В Италию сейчас с паспортом не ездят! Не то время… Идите, короче… Собирайтесь.
Далее в Монином сне наступил некоторый провал. Вполне понятный, впрочем, поскольку переход государственной границы СССР в аэропорту Шереметьево-2 не только без визы, но и вовсе без заграничного паспорта есть нечто само по себе столь невероятное, что не может привидеться ни при каких обстоятельствах.
В салоне первого класса Моня дымил «Беломором» в полном одиночестве. Увивавшаяся вокруг него стюардесса неодобрительно шевелила ноздрями, а потом, вытащив возок с товарами беспошлинной торговли, стала настойчиво советовать ему приобрести что-нибудь, особо упирая на исключительную дешевизну сигарет «Мальборо». Моня, не обнаруживший в конверте Ивана Христофоровича никаких признаков иностранной валюты, гордо отказывался, ссылаясь на многолетнюю привычку к отечественным папиросам.
Уже наполовину отравленная клубами папиросного дыма стюардесса извлекла откуда-то непочатую пачку «Мальборо», положила ее перед Моней и сдавленно проговорила:
— Это вам… Подарок… От «Аэрофлота»…
Моня с готовностью ткнул в пепельницу чадящую папиросу, отодрал целлофановую обертку, затянулся с любопытством, выпустил дым через ноздри и понял, что теперь он знает, чем пахнет Запад. Запад пахнет американскими сигаретами. И еще Моня понял, что «Беломор» нравится ему намного больше.
Он сразу угадал встречавшего его в Риме человека. Тот стоял прямо перед паспортным контролем, широко расставив ноги в испачканных кирпичной пылью кирзовых сапогах. Толпы прилетевших пассажиров с опаской обтекали человека. На голове у него был ржавый металлический шлем времен первых кондотьеров, плечи закрывала темно-зеленая плащ-палатка, из-под которой торчала рукоять меча, а на шее висел автомат Калашникова. Второй такой же автомат выпирал всеми своими частями из полиэтиленового пакета с символикой Московской Олимпиады.
— Вы с паспортом? — спросил встречающий, безошибочно выделив Моню из потока пассажиров.
— Без, — лаконично ответил Моня, с любопытством озираясь по сторонам. — И технического задания тоже нет.
Человек удовлетворенно кивнул и протянул Моне пакет с автоматом:
— Держите. И пошли быстро за мной. У нас поезд через полтора часа.
Он вывел Моню на площадь через лабиринт дверей, усадил на заднее сиденье джипа, отстегнул и бросил рядом меч, присоединил к нему автомат и молча погнал машину. За всю дорогу он не произнес ни единого слова, только однажды, когда Моня начал из любопытства щелкать на автомате каким-то рычажком, злобно выматерился, перегнулся через спинку сиденья, изъял оба автомата и переложил их себе под бок.
Моня был переполнен вопросами, но задавать их не решался. Уж больно неприветливым показался ему этот… — кстати, кто он? Представитель посольства? В конце концов, доставит же он его куда-нибудь в привычную научную среду. Там можно будет и начать спрашивать.
Но он получил все ответы, когда устроился с человеком в плащ-палатке в вагоне второго класса и поезд начал набирать скорость, двигаясь, если судить по солнцу, куда-то на север. Буфетчик прокатил по вагону тележку с едой и напитками, проскочил было мимо Мони и его спутника, потом, спохватившись, вернулся и восторженно закричал что-то по-итальянски, выкатывая глаза и оживленно жестикулируя. Через минуту их окружила толпа. Седые женщины в черных платьях, молодые красотки с распущенными волосами и в коротких юбках, вполне солидные мужчины с сигарами в зубах — все они толклись вокруг Мони, протягивая через головы пакеты с едой, пачки сигарет, какие-то свертки и бутылки с темно-красным вином. В вагоне стоял невыносимый гвалт.
Этот сумасшедший дом закончился, когда Монин сопровождающий встал, решительно взметнул над головой оба автомата и заорал что-то по-итальянски. Речь его продолжалась минуты три, в течение которых Моня, вдавившись в жесткую спинку сиденья, с интересом изучал обступившую их толпу. Такое количество иностранцев он видел впервые. Все они, приоткрыв рты, чуть ли не молитвенно слушали Мониного спутника. У женщин на глазах выступили слезы. Когда сопровождающий делал короткую паузу, чтобы перевести дух, мужчины молча поднимали сжатые в кулаки правые руки, что напоминало Моне виденное когда-то в кино приветствие «Рот фронт».
Когда сопровождающий закончил речь, толпа разразилась громовым «ура» и тут же рассосалась. Но перед этим Моне досталось благословение от священника в круглой шляпе, а его спутнику — жаркий поцелуй от накрашенной блондинки в маечке на бретельках. И еще на коленях у Мони оказался невесть откуда взявшийся радиоприемник «Спидола» с выдвинутой никелированной антенной.
Моня покрутил в руках приемник, поставил его рядом с собой и боязливо покосился на сопровождающего, который тщательно вытирал со щеки пунцовую помаду грязной тряпкой, похожей на портянку.
— Включи, — приказал сопровождающий, показав глазами на приемник. — Сейчас от Совинформбюро будут передавать. Здесь должен ловить.
Моня покорно повернул колесико. Первые же вылетевшие из приемника слова повергли его в совершенное недоумение, которое, впрочем, быстро развеялось по мере поступления дополнительных пояснений от сопровождающего.
Оказалось, что Италия уже несколько веков страдает от полной феодальной раздробленности и одновременно томится под свирепым австрийским игом. Совершенно понятно, что в конце двадцатого века терпеть такой средневековый позор решительно невозможно. Последняя попытка освободиться и хоть как-то наладить жизнь была сделана вскоре после Второй мировой, когда Гарибальди прошел победным маршем от Сицилии до Милана. Но его тогда поддержал югославский генерал Иосип Броз Тито, у которого были проблемы с генералиссимусом Сталиным. Конечно же, Сталин не мог допустить усиления несговорчивого югослава, поэтому все закончилось плохо. Ссориться со Сталиным никому не хотелось, Европа сделала вид, что ничего не происходит, австрияки утопили восстание в крови, а Гарибальди бежал в Лондон, где и скончался при загадочных обстоятельствах. Поговаривают, что его отравили, уколов специально изготовленным зонтиком.
Зато теперь, когда во всем мире говорят о политике разрядки, сокращении стратегических вооружений и так далее, ситуация изменилась кардинально.
На северную границу Италии уже вышла непобедимая армия французского императора Наполеона. Ей противостоят значительные силы австрийцев. Со дня на день ожидается генеральное сражение, которое и должно решить судьбу Италии и всего мира. Исход битвы сомнений не вызывает, потому что все мировое общественное мнение на стороне несущих свободу французских войск, австрийцы деморализованы и с опаской оглядываются назад, на юг, где в тылу растет и ширится партизанское движение, возглавляемое внебрачным сыном Гарибальди американским певцом Фрэнком Синатрой, но главное не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Далее в Монином сне наступил некоторый провал. Вполне понятный, впрочем, поскольку переход государственной границы СССР в аэропорту Шереметьево-2 не только без визы, но и вовсе без заграничного паспорта есть нечто само по себе столь невероятное, что не может привидеться ни при каких обстоятельствах.
В салоне первого класса Моня дымил «Беломором» в полном одиночестве. Увивавшаяся вокруг него стюардесса неодобрительно шевелила ноздрями, а потом, вытащив возок с товарами беспошлинной торговли, стала настойчиво советовать ему приобрести что-нибудь, особо упирая на исключительную дешевизну сигарет «Мальборо». Моня, не обнаруживший в конверте Ивана Христофоровича никаких признаков иностранной валюты, гордо отказывался, ссылаясь на многолетнюю привычку к отечественным папиросам.
Уже наполовину отравленная клубами папиросного дыма стюардесса извлекла откуда-то непочатую пачку «Мальборо», положила ее перед Моней и сдавленно проговорила:
— Это вам… Подарок… От «Аэрофлота»…
Моня с готовностью ткнул в пепельницу чадящую папиросу, отодрал целлофановую обертку, затянулся с любопытством, выпустил дым через ноздри и понял, что теперь он знает, чем пахнет Запад. Запад пахнет американскими сигаретами. И еще Моня понял, что «Беломор» нравится ему намного больше.
Он сразу угадал встречавшего его в Риме человека. Тот стоял прямо перед паспортным контролем, широко расставив ноги в испачканных кирпичной пылью кирзовых сапогах. Толпы прилетевших пассажиров с опаской обтекали человека. На голове у него был ржавый металлический шлем времен первых кондотьеров, плечи закрывала темно-зеленая плащ-палатка, из-под которой торчала рукоять меча, а на шее висел автомат Калашникова. Второй такой же автомат выпирал всеми своими частями из полиэтиленового пакета с символикой Московской Олимпиады.
— Вы с паспортом? — спросил встречающий, безошибочно выделив Моню из потока пассажиров.
— Без, — лаконично ответил Моня, с любопытством озираясь по сторонам. — И технического задания тоже нет.
Человек удовлетворенно кивнул и протянул Моне пакет с автоматом:
— Держите. И пошли быстро за мной. У нас поезд через полтора часа.
Он вывел Моню на площадь через лабиринт дверей, усадил на заднее сиденье джипа, отстегнул и бросил рядом меч, присоединил к нему автомат и молча погнал машину. За всю дорогу он не произнес ни единого слова, только однажды, когда Моня начал из любопытства щелкать на автомате каким-то рычажком, злобно выматерился, перегнулся через спинку сиденья, изъял оба автомата и переложил их себе под бок.
Моня был переполнен вопросами, но задавать их не решался. Уж больно неприветливым показался ему этот… — кстати, кто он? Представитель посольства? В конце концов, доставит же он его куда-нибудь в привычную научную среду. Там можно будет и начать спрашивать.
Но он получил все ответы, когда устроился с человеком в плащ-палатке в вагоне второго класса и поезд начал набирать скорость, двигаясь, если судить по солнцу, куда-то на север. Буфетчик прокатил по вагону тележку с едой и напитками, проскочил было мимо Мони и его спутника, потом, спохватившись, вернулся и восторженно закричал что-то по-итальянски, выкатывая глаза и оживленно жестикулируя. Через минуту их окружила толпа. Седые женщины в черных платьях, молодые красотки с распущенными волосами и в коротких юбках, вполне солидные мужчины с сигарами в зубах — все они толклись вокруг Мони, протягивая через головы пакеты с едой, пачки сигарет, какие-то свертки и бутылки с темно-красным вином. В вагоне стоял невыносимый гвалт.
Этот сумасшедший дом закончился, когда Монин сопровождающий встал, решительно взметнул над головой оба автомата и заорал что-то по-итальянски. Речь его продолжалась минуты три, в течение которых Моня, вдавившись в жесткую спинку сиденья, с интересом изучал обступившую их толпу. Такое количество иностранцев он видел впервые. Все они, приоткрыв рты, чуть ли не молитвенно слушали Мониного спутника. У женщин на глазах выступили слезы. Когда сопровождающий делал короткую паузу, чтобы перевести дух, мужчины молча поднимали сжатые в кулаки правые руки, что напоминало Моне виденное когда-то в кино приветствие «Рот фронт».
Когда сопровождающий закончил речь, толпа разразилась громовым «ура» и тут же рассосалась. Но перед этим Моне досталось благословение от священника в круглой шляпе, а его спутнику — жаркий поцелуй от накрашенной блондинки в маечке на бретельках. И еще на коленях у Мони оказался невесть откуда взявшийся радиоприемник «Спидола» с выдвинутой никелированной антенной.
Моня покрутил в руках приемник, поставил его рядом с собой и боязливо покосился на сопровождающего, который тщательно вытирал со щеки пунцовую помаду грязной тряпкой, похожей на портянку.
— Включи, — приказал сопровождающий, показав глазами на приемник. — Сейчас от Совинформбюро будут передавать. Здесь должен ловить.
Моня покорно повернул колесико. Первые же вылетевшие из приемника слова повергли его в совершенное недоумение, которое, впрочем, быстро развеялось по мере поступления дополнительных пояснений от сопровождающего.
Оказалось, что Италия уже несколько веков страдает от полной феодальной раздробленности и одновременно томится под свирепым австрийским игом. Совершенно понятно, что в конце двадцатого века терпеть такой средневековый позор решительно невозможно. Последняя попытка освободиться и хоть как-то наладить жизнь была сделана вскоре после Второй мировой, когда Гарибальди прошел победным маршем от Сицилии до Милана. Но его тогда поддержал югославский генерал Иосип Броз Тито, у которого были проблемы с генералиссимусом Сталиным. Конечно же, Сталин не мог допустить усиления несговорчивого югослава, поэтому все закончилось плохо. Ссориться со Сталиным никому не хотелось, Европа сделала вид, что ничего не происходит, австрияки утопили восстание в крови, а Гарибальди бежал в Лондон, где и скончался при загадочных обстоятельствах. Поговаривают, что его отравили, уколов специально изготовленным зонтиком.
Зато теперь, когда во всем мире говорят о политике разрядки, сокращении стратегических вооружений и так далее, ситуация изменилась кардинально.
На северную границу Италии уже вышла непобедимая армия французского императора Наполеона. Ей противостоят значительные силы австрийцев. Со дня на день ожидается генеральное сражение, которое и должно решить судьбу Италии и всего мира. Исход битвы сомнений не вызывает, потому что все мировое общественное мнение на стороне несущих свободу французских войск, австрийцы деморализованы и с опаской оглядываются назад, на юг, где в тылу растет и ширится партизанское движение, возглавляемое внебрачным сыном Гарибальди американским певцом Фрэнком Синатрой, но главное не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9