоже немало… Уедет господин куда-нибудь в дальний поход, женщинам делать нечего, вот и примутся играть на кото, чтобы развеять скуку. А то, бывало, во время долгой осады, когда приходится сидеть взаперти, нередко устраивали забавные представления, чтобы люди не унывали, не пали духом, – много было веселого, вовсе не одни лишь страхи да ужасы, как теперь воображают… Госпожа была мастерица играть на кото, в свободные минуты всегда играла, тогда я тоже брал сямисэн и сразу подстраивался к любой мелодии; ей это, кажется, очень нравилось, она хвалила меня: «Молодец!» – и так получилось, что с тех пор я стал постоянно прислуживать в женских покоях. Госпожа О-Чача тоже все время лепетала: «Бонза, бонза!» (так она меня называла) – и целыми днями играла со мной в разные игры, а то, бывало, приказывает: «Бонза, спой песенку про тыкву!» Вот эта песня:
Как под крышей, под застрехой
Тыкву посадили,
Тыкву посадили!
Чтобы плети вверх тянулись,
Чтоб весь дом обвили,
Да, чтоб весь дом обвили!
А вот еще одна песня, другая:
Эх, красива была шляпа моя новая,
Вся солома расписная, лакированная,
Из Кавати моим милым привезенная.
Эй-коро-эй-да!
Эйкоро-эй-на
Только шляпа та от времени треснула.
Увидала я – под ноги ее бросила.
Тотора!
Эй-торо-эй-да!
Эй-торо-эй-на!
Было еще множество разных песен, мелодию-то я помню, а вот слова позабыл. Что поделаешь, как постарел, так память совсем отшибло…
* * *
А между тем у нашего князя вышла ссора с шурином его Нобунагой, и началась между ними война. Когда, бишь, это случилось?.. Ну да, ведь битва при Анэгаве была в 1-м году Гэнки, верно? Вы, сударь, человек образованный, умеете читать книги, стало быть, все это вам лучше моего ведомо… Помню только, что вспыхнула эта распря вскоре после того, как началась моя служба при госпоже, а поссорились они потому, что князь Нобунага внезапно вторгся во владения соседа нашего Асакуры, ни единым словом не уведомив о том нашего господина. Вообще-то в минувшие времена, еще при князе Сукэмасе, эти князья Асакура помогли укрепиться дому Асаи, с тех пор наши господа считали себя вечными должниками Асакуры за это благодеяние. Оттого-то наш господин, породнившись с семейством Ода, взял с князя Нобунаги письменную клятву никогда не посягать на земли Асакуры, не вторгаться в край Этидзэн, его владения. Однако не прошло и трех лет, как Нобунага нарушил обещание, забыв о своем клятвенном обязательстве, словно то была пустая бумажка.
Больше всех разгневался старый князь Хисамаса, явился в покои сына и созвал туда всех вассалов, ближних и даже дальних. «Этот твой Нобунага – подлец, ничтожество! Негодяй!.. Еще немного, и он уничтожит дом Асакуры в Этидзэне, а потом нагрянет и сюда, в этот замок… Пока Асакура еще держится крепко, нужно соединенными силами вместе ударить на Нобунагу и навсегда с ним покончить!» – требовал старый князь и прямо кипел от гнева, но князь Нагамаса, да и вассалы некоторое время хранили молчание. Конечно, нарушить собственное клятвенное обещание – низость со стороны Нобунаги, но и Асакура тоже не без греха: в расчете на узы долга, связывающие его с нашим князем, ведет себя вызывающе дерзко по отношению к дому Ода… Зная прекрасно, что князь Нобунага часто приезжает в столицу совещаться о делах государства, сам ни разу на совет не явился – а ведь это оскорбительно не только для Нобунаги, но даже по отношению к императору и вельможам…
Многие вассалы высказывались в том смысле, что даже вместе с воинством Асакуры нет никакой надежды одолеть Нобунагу. Что если ради соблюдения приличия отрядить в Этидзэн на подмогу Асакуре, скажем, тысячу человек, а с Нобунагой начать переговоры и как-нибудь с ним поладить?.. Но, услышав такие речи, старый князь разгневался еще пуще:
– Вы, ничтожные, худородные самураи, как вы смеете нести такой вздор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91