Наконец решил...
- Ну, от що,- уныло говорит он цыгану,- нехай бог тебя судит... Отдай менi моего коня, а два карбо-ванци, що ты в придачу узял,- твои... Триста трясцiв тобi у боки - грабь!
И цыган ограбил его с таким видом, точно великую милость ему оказал.
- Догадливi люди! - похваливали "чоловiки" цыган, отходя от них.
- Деготь московский, атличный, фабричный, аккуратный, аппаратный, пахучий, тягучий! Шесть копеек кварта, пятнадцать четверть! - возглашает черниговец, восседающий на телеге. Телега, бочка и сам торговец - всё это черно и жирно от дегтя и всё двигается одной сплошной массой, распространяя вокруг себя характерный аромат.
- А, мабудь, и по пьять за кварту продадите? - справляется у дегтярника "чоловiк" в необычайно широких штанах и в соломенной шляпе на голове.
- Тпру-у! По пять не могу, хозяину на шесть копеек присягал...
- А, мабудь, можно по пьять?
- Никак...
- Эге.. Зовам не можно?
- Слушай, дядько, продам тебе по пять, не говори только никому... Не скажешь?
- Ни, не скажу...
- Ну, давай баклажку.
- На що?
- А на деготь!
- Та менi того вашого дегтя не треба, бо я вже купив... И теж по шiсть кошек и теж у вас... Я спросив вас за тим, що, мабудь, вы теперь дешевше виддаете цей деготь.
Дегтярник молча отвертывается, трогает лошадь и едет между возов, возглашая о своем товаре... "Чоло-вiк" провожает его взглядом и говорит другому, раскинувшемуся на возу:
- Коли б я не куповал кварты дегтя утром, была бы в мене котика лишня у кишенi...
- Эге ж... Жарко!
- Як у пекли...
- Хиба ж твой батько писав тобi з пекла, як там жарко? - спрашивают с воза.
Томящий зной всё усиливается. Запах дегтя, навоза и пота висит в воздухе вместе с тонкой пеленой едкой пыли. Всюду у возов стоят и лежат волы, жуют, не уставая, сено и смотрят в землю большими добрыми глазами. Кажется, что они думают: у них такие осмысленные морды и в глазах светится спокойная, привычная печаль. Мычат коровы и телята, блеют овцы, раздается звон кос, пробуемых покупателями. "Чоловiки", приехавшие продавать скот или руно, лежат под возами, скрываясь от солнца и ожидая покупателей. "Чоло-вiки" покупающие расхаживают между возами, высматривая скот и шагая через ноги продавцов, разбросанные на земле. У каждого покупателя в руке кнут, и, подходя к волам, покупатель считает нужным вытянуть смиренную скотину по боку кнутом. Волы медленно поднимаются на ноги, если они лежали, и тяжело двигаются от удара, если стояли на ногах.
- Скiльки за цю пару просите? - спрашивает покупатель пространство...
Из-под воза раздается неторопливый ответ:
- Девяносто рублiв...
- И то гроши! - говорит покупатель и отходит или спрашивает:
- А чего ж бы вам, дядько, цiлу сотнягу не просить?
- Та вже менi бiльш того, скiльки треба,- не треба грошей. А коли вы вже такий добрый, то давайте и усю сотню - я вiзьму...
- Спасибо вам... А скiльки ж бы дiлом узяли?
- Та вже так, щоб не довго балакать, возьму я с вас... девяносто рублiв...
Начинается торг. "Чоловiки" не торопятся,- это совсем не в их характере,- и продавец вылезает из-под воза не ранее того, как убедится, что покупатель серьезный. Понемногу горячатся и вот уже бьют друг друга по рукам, молятся по десяти раз и более, расходятся, снова сходятся. Всё делается медленно, но основательно, вдумчиво. Ядреной и крутой ругани великоруссов, от которой дух в груди спирает и глаза на лоб лезут, не слышно,- ее заменяет меткий юмор, щедро украшающий речи. Не слышно и великорусского "тыканья". Сивый дiд, у которого безусый хлопец торгует пару молоденьких бычков, так, например, отчитывает покупателя:
- Здается менi, что вы, хлопче, раненько маткину цицьку на люльку змiняли, бо разума у рiчах ваших не бачу я...
- Та як же, дiду! Воны и некрасиви - ось роги якие...
- А хиба ж вы рогами пахати будете? Так купуйте ж собi козлiв: у них рога красивейши...
Сыны Израиля вертятся меж возов, как вьюны. Они обо всем спрашивают, всё щупают и всё покупают. "Чо-ловiки" говорят им "ты" и смотрят за ними во все глаза. Паны встречаются с "чоловiками" с чувством собственного достоинства, и в разговоре с паном у хохла сквозь внешнюю почтительность пробивается не одна нотка пренебрежения. Видно, что пан давно уже определен как "ненужна козявка у пчелином рои".
У одного из возов корова, привязанная к нему, вдруг зашаталась и в корчах повалилась на землю. "Жшка", продававшая ее, соскочила с воза и закрутилась вокруг больного животного, как в вихре. Испуг, граничащий с ужасом, выразился на лице бедной женщины, сразу лишившейся надежды продать свою скотину.
- Ой, господи! Ой, добри люде! Ратуйте - що во-но таке? Що воно? Ой, мати пречистая!
Сразу выросла толпа и принялась горячо обсуждать несчастие. Делали предположения, отчего именно заболела корова и как всего лучше лечить ее. Явился какой-то древний старик, весь, точно плесенью, покрытый лохмотьями, и начал отчитывать корову, творя шёпотом молитву. Толпа поснимала шапки и молча ждала результатов моления, изредка крестясь. А корова билась на земле в судорогах, пыталась встать и снова грузно падала. Она тяжело вздыхала, и много боли было в ее кротких глазах. Потом ее хозяин, сняв с головы шапку, стал ею растирать хребет животного, трижды обвел шапкой вокруг рогов, трижды вокруг шеи и столько же вокруг хвоста. И это не помогло. Принесли бутылку дегтя и вылили в глотку животного, потом угостили его скипидаром, наконец явился коновал, угрюмый мужик, с разнообразными инструментами у пояса. Он важно осмотрел корову и пробил ей каким-то ржавым гвоздем вену на шее. Тонкими струйками хлынула густая, черная кровь. Какой-то моралист нашелся в толпе. Он посмотрел на корову и ее хозяина, убитого горем, и сказал:
- От це вам, дядько, божие наказание... Здаетца менi, що хотели вы утаиты, яка вона ваша корова... И открыв господь людям вашую думку... От як!
Хохол посмотрел на него и грустно покачал головой.
- Бог мою думку знае...- вздохнул он.
А рядом с этой сценой разыгрывается другая. "Жшка", размахивая руками, как поломанная мельница крыльями, бранит своего "чоловiка". Он сидит на земле, упираясь в нее руками, и блаженно улыбается. Нос у него красный, сияющий, шапка на затылке, ворот рубахи развязался, и солнце бьет ему прямо в грудь и лицо.
- Голодранец ты! Хиба ж мордi твоiй не стыдно? Э-э, шибеник! Визьму кнут, та як учну стегать...
- Оле-ена! Утыхо-о-омырся-а! - тянет "чоловiк", подмигивая жiнке.Слухай... Я и тобi пивкварты купив.
- О-о! - стонет жшка.- Бесстыжи очи!
Наклонясь к мужу, она с великим трудом приподнимает его с земли и старается засунуть это расслабленное хмелем тело под воз. "Чоловiк" стукается головой о колесо и предупреждает жену:
- У карманi штанiв скляница... то як бы и... и вона не побилась... э?
Через минуту они оба дружелюбно распивают "пивкварты", и добрая, хотя строгая, супруга уже обложила своего благоверного сеном и одеждой так, что он мог свалиться в любую сторону без риска удариться своей головой о колесо.
1 2 3 4
- Ну, от що,- уныло говорит он цыгану,- нехай бог тебя судит... Отдай менi моего коня, а два карбо-ванци, що ты в придачу узял,- твои... Триста трясцiв тобi у боки - грабь!
И цыган ограбил его с таким видом, точно великую милость ему оказал.
- Догадливi люди! - похваливали "чоловiки" цыган, отходя от них.
- Деготь московский, атличный, фабричный, аккуратный, аппаратный, пахучий, тягучий! Шесть копеек кварта, пятнадцать четверть! - возглашает черниговец, восседающий на телеге. Телега, бочка и сам торговец - всё это черно и жирно от дегтя и всё двигается одной сплошной массой, распространяя вокруг себя характерный аромат.
- А, мабудь, и по пьять за кварту продадите? - справляется у дегтярника "чоловiк" в необычайно широких штанах и в соломенной шляпе на голове.
- Тпру-у! По пять не могу, хозяину на шесть копеек присягал...
- А, мабудь, можно по пьять?
- Никак...
- Эге.. Зовам не можно?
- Слушай, дядько, продам тебе по пять, не говори только никому... Не скажешь?
- Ни, не скажу...
- Ну, давай баклажку.
- На що?
- А на деготь!
- Та менi того вашого дегтя не треба, бо я вже купив... И теж по шiсть кошек и теж у вас... Я спросив вас за тим, що, мабудь, вы теперь дешевше виддаете цей деготь.
Дегтярник молча отвертывается, трогает лошадь и едет между возов, возглашая о своем товаре... "Чоло-вiк" провожает его взглядом и говорит другому, раскинувшемуся на возу:
- Коли б я не куповал кварты дегтя утром, была бы в мене котика лишня у кишенi...
- Эге ж... Жарко!
- Як у пекли...
- Хиба ж твой батько писав тобi з пекла, як там жарко? - спрашивают с воза.
Томящий зной всё усиливается. Запах дегтя, навоза и пота висит в воздухе вместе с тонкой пеленой едкой пыли. Всюду у возов стоят и лежат волы, жуют, не уставая, сено и смотрят в землю большими добрыми глазами. Кажется, что они думают: у них такие осмысленные морды и в глазах светится спокойная, привычная печаль. Мычат коровы и телята, блеют овцы, раздается звон кос, пробуемых покупателями. "Чоловiки", приехавшие продавать скот или руно, лежат под возами, скрываясь от солнца и ожидая покупателей. "Чоло-вiки" покупающие расхаживают между возами, высматривая скот и шагая через ноги продавцов, разбросанные на земле. У каждого покупателя в руке кнут, и, подходя к волам, покупатель считает нужным вытянуть смиренную скотину по боку кнутом. Волы медленно поднимаются на ноги, если они лежали, и тяжело двигаются от удара, если стояли на ногах.
- Скiльки за цю пару просите? - спрашивает покупатель пространство...
Из-под воза раздается неторопливый ответ:
- Девяносто рублiв...
- И то гроши! - говорит покупатель и отходит или спрашивает:
- А чего ж бы вам, дядько, цiлу сотнягу не просить?
- Та вже менi бiльш того, скiльки треба,- не треба грошей. А коли вы вже такий добрый, то давайте и усю сотню - я вiзьму...
- Спасибо вам... А скiльки ж бы дiлом узяли?
- Та вже так, щоб не довго балакать, возьму я с вас... девяносто рублiв...
Начинается торг. "Чоловiки" не торопятся,- это совсем не в их характере,- и продавец вылезает из-под воза не ранее того, как убедится, что покупатель серьезный. Понемногу горячатся и вот уже бьют друг друга по рукам, молятся по десяти раз и более, расходятся, снова сходятся. Всё делается медленно, но основательно, вдумчиво. Ядреной и крутой ругани великоруссов, от которой дух в груди спирает и глаза на лоб лезут, не слышно,- ее заменяет меткий юмор, щедро украшающий речи. Не слышно и великорусского "тыканья". Сивый дiд, у которого безусый хлопец торгует пару молоденьких бычков, так, например, отчитывает покупателя:
- Здается менi, что вы, хлопче, раненько маткину цицьку на люльку змiняли, бо разума у рiчах ваших не бачу я...
- Та як же, дiду! Воны и некрасиви - ось роги якие...
- А хиба ж вы рогами пахати будете? Так купуйте ж собi козлiв: у них рога красивейши...
Сыны Израиля вертятся меж возов, как вьюны. Они обо всем спрашивают, всё щупают и всё покупают. "Чо-ловiки" говорят им "ты" и смотрят за ними во все глаза. Паны встречаются с "чоловiками" с чувством собственного достоинства, и в разговоре с паном у хохла сквозь внешнюю почтительность пробивается не одна нотка пренебрежения. Видно, что пан давно уже определен как "ненужна козявка у пчелином рои".
У одного из возов корова, привязанная к нему, вдруг зашаталась и в корчах повалилась на землю. "Жшка", продававшая ее, соскочила с воза и закрутилась вокруг больного животного, как в вихре. Испуг, граничащий с ужасом, выразился на лице бедной женщины, сразу лишившейся надежды продать свою скотину.
- Ой, господи! Ой, добри люде! Ратуйте - що во-но таке? Що воно? Ой, мати пречистая!
Сразу выросла толпа и принялась горячо обсуждать несчастие. Делали предположения, отчего именно заболела корова и как всего лучше лечить ее. Явился какой-то древний старик, весь, точно плесенью, покрытый лохмотьями, и начал отчитывать корову, творя шёпотом молитву. Толпа поснимала шапки и молча ждала результатов моления, изредка крестясь. А корова билась на земле в судорогах, пыталась встать и снова грузно падала. Она тяжело вздыхала, и много боли было в ее кротких глазах. Потом ее хозяин, сняв с головы шапку, стал ею растирать хребет животного, трижды обвел шапкой вокруг рогов, трижды вокруг шеи и столько же вокруг хвоста. И это не помогло. Принесли бутылку дегтя и вылили в глотку животного, потом угостили его скипидаром, наконец явился коновал, угрюмый мужик, с разнообразными инструментами у пояса. Он важно осмотрел корову и пробил ей каким-то ржавым гвоздем вену на шее. Тонкими струйками хлынула густая, черная кровь. Какой-то моралист нашелся в толпе. Он посмотрел на корову и ее хозяина, убитого горем, и сказал:
- От це вам, дядько, божие наказание... Здаетца менi, що хотели вы утаиты, яка вона ваша корова... И открыв господь людям вашую думку... От як!
Хохол посмотрел на него и грустно покачал головой.
- Бог мою думку знае...- вздохнул он.
А рядом с этой сценой разыгрывается другая. "Жшка", размахивая руками, как поломанная мельница крыльями, бранит своего "чоловiка". Он сидит на земле, упираясь в нее руками, и блаженно улыбается. Нос у него красный, сияющий, шапка на затылке, ворот рубахи развязался, и солнце бьет ему прямо в грудь и лицо.
- Голодранец ты! Хиба ж мордi твоiй не стыдно? Э-э, шибеник! Визьму кнут, та як учну стегать...
- Оле-ена! Утыхо-о-омырся-а! - тянет "чоловiк", подмигивая жiнке.Слухай... Я и тобi пивкварты купив.
- О-о! - стонет жшка.- Бесстыжи очи!
Наклонясь к мужу, она с великим трудом приподнимает его с земли и старается засунуть это расслабленное хмелем тело под воз. "Чоловiк" стукается головой о колесо и предупреждает жену:
- У карманi штанiв скляница... то як бы и... и вона не побилась... э?
Через минуту они оба дружелюбно распивают "пивкварты", и добрая, хотя строгая, супруга уже обложила своего благоверного сеном и одеждой так, что он мог свалиться в любую сторону без риска удариться своей головой о колесо.
1 2 3 4