"Людей надо наказывать чаше". А я посмеиваюсь: ведь коли правильно наказывать, так надо - всех, а тогда и время ни на что не хватит и делать больше нечего - дери дёром друг дружку, только и всей работы. Рассердился монах на меня: "Ты, говорит, дурак!" И ушёл. А попик этот в уголке сидел и вот подкатился ко мне и - начал, - ах, какой! Я тебе, дружба, так скажу: он мне вроде Иван-Крестителя. Язык ему мешал, не все наши слова можно сказать чужим языком, ну - всё-таки говорил он с большою душой. "Видел я, говорит, что вы, - всё на вы со мною, да! - вы, говорит, не верите монаху, ох, говорит, это очень хорошо; бог, говорит, не злодей людям, а сердечный друг, только с ним, по доброте его, так случилось: растаял он в слёзной жизни нашей, как сахар в воде, а вода сорная, вода грязная, и не стало нам чуть его, не чуем, не слышим скуса божия в жизни нашей. А всё-таки он во всём мире пролит и в каждой душе живёт чистейшей искрой, и надо, говорит, нам искать бога в человеке, собирать его во единый ком, а как соберётся господь всех душ живых во всей силе своей, - тогда придёт к нему сатана и скажет: велик ты, господи, и силён безмерно, не знал я этого - прости, пожалуйста! А теперь - не хочу больше бороться с тобой, возьми меня на службу себе".
Старик говорил напряжённо, и на его тёмном лице странно сверкали расширенные зрачки.
- "И тогда наступит конец всякому непотребству и злу, и всякой земной сваре, и все люди возвратятся в бога своего, как реки в океан-море"...
Он захлебнулся словами, ударил по коленям своим и начал сиповато смеяться, радостно продолжая сквозь смех:
- Ну, так всё это мне по сердцу пришлось, так светло на душе стало - и не знаю, что сказать французику. "Ваше, говорю, Христово подобие, можно тебя обнять?" Обнялись и - давай мы плакать оба, - ведь как плакали! Как малые ребята, родителей встретив после долгой разлуки. А оба - старые, у него щетинка-то вокруг гуменца тоже седая. Тут я ему и сказал: "Ты, говорю, мне, христоподобие, вместо Ивана Крестителя!" Ваше христоподобие зову его, а самому смешно: он - я те сказал - на скворца похож был. А монах этот, Виталий, всё ругал его: "Вы, говорит, гвоздик!" Верно, он и на гвоздик был схож,- острый такой! Тебе, дружба милая, вся эта радость моя, конечно, непонятная, ты - грамотный, сам всё знаешь, а я в ту пору слепой был, хожу - будто всё вижу, а - ничего не понимаю, - где бог? А он мне сразу всё и открыл, - сообрази, каково это было мне? Ведь я тебе речи его в краткости сказал, а мы с ним до свету беседу вели, он мне столько много говорил, что я - одно ядро помню, а скорлупку всю растерял...
Замолчав, он понюхал воздух, как зверь.
- Дождик будто собирается? Али - нет?
Понюхал ещё и успокоенно решил:
- Нет, не будет дождя, - это к ночи сыреет. Я тебе, дружба, скажу, все эти французы и разных иных земель жители - высокоумный народ. В Харьковской, не то в Полтавской губерне, у одного князя великого, англичанин, управляющий, глядел-глядел на меня, потом позвал в комнату и говорит: "Вот тебе, старик, секретное письмо и отнеси его туда-то, такому-то человеку, - можешь?" Чего же не мочь? Мне всё равно куда идти, а тут вёрст сотня до указанного места. Взял я пакет, привязал на верёвочку, сунул за пазуху - иду. Пришёл в указанное место, прошусь: "Допустите меня к помещику". Меня, конечно, по шее. Гонют, бьют. Ах вы, думаю, окаянные, раздуй вас горой! А пакет в бумажке был, и от поту бумажка разлезлась вся, - гляжу: деньги! Большие деньги, рублёв триста, примерно. Испугался - вдруг заметит кто-нибудь да украдёт ночью? Что делать? И вот сижу в поле, на дороге, под деревом, - едет господин, может, это тот самый, кого мне нужно? Встал на дорогу, машу посохом, кучер меня хлыстом огрел, ну, господин велел остановиться и даже ругнул его. Господин - тот самый. "Вот, говорю, извольте, получите секретный пакет". - "Хорошо, говорит, садись со мной, едем". Поехали, привёз он меня в роскошную комнату и спрашивает: "Что это за пакет?" - "По-моему - деньги, говорю, бумага-то отпотела, я видел". - "А кто, говорит, дал это тебе?" - "Не могу сказать, не велено". Он - кричать на меня: "К становому отправлю, в тюрьму". - "Ну, что ж, говорю, значить, так надо". Он меня пугал-пугал, однако - не боюсь. Вдруг - отворяется дверь, и этот самый англичанин на пороге. Что такое? А он хохочет. Он по железной дороге раньше меня приехал и - ждал: приду я али нет? И знали они оба, что давно я пришёл, и видели, как прислуга гнала меня, - сами же и велели гнать, бить не велели, а только - гнать. Ну, понимаешь, это они шутку шутили для испытания мне, - донесу деньги али нет. Понравилось им, что донёс, велели они мне вымыться, дали всякую чистую одёжу и пожалуйте кушать с ними. Да, дружба... Ну, я тебе скажу, и кушали мы! А вино, - так, знаешь, хлебнёшь его, и - рот закрыть сил нет. И обожгло, и дух прелестный. Так они меня напоили, что сблевал я. На другой день - тоже кушал с ними, рассказывал разное, очень удивлялись. Англичанин напился и доказывал, что русский народ - самый удивительный и никому неизвестно, что он может сделать. Даже кулаком по столу стучал. Деньги эти они дали мне - возьмите, говорят. Я взял, хоть никогда не жаловал на деньги, неинтересен был к ним. Ну, а вещь разную любил покупать, раз - куклу купил; иду по улице, гляжу: кукла в окошке лежит, совсем как живое дитё и даже глазки заводит. Купил. Четверо суток с собою таскал, присяду где-нибудь, выну из котомки и гляжу. Потом девчонке отдал в деревне. Отец её спрашивает - украл? Украл, говорю, - стыдно было сказать, что купил...
- Как же кончилось с англичанином?
- Отпустили меня, только и всего. Руку жали мне. Говорили разное, эдакое - дескать, мы пошутили, извините... Надо мне поспать, дружба, а то завтра у меня день трудный...
Укладываясь спать, он говорил:
- Чудак я был! Вдруг, бывало, охватит меня радость, так всё нутро, всё сердце и обольётся, - хоть пляши! И - плясал ведь; люди смеются, а я пляшу... Что ж? Детей - нет у меня, стыдиться некого...
- Это, дружба, душа играет, - задумчиво и тихо продолжал он. - Она капризная, вдруг привлечётся к самому, скажу, смешному да и держит тебя около него. Вот тоже - вроде куклы - девочка меня соблазнила; наткнулся я на девочку - в одной усадьбе барской, сидит ребёнок, годов девяти, над прудом, прутиком воду сечёт и слёзы точит, - вся мордочка у неё в слезах, как цветок в росе, и даже грудка слезами унизана. Конечно, я присел к ней: "Что ж это ты плачешь, день весёлый, а ты - плачешь?" Оказалась сердитая: "Уйди", - говорит! А я - упрямый. Разговорил её, она мне и сказывает: "Ты, говорит, к нам не ходи; у меня папаша - злой, мамаша - злая и брат - тоже злой!" Я - про себя смеюсь, а вид такой сделал, будто напугался и верю ей, и всё говорю - со страхом - ай-яй-яй! Тут она мордочкой ткнулась в плечо мне и - рыдать, даже дрожит вся. Оказалось - горе её не тяжело весом: уехали родители в гости за три версты всего, а её не взяли, наказали, - не то платье хотела надеть, капризила.
1 2 3 4 5 6 7
Старик говорил напряжённо, и на его тёмном лице странно сверкали расширенные зрачки.
- "И тогда наступит конец всякому непотребству и злу, и всякой земной сваре, и все люди возвратятся в бога своего, как реки в океан-море"...
Он захлебнулся словами, ударил по коленям своим и начал сиповато смеяться, радостно продолжая сквозь смех:
- Ну, так всё это мне по сердцу пришлось, так светло на душе стало - и не знаю, что сказать французику. "Ваше, говорю, Христово подобие, можно тебя обнять?" Обнялись и - давай мы плакать оба, - ведь как плакали! Как малые ребята, родителей встретив после долгой разлуки. А оба - старые, у него щетинка-то вокруг гуменца тоже седая. Тут я ему и сказал: "Ты, говорю, мне, христоподобие, вместо Ивана Крестителя!" Ваше христоподобие зову его, а самому смешно: он - я те сказал - на скворца похож был. А монах этот, Виталий, всё ругал его: "Вы, говорит, гвоздик!" Верно, он и на гвоздик был схож,- острый такой! Тебе, дружба милая, вся эта радость моя, конечно, непонятная, ты - грамотный, сам всё знаешь, а я в ту пору слепой был, хожу - будто всё вижу, а - ничего не понимаю, - где бог? А он мне сразу всё и открыл, - сообрази, каково это было мне? Ведь я тебе речи его в краткости сказал, а мы с ним до свету беседу вели, он мне столько много говорил, что я - одно ядро помню, а скорлупку всю растерял...
Замолчав, он понюхал воздух, как зверь.
- Дождик будто собирается? Али - нет?
Понюхал ещё и успокоенно решил:
- Нет, не будет дождя, - это к ночи сыреет. Я тебе, дружба, скажу, все эти французы и разных иных земель жители - высокоумный народ. В Харьковской, не то в Полтавской губерне, у одного князя великого, англичанин, управляющий, глядел-глядел на меня, потом позвал в комнату и говорит: "Вот тебе, старик, секретное письмо и отнеси его туда-то, такому-то человеку, - можешь?" Чего же не мочь? Мне всё равно куда идти, а тут вёрст сотня до указанного места. Взял я пакет, привязал на верёвочку, сунул за пазуху - иду. Пришёл в указанное место, прошусь: "Допустите меня к помещику". Меня, конечно, по шее. Гонют, бьют. Ах вы, думаю, окаянные, раздуй вас горой! А пакет в бумажке был, и от поту бумажка разлезлась вся, - гляжу: деньги! Большие деньги, рублёв триста, примерно. Испугался - вдруг заметит кто-нибудь да украдёт ночью? Что делать? И вот сижу в поле, на дороге, под деревом, - едет господин, может, это тот самый, кого мне нужно? Встал на дорогу, машу посохом, кучер меня хлыстом огрел, ну, господин велел остановиться и даже ругнул его. Господин - тот самый. "Вот, говорю, извольте, получите секретный пакет". - "Хорошо, говорит, садись со мной, едем". Поехали, привёз он меня в роскошную комнату и спрашивает: "Что это за пакет?" - "По-моему - деньги, говорю, бумага-то отпотела, я видел". - "А кто, говорит, дал это тебе?" - "Не могу сказать, не велено". Он - кричать на меня: "К становому отправлю, в тюрьму". - "Ну, что ж, говорю, значить, так надо". Он меня пугал-пугал, однако - не боюсь. Вдруг - отворяется дверь, и этот самый англичанин на пороге. Что такое? А он хохочет. Он по железной дороге раньше меня приехал и - ждал: приду я али нет? И знали они оба, что давно я пришёл, и видели, как прислуга гнала меня, - сами же и велели гнать, бить не велели, а только - гнать. Ну, понимаешь, это они шутку шутили для испытания мне, - донесу деньги али нет. Понравилось им, что донёс, велели они мне вымыться, дали всякую чистую одёжу и пожалуйте кушать с ними. Да, дружба... Ну, я тебе скажу, и кушали мы! А вино, - так, знаешь, хлебнёшь его, и - рот закрыть сил нет. И обожгло, и дух прелестный. Так они меня напоили, что сблевал я. На другой день - тоже кушал с ними, рассказывал разное, очень удивлялись. Англичанин напился и доказывал, что русский народ - самый удивительный и никому неизвестно, что он может сделать. Даже кулаком по столу стучал. Деньги эти они дали мне - возьмите, говорят. Я взял, хоть никогда не жаловал на деньги, неинтересен был к ним. Ну, а вещь разную любил покупать, раз - куклу купил; иду по улице, гляжу: кукла в окошке лежит, совсем как живое дитё и даже глазки заводит. Купил. Четверо суток с собою таскал, присяду где-нибудь, выну из котомки и гляжу. Потом девчонке отдал в деревне. Отец её спрашивает - украл? Украл, говорю, - стыдно было сказать, что купил...
- Как же кончилось с англичанином?
- Отпустили меня, только и всего. Руку жали мне. Говорили разное, эдакое - дескать, мы пошутили, извините... Надо мне поспать, дружба, а то завтра у меня день трудный...
Укладываясь спать, он говорил:
- Чудак я был! Вдруг, бывало, охватит меня радость, так всё нутро, всё сердце и обольётся, - хоть пляши! И - плясал ведь; люди смеются, а я пляшу... Что ж? Детей - нет у меня, стыдиться некого...
- Это, дружба, душа играет, - задумчиво и тихо продолжал он. - Она капризная, вдруг привлечётся к самому, скажу, смешному да и держит тебя около него. Вот тоже - вроде куклы - девочка меня соблазнила; наткнулся я на девочку - в одной усадьбе барской, сидит ребёнок, годов девяти, над прудом, прутиком воду сечёт и слёзы точит, - вся мордочка у неё в слезах, как цветок в росе, и даже грудка слезами унизана. Конечно, я присел к ней: "Что ж это ты плачешь, день весёлый, а ты - плачешь?" Оказалась сердитая: "Уйди", - говорит! А я - упрямый. Разговорил её, она мне и сказывает: "Ты, говорит, к нам не ходи; у меня папаша - злой, мамаша - злая и брат - тоже злой!" Я - про себя смеюсь, а вид такой сделал, будто напугался и верю ей, и всё говорю - со страхом - ай-яй-яй! Тут она мордочкой ткнулась в плечо мне и - рыдать, даже дрожит вся. Оказалось - горе её не тяжело весом: уехали родители в гости за три версты всего, а её не взяли, наказали, - не то платье хотела надеть, капризила.
1 2 3 4 5 6 7