Крупные люди, неторопливая мощность и стойкое упрямство работы - это впечатление закрепилось у меня на все дни в Мурманске и "по вся дни" жизни. На пустынном берегу Ледовитого океана, на гранитных камнях, местами уже размолотых движением ледника и временем в песок, строится город. Именно так: люди строят сразу целый город. Против вокзала, на пригорке, обширное здание гостиницы, центральная часть его сложена из разноцветных кусков гранита, а крылья - деревянные, эти крылья и островерхая крыша придали всему корпусу странную легкость. Всюду идет стройка общественно-служебных учреждений.
- Это будет больница, а там - клуб, исполком,- говорят мне.
Выравнивается почва для будущих улиц, свозят камень для мостовых; на горе, над городом, строится целый поселок - маленькие домики. Небольшие особнячки обывателей, построенные "на скорую руку", деревянные, скучные коообки без украшений, немногочисленны и незаметны в общей массе нового. Особнякам этим десять - пятнадцать лет от роду, но, несмотря на юность, некоторые из них уже обветшали, покривились.
- Строились кое-как, без расчета на долгую жизнь. Урвать да удрать был расчет.
Расширяется вагонный двор, расширяется порт, всюду шум работы, и снова отмечаешь ее неторопливый, уверенный темп. Чувствуешь, что строятся прочно, надолго.
В порту тяжеловато двигаются солидные бородачи, глаза у них пронзительно дальнозоркие, голоса необычно гулки, точно люди эти далеко друг от друга и гово-рят в рупор. Руки этих людей - точно весла, широкие ладони деревянно жестки. Очень крепкие люди. Они - жалуются:
- Причалов в порту не хватаит, вона двое англичан на рейде ошвартовались, приткнуться некуда.
- Тралеров мало, а то бы мы на весь Союз рыбой хвастанули,- мечтает человек в сапогах выше колен и в шляпе с назатыльником.
Остроносый товарищ из исполкома охлаждает бородатого мечтателя:
- Нет, нам похвастаться долго не удастся, мы даем только 6% всего улова, а Каспий - 54%, а Дальний Восток - 32...
- А ты дай тралера, мы те покажем Восток с процентами...
- Вот когда пятилеточка обнаружит себя для нас, тогда, товарищ, и сосчитай процент...
Только что пришел с моря тралер, трюмы его набиты треской и палтусом, рыба лежит даже на палубе, тяжелые связки красных морских окуней висят на такелаже.
- Этот самый окунь англичане очень любят...
Толстый человек с каменным лицом оглушительно кричит:
- Эй-эй, ребята, начинай выгружать!
Тралер похож на кита с парусами, воткнули в спину кита две мачты и плавают на нем.
- Вот когда нам эдаких суденышков дадут полсотни за пятилетку...
- Должны дать больше.
- Ловцов не хватаит...
- Рыба - есть, ловец - будет,- утешительно говорит сутулый старик, мокрый от плеч до пят, в кожаном переднике, выпачканном рыбьей слизью и кровью. Усмехаясь, он сообщает мне:
- Через двое-трое суток должен прийти с моря одноименец твой "Максим Горький" - хо-ороший новичок!
В огромных сараях рыбного завода женщины укладывают в бочки освежеванную треску.
- Это повезем англичан кормить...
- Их бы, дьяволов, не треской, а кирпичами кормить!
Молодой парень матрос "вносит поправку":
- Треской, товарищи, питается не буржуазия, а рабочий класс Англии...
- Известно. Чего барин сам не прожует - собаке дает...
Говорят здесь - отлично, кругло, веско, чистейшим языком не засоренным чужими словами.
- Вы, товарищ, на палтуса взгляните,- предлагают мне и ведут в помещение, где анафемски холодно и поленницами, с пола до потолка, лежит распластанная крупная рыба, вероятно, не менее метра длиною, янтарное мясо ее блестит золотом застывшего жира.
- Помещениев не хватаит,- говорят за моей спиной.
Я начинаю замечать, что словцо "не хватаит" - припев ко всем речам здесь.
В порту гремит работа, стучат топоры, тяжело брякают цепи, гулко шлепается тес о деревянный настил, работают лебедки на иностранных судах. Грузят лес на три парохода, четвертый кончил погрузку. Должно быть, эти пароходы привезли части каких-то машин, множество алюминия и рулонов газетной бумаги. Последняя не очень радует глаз, досадуешь, что всё еще нужно ввозить бумагу в страну, которая обладает лесной площадью в 825 миллионов квадратных гектаров, не включая сюда леса Якутии и лесной массив Лены. Но затем вспоминаешь, что до революции мы тоже ввозили бумаги ежегодно 280 тысяч тонн и что все крупные газеты наши печатались на финляндской бумаге. И становится совсем не грустно, когда вспомнишь, что "Крестьянская газета" печатается в количестве 1450 тысяч экземпляров да издает десяток журналов для деревни; вспоминаешь огромные тиражи центральных и областных органов, газеты и книги нацменьшинств; каждый крупный уездный город тоже имеет свою газету, фабрики и заводы - тоже, затем вспомнишь обилие политической, научной, профессиональной литературы и художественной.
Едва ли есть культурное государство, которое за десять лет издало бы и продало только одних классиков 18 205 795 экземпляров, причем на долю Льва Толстого приходится 1826 тысяч, Пушкина - 1661 тысяча, Салтыкова - 1188 тысяч, Чехова - 1103 тысячи, Некрасова - 984 тысячи, Короленко - 741 тысяча, Лермонтова - 470 тысяч, Достоевского - 403 тысячи. И затем неисчислимый поток современной литературы, переводной беллетристики. Естественно, что бумаги "не хватаит". Поучительно было бы сопоставить цифры роста книжной продукции с цифрами десятилетий 90 - 900-910.
Размышляя об этом, вижу: вода залива как будто понижается, обнажая рябое дно, усеянное крупной галькой и раковинами. Кривокрылые чайки стонут и падают в сыром воздухе, как бы притворяясь, что они не умеют летать.
- Отлив,- говорят мне.- Идемте взглянуть, туг англичане кран свой затопили, черти, мо-гучий кран.
- Силов не хватаит поднять его...
- Ну все-таки - поднимем!
- А - как же!
Из воды торчат железные ребра, напоминая грудную клетку, над нею гигантский шлем, сквозь воду видны еще какие-то лапы, рычаги; вода отходит в море всё заметнее, и железо под нею как будто шевелится, приподнимаясь со дна. Весьма похоже, что в Кольском заливе утонул марсианин из романа Герберта Уэллса.
- Вот это самое - оно! - говорит высоколобый бородач и, вздохнув, двигает рукой, точно поршнем.- Видите - шишечка там впутана?
"Шишечку" я не вижу, а есть что-то кругловатое, размерам в добрую бочку.
- Непонятно - к чему эта шишечка? - соображает бородач, встряхивая кожаный кисет и сунув в рот черную трубку.- Краны эти я довольно хорошо знаю, в Архангельске видел, в норвежских портах. Настроили они тут немало,говорит он сквозь зубы.- Видели на берегу железные бараки? Это - казармы, должно быть. Тюрьму в Александровске построили, каменная здания, очень пригодилась. Там, в Александровске, профессор знаменитый живет, к нему люди ездят, как в старину К святому угоднику, старцу.
1 2 3 4 5