Он наверняка слышал меня, но не обернулся.
Отодвинув последний засов, я распахнула дверь и предстала перед ними. Халат я забыла накинуть и теперь стояла с голыми ногами в белой ночной сорочке, напоминая, надо думать, восставшую из мертвых.
– Стойте! – сказала я. – Не делайте пока ничего, он просто ребенок!
Их было трое. Двое в форме; третий, одетый в джемпер с полосой поперек груди и изображенным на ней бегущим оленем, держал в руке пистолет, дулом вниз.
– Дайте мне поговорить с ним, – сказала я, шлепая по натекшим за ночь лужам. Они изумленно уставились на меня, но удерживать не стали.
Окно в комнату Флоренс было разбито, внутри темно. Но, заглянув через дыру в стекле, я различила фигуру, скорчившуюся возле кровати, в дальнем углу.
– Открой дверь, мальчик мой, – сказала я. – Я обещаю, что они ничего тебе не сделают Ложь. Он погиб, и не в моей власти было его спасти. Но что-то передавалось от меня к нему. Я жаждала обнять его, защитить.
Один из полицейских оказался рядом со мной, он прижимался к стене.
– Скажите ему, чтоб вышел, – проговорил он.
В ярости я накинулась на него:
– Уйдите прочь! – И зашлась кашлем. Вставало солнце, розовое среди плывущих в небе облаков.
– Джон! – позвала я сквозь кашель. – Выходи! Я не дам им тебя обидеть. Теперь рядом со мной оказался человек в джемпере.
– Скажите ему, чтоб отдал оружие, – произнес он, понизив голос.
– Какое оружие?
– У него пистолет, что еще – не знаю. Скажите, чтобы он всё отдал.
– Сперва пообещайте, что вы его не тронете.
Его пальцы сомкнулись на моем плече. Я пыталась сопротивляться, но безуспешно.
– Вы тут схватите пневмонию, – сказал он.
На меня что-то накинули сзади: пальто… плащ… плащ одного из полицейских.
– Neem haar binne, – пробормотал он. Они отвели меня обратно на кухню и закрыли за мной дверь.
Я села, опять встала. Плащ пропах сигаретным дымом. Я сбросила его на пол и открыла дверь. Ноги у меня посинели от холода.
– Джон! – позвала я.
Все трое склонились над рацией. Тот, кто отдал мне свой плащ, обернулся.
– Дама, здесь находиться опасно, – сказал он и снова запихнул меня внутрь, потом попытался найти ключ, чтобы запереть дверь.
– Он просто ребенок, – сказала я.
– Дайте нам делать свою работу, – ответил он.
– Я за вами наблюдаю, – сказала я. – Я вижу все, что вы делаете. Говорю вам, он просто ребенок!
Он как будто собирался ответить, потом со вздохом предоставил мне выговориться. Молодой мужчина, худой и крепкий. Чей-то сын; вероятно, не единственный в семье. Множество двоюродных братьев и сестер, дядей и теток, дедушек и бабушек, стоящих рядом, позади него, над ним, подобно хору, наставляющему, предостерегающему. Что я могла ему сказать? Что общего было у нас с ним, кроме того, что он явился сюда защищать меня, защищать, в более широком смысле, мои интересы?
– Ek staan nie aan jou kant nie, – сказала я. – Ek staan aan die teenkant.
– Я на другой стороне. Но и на другом берегу, на другом берегу реки. На дальнем берегу, и смотрю назад.
Он повернулся и обвел взглядом плиту, раковину, кухонные полки;
приходился занимать die ou dame, пока его товарищи делают там, снаружи, свою работу.
– Вот и всё, – сказала я. – Это конец. Все равно я не вам это говорю.
Кому же тогда? Тебе, всегда тебе. Как я живу, как жила – мой рассказ. Опять звонок в дверь. Еще мужчины, в ботинках, фуражках, в камуфляже, протопали через весь дом. Все они сгрудились у кухонного окна.
– Ну sit daar in die buitekamer, – объяснил полицейский, указывая в сторону комнаты Флоренс. – Daar's net die een deur en die een venster.
– Nee, dan het ons hom, – сказал один из новоприбывших.
– Предупреждаю вас, я слежу за всем, что вы делаете, – сказала я.
Он обернулся ко мне.
– Вы знаете этого мальчика? – спросил он.
– Да, я его знаю.
– Вы знали, что у него оружие? Я пожала плечами:
– Помоги, Господи, в наше время безоружным.
Вошел еще один человек – молодая женщина в форме; от нее пахнуло свежестью и чистотой.
– Is dit die dame di?? – сказала она; потом, повернувшись ко мне: – Нам придется ненадолго освободить дом, пока тут не закончат. Есть у вас к кому пойти – знакомые или родственники?
– Я никуда отсюда не пойду. Это мой дом. Любезности, заботливости в ней ничуть не убавилось.
– Разумеется, – сказала она, – просто оставаться здесь опасно. Нам придется попросить вас куда-нибудь уйти, это ненадолго.
Стоявшие у окна мужчины больше не разговаривали – они нетерпеливо ждали, пока я уйду.
– Bel die ambulans, – сказал один из них.
– Ag, sy kan sommer by die stasie wag, – ответила женщина, потом повернулась ко мне. – Идемте, миссис… – Она ждала, что я добавлю свое имя. Я молчала. – Чашечку горячего чая, – предложила она.
– Я никуда не пойду.
Они обратили на мои слова не больше внимания, чем если бы я была ребенком.
– Gaan haal'n kombers, – сказал мужчина, – sy's amper blou van die kоue.
Женщина поднялась наверх и принесла одеяло с моей кровати. Она обернула его вокруг меня, легонько обняла за плечи, потом помогла надеть шлепанцы. Вид моих ног не вызвал у нее никакого отвращения. Хорошая девушка, которая будет кому-то хорошей женой.
– Хотите взять с собой лекарства или что-нибудь еще? – спросила она.
– Я никуда не уйду отсюда, – повторила я, вцепившись в стул, на котором сидела.
Они перекинулись вполголоса несколькими словами. Внезапно меня подняли, взяв сзади под мышки. Женщина взялась за мои ноги, и они понесли меня к выходу, словно ковер. Спину пронзила боль. – Отпустите меня! – крикнула я.
– Сейчас, – успокоительным тоном сказала женщина.
– У меня рак! – закричала я. – Отпустите меня!
Рак! С каким наслаждением швырнула я им в лицо это слово! Они мгновенно замерли, словно напоровшись на нож.
– Sit haar neer, dalk kom haar iets oor, – сказал державший меня человек.
– Ek het mos ges?jy moet die ambulans bel. – Они кое-как положили меня на диван.
– Где вы чувствуете боль? – спросила, нахмурившись, женщина.
– В сердце, – сказала я. Она с удивлением на меня посмотрела. – У меня рак сердца. – Тогда она поняла; она замотала головой, словно отгоняя мух.
– Когда вас трогают, вам больно?
– Мне больно все время, – сказала я.
Она переглянулась с мужчиной позади меня; он сделал ей какой-то знак, так что она не могла сдержать улыбки.
– Я заразилась им, испив из чаши горестей, – продолжала я безудержно. Что за беда, если они сочтут меня чокнутой. – Когда-нибудь вы тоже можете им заразиться. Это повальная болезнь.
Раздался звон разбитого стекла. Они оба поспешно вышли из комнаты; я поднялась и заковыляла следом. Все осталось по-прежнему, только было выбито второе оконное стекло. Во дворе никого; полицейские, их было теперь шестеро, притаились на веранде, держа наготове оружие.
– Weg! – яростно закричал один из них. – Kry haar weg! Женщина запихнула меня обратно в дом. Когда она стала закрывать дверь, раздался внезапный взрыв, потом пальба, потом продолжительное оцепенелое молчание, потом негромкие голоса и донесшийся откуда-то лай собаки Веркюэля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Отодвинув последний засов, я распахнула дверь и предстала перед ними. Халат я забыла накинуть и теперь стояла с голыми ногами в белой ночной сорочке, напоминая, надо думать, восставшую из мертвых.
– Стойте! – сказала я. – Не делайте пока ничего, он просто ребенок!
Их было трое. Двое в форме; третий, одетый в джемпер с полосой поперек груди и изображенным на ней бегущим оленем, держал в руке пистолет, дулом вниз.
– Дайте мне поговорить с ним, – сказала я, шлепая по натекшим за ночь лужам. Они изумленно уставились на меня, но удерживать не стали.
Окно в комнату Флоренс было разбито, внутри темно. Но, заглянув через дыру в стекле, я различила фигуру, скорчившуюся возле кровати, в дальнем углу.
– Открой дверь, мальчик мой, – сказала я. – Я обещаю, что они ничего тебе не сделают Ложь. Он погиб, и не в моей власти было его спасти. Но что-то передавалось от меня к нему. Я жаждала обнять его, защитить.
Один из полицейских оказался рядом со мной, он прижимался к стене.
– Скажите ему, чтоб вышел, – проговорил он.
В ярости я накинулась на него:
– Уйдите прочь! – И зашлась кашлем. Вставало солнце, розовое среди плывущих в небе облаков.
– Джон! – позвала я сквозь кашель. – Выходи! Я не дам им тебя обидеть. Теперь рядом со мной оказался человек в джемпере.
– Скажите ему, чтоб отдал оружие, – произнес он, понизив голос.
– Какое оружие?
– У него пистолет, что еще – не знаю. Скажите, чтобы он всё отдал.
– Сперва пообещайте, что вы его не тронете.
Его пальцы сомкнулись на моем плече. Я пыталась сопротивляться, но безуспешно.
– Вы тут схватите пневмонию, – сказал он.
На меня что-то накинули сзади: пальто… плащ… плащ одного из полицейских.
– Neem haar binne, – пробормотал он. Они отвели меня обратно на кухню и закрыли за мной дверь.
Я села, опять встала. Плащ пропах сигаретным дымом. Я сбросила его на пол и открыла дверь. Ноги у меня посинели от холода.
– Джон! – позвала я.
Все трое склонились над рацией. Тот, кто отдал мне свой плащ, обернулся.
– Дама, здесь находиться опасно, – сказал он и снова запихнул меня внутрь, потом попытался найти ключ, чтобы запереть дверь.
– Он просто ребенок, – сказала я.
– Дайте нам делать свою работу, – ответил он.
– Я за вами наблюдаю, – сказала я. – Я вижу все, что вы делаете. Говорю вам, он просто ребенок!
Он как будто собирался ответить, потом со вздохом предоставил мне выговориться. Молодой мужчина, худой и крепкий. Чей-то сын; вероятно, не единственный в семье. Множество двоюродных братьев и сестер, дядей и теток, дедушек и бабушек, стоящих рядом, позади него, над ним, подобно хору, наставляющему, предостерегающему. Что я могла ему сказать? Что общего было у нас с ним, кроме того, что он явился сюда защищать меня, защищать, в более широком смысле, мои интересы?
– Ek staan nie aan jou kant nie, – сказала я. – Ek staan aan die teenkant.
– Я на другой стороне. Но и на другом берегу, на другом берегу реки. На дальнем берегу, и смотрю назад.
Он повернулся и обвел взглядом плиту, раковину, кухонные полки;
приходился занимать die ou dame, пока его товарищи делают там, снаружи, свою работу.
– Вот и всё, – сказала я. – Это конец. Все равно я не вам это говорю.
Кому же тогда? Тебе, всегда тебе. Как я живу, как жила – мой рассказ. Опять звонок в дверь. Еще мужчины, в ботинках, фуражках, в камуфляже, протопали через весь дом. Все они сгрудились у кухонного окна.
– Ну sit daar in die buitekamer, – объяснил полицейский, указывая в сторону комнаты Флоренс. – Daar's net die een deur en die een venster.
– Nee, dan het ons hom, – сказал один из новоприбывших.
– Предупреждаю вас, я слежу за всем, что вы делаете, – сказала я.
Он обернулся ко мне.
– Вы знаете этого мальчика? – спросил он.
– Да, я его знаю.
– Вы знали, что у него оружие? Я пожала плечами:
– Помоги, Господи, в наше время безоружным.
Вошел еще один человек – молодая женщина в форме; от нее пахнуло свежестью и чистотой.
– Is dit die dame di?? – сказала она; потом, повернувшись ко мне: – Нам придется ненадолго освободить дом, пока тут не закончат. Есть у вас к кому пойти – знакомые или родственники?
– Я никуда отсюда не пойду. Это мой дом. Любезности, заботливости в ней ничуть не убавилось.
– Разумеется, – сказала она, – просто оставаться здесь опасно. Нам придется попросить вас куда-нибудь уйти, это ненадолго.
Стоявшие у окна мужчины больше не разговаривали – они нетерпеливо ждали, пока я уйду.
– Bel die ambulans, – сказал один из них.
– Ag, sy kan sommer by die stasie wag, – ответила женщина, потом повернулась ко мне. – Идемте, миссис… – Она ждала, что я добавлю свое имя. Я молчала. – Чашечку горячего чая, – предложила она.
– Я никуда не пойду.
Они обратили на мои слова не больше внимания, чем если бы я была ребенком.
– Gaan haal'n kombers, – сказал мужчина, – sy's amper blou van die kоue.
Женщина поднялась наверх и принесла одеяло с моей кровати. Она обернула его вокруг меня, легонько обняла за плечи, потом помогла надеть шлепанцы. Вид моих ног не вызвал у нее никакого отвращения. Хорошая девушка, которая будет кому-то хорошей женой.
– Хотите взять с собой лекарства или что-нибудь еще? – спросила она.
– Я никуда не уйду отсюда, – повторила я, вцепившись в стул, на котором сидела.
Они перекинулись вполголоса несколькими словами. Внезапно меня подняли, взяв сзади под мышки. Женщина взялась за мои ноги, и они понесли меня к выходу, словно ковер. Спину пронзила боль. – Отпустите меня! – крикнула я.
– Сейчас, – успокоительным тоном сказала женщина.
– У меня рак! – закричала я. – Отпустите меня!
Рак! С каким наслаждением швырнула я им в лицо это слово! Они мгновенно замерли, словно напоровшись на нож.
– Sit haar neer, dalk kom haar iets oor, – сказал державший меня человек.
– Ek het mos ges?jy moet die ambulans bel. – Они кое-как положили меня на диван.
– Где вы чувствуете боль? – спросила, нахмурившись, женщина.
– В сердце, – сказала я. Она с удивлением на меня посмотрела. – У меня рак сердца. – Тогда она поняла; она замотала головой, словно отгоняя мух.
– Когда вас трогают, вам больно?
– Мне больно все время, – сказала я.
Она переглянулась с мужчиной позади меня; он сделал ей какой-то знак, так что она не могла сдержать улыбки.
– Я заразилась им, испив из чаши горестей, – продолжала я безудержно. Что за беда, если они сочтут меня чокнутой. – Когда-нибудь вы тоже можете им заразиться. Это повальная болезнь.
Раздался звон разбитого стекла. Они оба поспешно вышли из комнаты; я поднялась и заковыляла следом. Все осталось по-прежнему, только было выбито второе оконное стекло. Во дворе никого; полицейские, их было теперь шестеро, притаились на веранде, держа наготове оружие.
– Weg! – яростно закричал один из них. – Kry haar weg! Женщина запихнула меня обратно в дом. Когда она стала закрывать дверь, раздался внезапный взрыв, потом пальба, потом продолжительное оцепенелое молчание, потом негромкие голоса и донесшийся откуда-то лай собаки Веркюэля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46