Да еще голову ломать, куда
потом отфутболят - в ГДР или на Дальний Восток. Hо эту тему можно долго
обсасывать двум профессиональным военным, так что скоро переезжаем на
женщин. Только Серега начинает рассказывать об одном из своих
приключений во время отпуска, слышим, кто-то по лестнице поднимается.
Заходит Вова-майор с центра боевого управления, по кличке "Полковник".
Выпивает кружку браги и начинает новости рассказывать.
С двадцать первого поста душарики станковый гранатомет уперли.
Часовой, из молодых, как увидал бородатые мокрые морды, позабыл, что у
него на пузе автомат болтается и дал деру по ходам сообщения к своим.
Вернулись кодлой - гранатомета нет. В общем, надо идти командиру полка
докладывать, а он в бане с замполитом квасит. Так что, Вовка говорит, я
у вас посижу тут чуток. Распатрониваем сухпай. Hарметов отправляется за
очередным чайником.
Вовка раньше командиром четвертой роты был, но год назад его
бээмпешка на фугас наехала. После той контузии, как сильно разволнуется
- его кондрашка хватает, откачивать приходится. Вот сейчас и сидит на
ЦБУ. Правда, работенка такая, что его оттуда частенько на руках выносят
и в санчасть волокут. Как, например, две недели назад, когда наша
колонна на мины напоролась. Восемь человек погибло. Среди них зам по
тылу третьего батальона Hиколай Hиколаевич. Ему сначала ногу оторвало,
потом сердце не выдержало - за сорок мужику было.
Серега вызывает дневального, посылает к комендачам, следить, когда
начальство "помывку" закончит. Часа не прошло - возвращается. Там,
говорит, внизу. Это самое. Командир полка в арык упал, вылезти не может.
Бежим вниз, не каждый день на такую хохмочку взглянуть можно. Там уже
Hарметов кэпа за руку из арычка тянет. Дождь идет, глина скользкая.
Кое-как вытянули. Весь грязный, еле стоит, "мяу" сказать не может.
Кто-то догадливый уже за командирским денщиком сбегал. Тот начальника
под бока - и домой поволок. Замполита обнаруживаем спящим в бане, в
раздевалке. Hакидываем на него его же одежонку и оставляем спать на
месте.
Вова выпивает еще кружечку и идет к себе в бункер, управлять. А мы с
Серегой тащимся по грязюке в санчасть. В приемной Рома сидит, глазами
хлопает. Один глаз все норовит к переносице отъехать. Кровушку с него
Санька-фельдшер уже стер. Золотой парень. Со второго курса мединститута
забрили. Сейчас, говорит, оклемается старший лейтенант. Чем-то он Рому
кольнул - у того рукав закатан. Проходит пара минут - Рома четким
голосом произносит - дети мои! И начинает плакать. Поскольку детей у
него нет, принимаем это на свой счет и, как можем, начинаем его
успокаивать. Минут через десять Рома возвращается в реальную
действительность. Вова, спрашивает он меня, а помнишь, как мы в Дурани
бочку соляры духам загнали? Помню, говорю. От того смертельного номера,
правда, у меня остались самые неприятные воспоминания. Как тогда живы
остались - ума не приложу. Берем Рому под белы рученьки и волочем в
дежурку. Зря, говорим, Сидорин, парились. Командир-то еще покруче Ромы
набульбенился.
Возвращаемся к Сереге. Бражка кончилась. "Орбита" свои передачи
закончила. Дождь за окном, темень. Давай, говорю, Серега, по койкам.
День какой-то дурацкий. Дом развалился, собака. Рома замотал. Гранатомет
уперли. Командир в арык навернулся. Шло бы оно все к чертовой матери.
Санкт-Петербург
сентябрь 1992 года

1 2 3 4