Сыскное начальство особенно интересовалось Камо. Оно готово было пожертвовать еще одним денежным транспортом, только бы удалось схватить этого легендарного человека.
И его наконец обнаружили. Камо был арестован в Германии через несколько месяцев после события на Эриванской площади. Берлинская полиция оказалась искуснее тифлисской.
В августе 1907 года в Берлине, на Эльзассер-штрассе был задержан агент некоего страхового общества Мирский.
Несмотря на тщательно произведенный обыск и еще более тщательный допрос германская полиция так и не добилась ответа на интересовавший ее вопрос – какие причины заставили прибыть в Берлин агента Мирского и почему в его чемодане оказалось двойное дно, в котором хранились взрывчатые вещества. На эти вопросы следователь, допросивший Мирского в старой берлинской тюрьме Альт Моабит, куда был доставлен арестованный, ответа не получил. Однако он установил следующее: задержанный не имел ничего общего со страховым обществом, а являлся «русским анархистом» Семеном Аршаковичем Тер-Петросяном, по кличке – Камо. Старший следователь Моабита вызвал его на допрос:
– Назовите свою фамилию, имя, отчество, место постоянного жительства.
Камо закурил папироску, посмотрел пристально на следователя и усмехнулся.
– Вы знаете, что преступления, совершенные вами, караются смертной казнью?
Камо опять усмехнулся.
– К какой национальности вы принадлежите?
– По рождению я – армянин, но одновременно являюсь русским, грузином, немцем, французом, англичанином, малайцем, негром… Во мне – все нации мира.
Такой ответ озадачил серьезного, привыкшего к точным формулировкам, следователя и заставил его подумать, не является ли арестованный просто ненормальным человеком.
На всякий случай он распорядился отвести для него специальную камеру.
Однажды утром один из надзирателей, взглянув через окошечко в камеру «русского анархиста», заметил, что арестованный стоит у стены и, глядя безучастно в пол, ловит над головой не то мух, не то моль, которых, по мнению надзирателя, в камере не было, Это занятие арестанта смутило надзирателя.
Минут через пять он снова взглянул в окошечко и увидел, что арестант, устремив глаза к двери, пытается подпереть спиною стену. Для чего ему понадобилось подпирать стену? Странно…
Надзиратель покачал головой и вошел в камеру. Арестант повернулся к нему спиной, провел по своим волосам пальцами, потом медленно и равнодушно накрутил на палец клок волос и вырвал его из головы.
– Шреклих! – в испуге пробормотал надзиратель. – Он сошел с ума!
Начальник тюрьмы сообщил следователю о поведении заключенного. Следователь, выслушав соображения надзирателя и начальника тюрьмы, кивнул головой с таким видом, будто у него и до этого разговора не было никаких сомнений.
– Так и должно было быть, – сказал он. – Один человек не может быть в одно и то же время и армянином, и грузином, и русским, и немцем, и французом, и негром. Не может. Он помешался!
Старший прокурор королевского ландгерихта был обеспокоен состоянием здоровья важного преступника, из-за которого могла возникнуть неприятная дипломатическая переписка. По тайному соглашению германского правительства с русским оба правительства обязывались друг перед другом выдавать «анархистов». Следователь потребовал в Моабит врачей-специалистов. Он был смущен осложняющейся обстановкой следствия и хотел скорее покончить с этим арестантом. Ему важно было выяснить, действительно ли болен арестант и если болен, то как долго будет продолжаться эта болезнь?
Врачебное наблюдение подтвердило соображения следователя.
Через два месяца после того, как арестованный был заключен в камеру, врач сделал в «скорбном листке» отметку: «Буйствовал. Стоит в углу. Не отвечает».
Еще через три дня «скорбный листок» пополнен был новой заметкой:
«Разделся. Не отвечает ни на один вопрос. Вздыхает и стонет. Отказался от приема пищи».
Каждые три дня прокурор получал такие сводки.
«Нет, это симуляция, несомненно симуляция, – думал прокурор. – Ему угрожает смертная казнь. Ясно: он решил „сойти с ума“, чтобы избежать казни».
Когда прокурору сообщили о том, что Тер-Петросян, которого уже перевели в гербергскую лечебницу, избил надзирателей, сбросил на пол посуду и начал буйствовать, прокурор счел нужным посоветовать директору лечебницы испытать на преступнике действие холодной камеры.
Директор лечебницы не нашел никакого противоречия между установленными наукой правилами и предложением прокурора, и распорядился посадить Тер-Петросяна на семь дней в подвал, где поддерживалась температура ниже нуля. В белье и босой он был отведен в подвал и там оставлен.
Но арестант как будто не чувствовал холода. Он целыми часами стоял у стены, неподвижный, как каменная статуя.
Директор больницы не мог допустить, чтобы нормальный человек, имея на себе только нижнее белье, мог относиться к холоду с таким равнодушием. Арестант действительно помешанный.
Это мнение подтвердилось новыми, необычайными для нормального человека, действиями арестанта, который после семидневной отсидки в подвале был переведен в свою прежнюю камеру.
Во-первых, он решительно отказался от пищи, и его стали кормить насильственным способом. Вовторых, он в течение двух недель совсем не ложился спать. Все время он проводил на ногах, лишь изредка начиная прыгать и бегать по камере, как зверь, заключенный в клетку. В-третьих, однажды вечером его нашли висевшим в петле со слабыми признаками жизни. А спустя пять дней арестованный перерезал себе вену костью, выловленной из супа.
«Да, – думал директор. – Это невероятно. Это изумительно!»
И ему стало жалко несчастного арестанта. Он вдруг вознегодовал на прокурора. Сомнений нет. Дальнейшие испытания бесцельны. Впрочем, если господин прокурор сомневается, он может направить больного в специальную клинику и отдать его под наблюдение знаменитых ученых.
Как ни убедительно было мнение директора лечебницы, однако прокурор все-таки не согласился с ним и отдал распоряжение перевести преступника в бухскую клинику под наблюдение опытных психиатров.
Испытуемый был доставлен в Бух. Врач, осматривавший Камо, обратил внимание на его лицо, которое показалось ему таким спокойным и равнодушным, будто все испытания – голод, холод и попытки к самоубийству – существовали только в воображении прокурора.
«Странно, после таких мучений – такое лицо», – подумал врач.
– Сядьте, больной, – ласково сказал он, всматриваясь в глаза арестанта.
Тот заложил руки в карманы и принялся ходить по комнате.
– Сядьте, больной, – повторил врач.
Испытуемый сел и уставился в пол. Лицо его стало печальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19