Не обращая на него внимания, Лоуренсон перелез через ограждение в спасательную шлюпку. Лодочка бешено качалась взад и вперед, пока он пытался отвязать веревку, державшую лодку на „Себастьяне“. Но узел был влажным и не поддавался.
Всхлипывая от боли и разочарования, он полез в чемодан за бритвой. У него ушло несколько минут, чтобы разрубить полудюймовую веревку. Он несколько раз порезался, прежде чем рассек узел.
Он оттолкнулся, оставив кровавые отпечатки на корпусе „Себастьяна“. Его руки так болели, что он едва мог грести, а его стоны разносились по темной воде.
Когда он добрался до пирса, то вылез из шлюпки и оттолкнул ее в море, надеюсь, что ее унесет каким-нибудь отливом. Он стоял там и смотрел на судно, длинные призрачные очертания которого были в нескольких сотнях ярдов от него. Вдруг, на миг ему показалось, что он увидел там огонек – может спичку, или зажигалку. Его разъярила мысль о том, что они стояли на палубе и смотрели, как он отгребает, слушали его стоны. „Уроды!“, – закричал он, размахивая в воздухе кулаком. „Вы поганые уроды! Скоты!“
Эхо от его крика разнеслось по всей гавани, и он подождал ответа. Не услышав его, он швырнул чемодан с пирса и поспешил убраться из яхт-клуба на темную улицу.
Машин на дороге в город не было, и он шел по ней больше часа. В итоге, оцепеневший от изнеможения, он рухнул в поле рядом с дорогой и спал до утра.
Негр, везущий в грузовике хлеб, подбросил его в город, где он взял такси до аэропорта. К полудню он уже был на пути в Нью-Йорк. Он пробудет там несколько часов и пересядет на самолет до Кливленда. Согласно билету, он прилетит домой к девяти тридцати вечера.

1 2 3 4