Жестом руки я дала ему понять, что все хорошо, и обняла его, чтобы оправдать мой неожиданный взрыв. Я снова обернулась, он мне улыбался, я увидела, какие у него великолепные белые зубы, и именно в тот миг я успокоилась и сказала сама себе: «Послушай, Мелисса, заставь его уйти, а? Дай ему понять, что ты – глупая, дурочка, невежа… но прежде всего, дай ему сразу, не заставляй его ждать!»
Пока я это думала, какая-то девица прошла мимо него и погладила его волосы, он на нее едва взглянул, а потом пересел, чтобы лучше меня видеть.
Джорджо меня отвлек:
– Мели, пойдем отсюда… Я умираю от голода, мне не хочется ждать.
– Ну Джорджиио, пожалуйста, давай еще десять минут, увидишь, скоро сядем, – ответила я, потому что совершенно не хотела отрываться от того взглядa.
– Откуда такое желание остаться именно здесь? Есть причина, какой-то мужик?
Я улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
Он вздохнул и сказал:
– Мы много говорили об этом, Мелисса, живи спокойно, еще немного – и хорошие события придут сами по себе.
– На этот раз все по-другому. Ну… – говорила я ему, как маленькая капризная девочка.
Он еще раз вздохнул и сказал, что они пойдут в соседние ресторанчики поискать свободные места и если найдут, то я должна быть с ними.
– О'кей, – сказала я, уверенная, что в это время фиг найдешь свободные места.
Я увидела, как они вошли в кафе-мороженое, то самое, где над каждым столом огромные японские зонты, и я снова прислонилась к столбу, пытаясь изо всех сил не смотреть на него.
Вдруг он встал, и я, наверное, покраснела, по крайней мере, я разволновалась и не знала, что мне делать, я была в абсолютном замешательстве; я повернулась в сторону улицы, делая вид, что жду кого-то и высматриваю подъезжающие машины; мои брюки из индийского шелка развевались в такт легкому ветру с моря.
Его голос, теплый, глубокий, я услышала позади себя, он сказал:
– Чего ты ждешь?
Неожиданно мне пришла в голову старая колыбельная, которую я запомнила еще девочкой, из сказки, что мой отец привез из очередного путешествия. Самым непосредственным и неожиданным образом я ее процитировала, повернувшись к нему:
Я жду, я жду темной ночью,
И открою двери, если кто-то постучится.
После неудачи
Придет счастливая удача,
И придет тот,
Кто не умеет притворяться.
Наступила тишина, мы оба стояли с серьезными лицами, а потом оба расхохотались. Он мне протянул свою мягкую руку, я ее пожала тихо, но с определенным значением.
– Клаудио, – сказал он, продолжая смотреть мне в глаза.
– Мелисса, – сумела сказать, не знаю как.
– А что это было, что ты только что продекламировала?
– Что?… а… Это колыбельная из одной сказки, я ее знаю наизусть с семи лет.
Он кивнул головой, как бы говоря, что все понял. Потом опять молчание, молчание просто паническое. Тишина прервалась моим милым и неловким другом, который прибежал со словами:
– Эй, чокнутая, мы нашли места, идем, тебя ждут!
– Я должна идти, – прошептала я.
– Могу ли я постучать в твои двери? – сказал он тоже тихим голосом.
Я посмотрела на него, изумленная его смелостью, которая была вовсе не самонадеянностью, а желанием, чтобы на этом все не кончилось.
Я сказала «да» сначала глазами, немного повлажневшими, а потом и голосом:
– Ты меня здесь можешь видеть часто, я живу в этом доме наверху, – и показала ему свой балкон.
– Тогда я посвящу тебе серенаду, – пошутил он, подмигивая.
Мы распрощались, и я не повернулась, чтобы посмотреть на него еще раз; даже если мне этого очень хотелось; я боялась все испортить.
А потом Джорджо меня спросил:
– Кто это был?
Я улыбнулась и сказала:
– Это тот, кто приходит и не умеет притворяться.
– Что? – воскликнул он.
Я опять улыбнулась, потрепала его по щеке и сказала:
– Ты это скоро узнаешь, будь спокоен.
4 июня 2002 г., 18:20
Я не шучу, дневник!
Он в самом деле посвятил мне серенаду!
Люди проходили и останавливались с любопытством, я с балкона смеялась как сумасшедшая, пока мужчина, чуть полноватый и круглолицый, играл на гитаре, немного потрепанной, а он пел невпопад, как будто слон ему на ухо наступил, но он был непреклонен. Непреклонен, как сама песня, которая заполнила мои уши и мое сердце; это была история одного человека, который не мог заснуть, потому что все время думал о возлюбленной; мелодия была нежной и душераздирающей. Песня примерно такая:
Я не могу заснуть
И, вздыхая, кручусь и ворочаюсь
Все ночи напролет
В своей постели…
Хочешь знать, когда я тебя оставлю?
Когда моя жизнь закончится и умрет…
Это был красивый жест, ухаживание традиционное, банальное, но, если честно, со своим приятным ароматом.
Когда он закончил петь, я крикнула с балкона, улыбаясь:
– А сейчас что надо делать? Если не ошибаюсь, чтобы принять ухаживание, нужно включить свет в комнате, а если нет, то я должна вернуться в комнату и выключить свет, да?
Он не ответил, но я поняла, что должна была сделать.
В коридоре я столкнулась с отцом (я чуть не сбила его с ног!), и он меня спросил с любопытством, кто это там, внизу, пел. Я громко рассмеялась и ответила, что не знаю.
Я быстро спустилась по лестнице вниз как была: в шортах и футболке, открыла дверь и застыла на пороге.
Бежать навстречу и обнять его, или улыбнуться ему со счастьем на лице, или поблагодарить пожатием руки? Я остановилась в дверях, и он понял, что я никогда к нему не подойду, если от него не будет сигнала:
– Ты похожа на испуганного цыпленка… Извини, что я повел себя бесцеремонно, это было сильнее меня.
Он меня осторожно обнял, а я сделала так, что мои руки остались без движения: я не смогла повторить его жеста.
– Мелисса, ты мне позволишь пригласить тебя сегодня вечером на ужин?
Я кивнула в знак согласия и улыбнулась ему, затем я осторожно поцеловала его в щеку и поднялась домой.
– Кто это был? – спросила мать с огромным любопытством.
Я пожала плечами:
– Никто, мама, никто…
12:45 ночи
Каждый говорил о себе.
Мы друг другу рассказали больше, чем можно было предположить.
Ему двадцать лет, он учится на филфаке, у него умное и оживленное лицо, что делает его необыкновенно привлекательным. Я его слушала очень внимательно; мне нравится смотреть на него, когда он говорит. Я чувствую дрожь в горле и в желудке. Я чувствую себя согнувшейся, как стебелек цветка, но не сломленной. Клаудио умиротворенный, спокойный, успокаивающий. Он сказал, что знает, что такое любовь, но она выскользнула из его рук.
Проводя пальцем по краю бокала, он спросил:
– А ты? Что ты расскажешь о себе?
Я разговорилась и приоткрыла ему щелочку света, которая слегка раздвинула тучи, в которых спрятана моя душа. Я ему рассказала о своих несчастливых историях, но никакого намека на свое желание открыть и найти новое чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Пока я это думала, какая-то девица прошла мимо него и погладила его волосы, он на нее едва взглянул, а потом пересел, чтобы лучше меня видеть.
Джорджо меня отвлек:
– Мели, пойдем отсюда… Я умираю от голода, мне не хочется ждать.
– Ну Джорджиио, пожалуйста, давай еще десять минут, увидишь, скоро сядем, – ответила я, потому что совершенно не хотела отрываться от того взглядa.
– Откуда такое желание остаться именно здесь? Есть причина, какой-то мужик?
Я улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
Он вздохнул и сказал:
– Мы много говорили об этом, Мелисса, живи спокойно, еще немного – и хорошие события придут сами по себе.
– На этот раз все по-другому. Ну… – говорила я ему, как маленькая капризная девочка.
Он еще раз вздохнул и сказал, что они пойдут в соседние ресторанчики поискать свободные места и если найдут, то я должна быть с ними.
– О'кей, – сказала я, уверенная, что в это время фиг найдешь свободные места.
Я увидела, как они вошли в кафе-мороженое, то самое, где над каждым столом огромные японские зонты, и я снова прислонилась к столбу, пытаясь изо всех сил не смотреть на него.
Вдруг он встал, и я, наверное, покраснела, по крайней мере, я разволновалась и не знала, что мне делать, я была в абсолютном замешательстве; я повернулась в сторону улицы, делая вид, что жду кого-то и высматриваю подъезжающие машины; мои брюки из индийского шелка развевались в такт легкому ветру с моря.
Его голос, теплый, глубокий, я услышала позади себя, он сказал:
– Чего ты ждешь?
Неожиданно мне пришла в голову старая колыбельная, которую я запомнила еще девочкой, из сказки, что мой отец привез из очередного путешествия. Самым непосредственным и неожиданным образом я ее процитировала, повернувшись к нему:
Я жду, я жду темной ночью,
И открою двери, если кто-то постучится.
После неудачи
Придет счастливая удача,
И придет тот,
Кто не умеет притворяться.
Наступила тишина, мы оба стояли с серьезными лицами, а потом оба расхохотались. Он мне протянул свою мягкую руку, я ее пожала тихо, но с определенным значением.
– Клаудио, – сказал он, продолжая смотреть мне в глаза.
– Мелисса, – сумела сказать, не знаю как.
– А что это было, что ты только что продекламировала?
– Что?… а… Это колыбельная из одной сказки, я ее знаю наизусть с семи лет.
Он кивнул головой, как бы говоря, что все понял. Потом опять молчание, молчание просто паническое. Тишина прервалась моим милым и неловким другом, который прибежал со словами:
– Эй, чокнутая, мы нашли места, идем, тебя ждут!
– Я должна идти, – прошептала я.
– Могу ли я постучать в твои двери? – сказал он тоже тихим голосом.
Я посмотрела на него, изумленная его смелостью, которая была вовсе не самонадеянностью, а желанием, чтобы на этом все не кончилось.
Я сказала «да» сначала глазами, немного повлажневшими, а потом и голосом:
– Ты меня здесь можешь видеть часто, я живу в этом доме наверху, – и показала ему свой балкон.
– Тогда я посвящу тебе серенаду, – пошутил он, подмигивая.
Мы распрощались, и я не повернулась, чтобы посмотреть на него еще раз; даже если мне этого очень хотелось; я боялась все испортить.
А потом Джорджо меня спросил:
– Кто это был?
Я улыбнулась и сказала:
– Это тот, кто приходит и не умеет притворяться.
– Что? – воскликнул он.
Я опять улыбнулась, потрепала его по щеке и сказала:
– Ты это скоро узнаешь, будь спокоен.
4 июня 2002 г., 18:20
Я не шучу, дневник!
Он в самом деле посвятил мне серенаду!
Люди проходили и останавливались с любопытством, я с балкона смеялась как сумасшедшая, пока мужчина, чуть полноватый и круглолицый, играл на гитаре, немного потрепанной, а он пел невпопад, как будто слон ему на ухо наступил, но он был непреклонен. Непреклонен, как сама песня, которая заполнила мои уши и мое сердце; это была история одного человека, который не мог заснуть, потому что все время думал о возлюбленной; мелодия была нежной и душераздирающей. Песня примерно такая:
Я не могу заснуть
И, вздыхая, кручусь и ворочаюсь
Все ночи напролет
В своей постели…
Хочешь знать, когда я тебя оставлю?
Когда моя жизнь закончится и умрет…
Это был красивый жест, ухаживание традиционное, банальное, но, если честно, со своим приятным ароматом.
Когда он закончил петь, я крикнула с балкона, улыбаясь:
– А сейчас что надо делать? Если не ошибаюсь, чтобы принять ухаживание, нужно включить свет в комнате, а если нет, то я должна вернуться в комнату и выключить свет, да?
Он не ответил, но я поняла, что должна была сделать.
В коридоре я столкнулась с отцом (я чуть не сбила его с ног!), и он меня спросил с любопытством, кто это там, внизу, пел. Я громко рассмеялась и ответила, что не знаю.
Я быстро спустилась по лестнице вниз как была: в шортах и футболке, открыла дверь и застыла на пороге.
Бежать навстречу и обнять его, или улыбнуться ему со счастьем на лице, или поблагодарить пожатием руки? Я остановилась в дверях, и он понял, что я никогда к нему не подойду, если от него не будет сигнала:
– Ты похожа на испуганного цыпленка… Извини, что я повел себя бесцеремонно, это было сильнее меня.
Он меня осторожно обнял, а я сделала так, что мои руки остались без движения: я не смогла повторить его жеста.
– Мелисса, ты мне позволишь пригласить тебя сегодня вечером на ужин?
Я кивнула в знак согласия и улыбнулась ему, затем я осторожно поцеловала его в щеку и поднялась домой.
– Кто это был? – спросила мать с огромным любопытством.
Я пожала плечами:
– Никто, мама, никто…
12:45 ночи
Каждый говорил о себе.
Мы друг другу рассказали больше, чем можно было предположить.
Ему двадцать лет, он учится на филфаке, у него умное и оживленное лицо, что делает его необыкновенно привлекательным. Я его слушала очень внимательно; мне нравится смотреть на него, когда он говорит. Я чувствую дрожь в горле и в желудке. Я чувствую себя согнувшейся, как стебелек цветка, но не сломленной. Клаудио умиротворенный, спокойный, успокаивающий. Он сказал, что знает, что такое любовь, но она выскользнула из его рук.
Проводя пальцем по краю бокала, он спросил:
– А ты? Что ты расскажешь о себе?
Я разговорилась и приоткрыла ему щелочку света, которая слегка раздвинула тучи, в которых спрятана моя душа. Я ему рассказала о своих несчастливых историях, но никакого намека на свое желание открыть и найти новое чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31