– Ну, Герб, вы хотели меня видеть.
Я спросил, все ли у него в порядке. Он отвел глаза.
– Сейчас тяжелое время, трудно концентрировать внимание.
Я спросил, принимает ли он комплекс биодобавок. И тут он стал терять терпение.
– Необходимо уменьшить количество внутренних контактов. На меня наваливают кучу мелких проблем. Слишком много подробностей. Не надо было вовлекать меня в проблемы с джакузи. Это не мое дело.
Когда-то я показал ему несколько брошюр с моделями джакузи, чтобы узнать, какая ему больше нравится.
– Теперь все будет идти через Ллеланда, – сказал он.
Показалось, будто мне на грудь навалили сразу несколько телефонных справочников. Стало трудно дышать. Президент продолжал, не глядя мне в глаза:
– Это временно. Наверное. И, Герб, это никак не связано с вашей работой. Вы отлично справляетесь. Правда, отлично справляетесь.
Для меня его слова звучали так, будто он говорил об увольнении.
– Герб, – сказал президент, – мы недавно думали…
Мы?
– Не могли бы вы пока перебраться в Восточное крыло? Джесси будет в восторге. Вы ведь отлично ладите.
Восточное крыло. Царство первой леди.
– Пока?
– Ну, конечно. Пока она не найдет нового управляющего. Торндайк не слишком хорошо справлялся.
– Да, – подтвердил я. – Не слишком.
– Герб, она очень высоко вас ценит. Собственно, мне незачем даже говорить вам об этом.
Зачем же он тогда говорит? Я подумал, что лучше спросить в лоб:
– А официально я, конечно же, остаюсь тут… в Западном крыле?
– Ну, да.
Особой уверенности в его голосе я не услышал.
Потом он заговорил о «несовместимости» в Западном крыле.
– Герб, я не очень приветствую несовместимость. Думаю, большая часть наших проблем из-за несовместимости.
– Из-за несовместимости? – не понял я.
– Да. Из-за несовместимости.
Я кивнул. Потом покачал головой.
– Нет, не понимаю.
– Все эти трения, – недовольно произнес он, – между вами и управляющим. Это наносит вред институту президентства. В кабинете Рузвельта кидаются едой. Боже, если бы об этом узнали…
– Ах, вы об этом… Чепуха. Никакого ущерба.
– Чиновники высшего уровня кидаются едой в кабинете Рузвельта – и вы называете это чепухой? Вы понимаете историческое значение его кабинета? Ведь это там я подписал законопроекты об инфраструктуре, о переходе на метрическую систему, об образовании.
Чего уж говорить о нобелевском свидетельстве Тедди Рузвельта на каминной полке, мысленно произнес я.
– Это было прекрасно, сэр. И законы отличные.
– Я тоже так думаю, – произнес он, как мне показалось, самодовольно.
– Тем не менее, господин президент, у меня такое чувство, что мистер Ллеланд превратил незначительный эпизод с оладьей в нечто такое, чем он на самом деле не был. – Настал решительный момент. Слишком большой путь прошли мы вместе с президентом. Нельзя было упускать шанс поговорить начистоту. – Если честно, господин президент, я разочарован тем, как легко ему удалось убедить вас в обратном.
Наконец-то он посмотрел мне прямо в глаза. Достучался-таки я до него.
– Герб, нас всех ждет работа. Мое решение касается доступа в этот кабинет. Благодарю вас.
Он взял папку, на которой было написано «совершенно секретно», и сделал вид, будто углубился в чтение. Таким образом он подал мне знак, что разговор окончен. Дверь негромко захлопнулась, а я как будто слышал, как проскрежетали замки и прогремели цепи. Путь назад был отрезан.
А перед дверью ждал своей очереди Фетлок. Фетлок! Мне показалось, что он ухмыляется. Но я взял себя в руки и с невозмутимым видом вернулся в свой кабинет.
Словно в трансе, прошел я мимо Барбары. Потом сел за стол и огляделся по сторонам. Кабинет был маленьким и скромным по сравнению с элегантным Овальным кабинетом. Спокойно, Вадлоу, сказал я себе. Лучше уж отвыкать от пустых стен.
Барбара постучала и просунула внутрь голову.
– Как вы себя чувствуете, мистер Вадлоу? Принести горячей воды?
Я попросил ни с кем меня не соединять.
Поглядел на настольный календарь. Пятое июля 1991 года. Восемьсот девяносто семь дней в администрации.
Сколько еще дней мне осталось! Я не знал. Однако в Западном крыле не иметь доступа к президенту все равно что быть в пустыне без воды.
Сразу после этого наступило худшее время в моей жизни. Когда я добрался домой в тот день, Джоан уже обо всем знала. Я сразу понял это по ее лицу – ей даже не надо было ничего говорить. Обняв меня, она сказала:
– У тебя всегда будет доступ к моему сердцу.
И тут я чуть было не дал волю чувствам.
– Милая… – пролепетал я.
– Ничего не говори, – храбро улыбнулась мне Джоан. – Выпьешь чаю?
– Знаешь, – с отчаянной удалью произнес я, – пожалуй, я и в самом деле выпью чаю.
В последовавшее за этим днем жестокое время Джоан была как надежная скала, хотя ей тоже досталось. В церкви она видела, как перешептываются ее близкие подруги, в супермаркете у себя за спиной она слышала неприятные реплики. Тем не менее, ей не пришлось сидеть в конце стола на посольских обедах. Мы не были «своими» в вашингтонском обществе. Я всегда считал приемы пустой и утомительной тратой времени, которое можно провести, читая хорошую книжку или смотря интересную программу по телевизору.
Джоан была хорошей пионерской закваски, такую не сломаешь. Ее предки проделали долгий путь из Сент-Луиса на Запад, через всю страну, в поисках лучшей доли. Многих из них ждала смерть от рук жестоких краснокожих предков нашего главы исполнительного совета по внутренним делам при президенте.
Когда я думал о страданиях Джоан, кровь вскипала у меня в жилах.
Несладко пришлось и детям.
Герб младший стал угрюмым и замкнутым. Однажды он вернулся домой с подбитым глазом. Сказал, что играл в футбол.
– В футбол? В июле?
В конце концов он признался, что получил синяк в драке. Мальчишки дразнили его из-за моего понижения. Началась потасовка, перешедшая в настоящее побоище.
Досталось и маленькой Джоан. Девочки перестали с ней разговаривать, и она засыпала в слезах.
Трудно смотреть в глаза девятилетнего ребенка и знать, что ты потерял его уважение.
А в офисе тем временем телефон звонил все реже, но даже когда звонил, обычно я слышал в трубке голос министерского работника не первого уровня, спрашивавшего, можно ли использовать ту или иную комнату для пресс-конференции. Больше двух лет от меня зависели высшие чиновники. А теперь мне приходилось контактировать с хозяйственными службами на предмет свободных помещений.
Барбара и служащие Белого дома делали все, чтобы развеселить меня. Уж точно, друзья познаются в беде. У Барбары всегда была наготове горячая вода, а Санборн, управляющий, внимательно следил, чтобы его подчиненные относились ко мне, как к королю, которым я перестал быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64