Никаких подробностей не помню, и занимаюсь этим делом без удовольствия, по необходимости. Останки хороню в песке и черноземе. Знаю, что рано или поздно меня выведут на чистую воду. Следующая картина: мать гладит рубашки - мою и почему-то Анатолия, старого приятеля. Гладя, говорит (по-доброму, как если бы хотела сказать: "ты уже вырос, надо же!") : "Смотри, на рубашке Анатолия - следы твоего эпителия. А на твоей - его волоски". Я встревожен: собираясь на одно из черных дел, я действительно надевал рубашку Анатолия. Очередной кадр: сижу себе в лесочке возле песчаной ямы, где кого-то зарыл. Рядом - пожилой мужик, чуть ли не из КГБ. В нём чувствуется угроза, но он, кряхтя, садится мирно рядом, берется за газетный кроссворд. В дальнейшем меня задерживают в аэропорту, когда я уже являюсь видным болгарским писателем и дипломатом сразу. В песчаных карьерах начинаются оползни: "окна" открываются разом, одно за другим, выступают розовые черепа умерщвленных. Меня обвиняют в уничтожении 188 человек. Я про себя отмечаю, что ещё не нашли и никогда не найдут тех, кто закопан в земле и траве.
19
Шлялся за городом в компании с одноклассниками М.П. и О.А. (не иначе, как в Сестрорецке). В какой-то приемной, в присутствии дамы отвалилось левое яйцо. Медсестра начинает объяснять, что это - симптом опухоли черепа, тычет в рентгеновский снимок. Тут приходит врач (доктор Спирин?) и начинает утешать - это мол, не так, все неправильно.
20
Какие-то соревнования: я убегаю. Возможно, что это не игра, и за мною гонятся всерьез. На ногах у меня сапоги, из задницы льется кровь, но я этого не замечаю, так как не больно. Потом вдруг жидкость начинает хлюпать в левом сапоге, и сразу - резкая слабость. Меня укладывают на носилки, делают внутривенную инъекцию, но после кто-то исподтишка выдергивает иглу.
21
Удил рыбу в мелком пруду, в парке им. 9 января. Четырьмя удочками. Сперва поймал какую-то шпроту, а после - сардельку в целлофане, принёс домой.
22
И вновь - тюрьма, красные круглые здания из кирпича, окруженные забором. Проходная. За какой-то пустяк мне дали 10 лет, и в понедельник я должен сам явиться на отсидку. Послушно прихожу с И.В. ; она, как порядочная супруга, меня провожает, будучи каким-то образом и за тюремными стенами, и вне их, со мною рядом. Похоже, мне надо проникнуть внутрь, чтобы ее освободить, но в то же время вместе с ней я подхожу к тюрьме. За забором какой-то уголовник из мелких, с мобильником, один, не замечает нас. Он что-то говорит в телефон и после швыряет его кому-то наверху, невидимому. Я расхаживаю по проходной. В двадцати метрах от входа, уже на улице, на битой ограде лежат две рыбины: щуки. Кто-то мне велит их принести. Я, словно удочку, беру палку, подношу к одной из дохлых щук. Она вдруг впивается в палку зубами. Я не успеваю ее донести, щука сгрызает почти всю палку, которую приходится отбросить, пока зубы не дошли до пальцев. Ошметки рыбы летят на пол. Я так и не решаюсь войти в тюрьму, ухожу вместе с И.В. Оправдываюсь, что приду в субботу: на этот, дескать, день назначен пересмотр дела. Видится судья со строгим бабьим лицом, в очках. И.В. говорит, что дело все равно не пересмотрят, но мы все равно уходим.
23
Смесь больницы, поля, бараков. Являюсь туда ночью со Славой Г. Захожу в темную сестринскую, там - две сестры в халатах нараспашку. Зову одну из них в ординаторскую, включаю компьютер, хочу дать прочитать мою печальную больничную хронику. Она распахивает халат, кидается с поцелуями. Я приятно удивлен, но ничем не отвечаю, ибо непонятно, откуда взялись столь бурные чувства. Летаю - вверх-вниз. Уже почти проснулся (ощущение такое, что и проснулся на миг, и пробовал взлететь наяву). Летаю по больничным коридорам, пугаю каких-то плюгавых больных возле лифта. Новая картина: полем пробираюсь с тем же Славой обратно в больницу: завтра мне нужно на работу, на дежурство. Вечер. В больнице народ собирается на танцы. Медсестра уже в брюках и не обращает на меня внимания, быстро уходит на другой этаж танцевать. Хочется ее догнать, и мы оказываемся на Витебском вокзале. Я почему-то в рубашке, трусах, но без брюк. Солнце, кусты, народу мало. Снова больница. Слава уже не Слава, а дружище А.Ж. Бродим по этажам, повсюду бары, в которых наливают всем желающим. На столиках - остатки трапезы, людей нет. Ищем, где бы выпить, невзирая на бары. Я решаю остаться танцевать и не ходить домой: все равно мне завтра дежурить.
24
Пришел какой-то хам в камуфляже и на правах мента требует пропустить его куда-то через мою квартиру, хочет ключ. Угрожает устроить обыск, если откажусь. Квартира - на первом этаже больницы, а вход - со стороны леса. Ключ согнут под прямым углом, но им еще вроде бы можно пользоваться. Похоже, что его согнула мама.
25
В обществе медсестры Г.С. я навещаю в больнице Жириновского, который лежит там со сломанными ключицей и правой рукой (накануне по ТВ прошел сюжет о наезде двух грузовиков). Мы принесли апельсины. Жириновский спит в общей палате на койке справа, я его бужу. Он просыпается, улыбается, переходит на ты, утверждает, будто знал до сих пор лишь двух демократов, а теперь и меня знает. Г.С. садится с ним рядом на кровать, вытягивает ноги, похваляется загаром. Выбалтываю Жириновскому про свое писательство, он в напускном восторге, но мне приятно. Демонстрирует руку: она еще не зажила, но гипс уже сняли. Ладонь у него белая, как мел. Он сразу уходит с кем-то инспектировать некие объекты, лезет в люк, про меня забывает. Я возвращаюсь разложить апельсины.
26
Незадолго до предыдущего сна (с ужасного похмелья) привиделся телевизионный репортаж о двойном убийстве: убиты Черномырдин и Степашин. Не сразу смекнул, что сон. Здесь, разумеется, толкователи могут отдыхать, без них понятно, что откуда.
27
Во дворе родительского дома, что на улице Красных Текстильщиков, встречаю А.И., друга школьных лет, давно уже уехавшего в Чикаго. Зову его отметить встречу; он удивляется, смеется, отказывается - вечером ему идти на урок английского языка (хотя он уже не первый год живет в Штатах). Чем-то он похож на другого моего однокашника, А.Н. На дворе - полулето, полузима. Новый кадр: чужая квартира, но стол в ней - мой. Возможно, это дом Н.Д., с которой мы тоже вместе учились в школе. Намечаются гости. Надо раздвинуть стол, но он постепенно весь разваливается в наших руках.
28
Каким-то образом я попадаю в переделку с азиатами с Кировского рынка (чеченцы?) Один - вылитый монгол из фильма "В поисках приключений" с Ван Даммом в главной роли. Другой - худой, черный, моложе первого. Они вынуждают меня подставить какого-то человека, в противном случае я должен отдать им квартиру. Добившись своего, отпускают, я им не верю, но хлопаю, наконец, молодого по плечу и выхожу. Тут же, на улице, меня догоняет старший и дает понять, что я и дальше должен приводить к нему денежных квартирных людей, или что-то в этом роде.
1 2 3 4 5
19
Шлялся за городом в компании с одноклассниками М.П. и О.А. (не иначе, как в Сестрорецке). В какой-то приемной, в присутствии дамы отвалилось левое яйцо. Медсестра начинает объяснять, что это - симптом опухоли черепа, тычет в рентгеновский снимок. Тут приходит врач (доктор Спирин?) и начинает утешать - это мол, не так, все неправильно.
20
Какие-то соревнования: я убегаю. Возможно, что это не игра, и за мною гонятся всерьез. На ногах у меня сапоги, из задницы льется кровь, но я этого не замечаю, так как не больно. Потом вдруг жидкость начинает хлюпать в левом сапоге, и сразу - резкая слабость. Меня укладывают на носилки, делают внутривенную инъекцию, но после кто-то исподтишка выдергивает иглу.
21
Удил рыбу в мелком пруду, в парке им. 9 января. Четырьмя удочками. Сперва поймал какую-то шпроту, а после - сардельку в целлофане, принёс домой.
22
И вновь - тюрьма, красные круглые здания из кирпича, окруженные забором. Проходная. За какой-то пустяк мне дали 10 лет, и в понедельник я должен сам явиться на отсидку. Послушно прихожу с И.В. ; она, как порядочная супруга, меня провожает, будучи каким-то образом и за тюремными стенами, и вне их, со мною рядом. Похоже, мне надо проникнуть внутрь, чтобы ее освободить, но в то же время вместе с ней я подхожу к тюрьме. За забором какой-то уголовник из мелких, с мобильником, один, не замечает нас. Он что-то говорит в телефон и после швыряет его кому-то наверху, невидимому. Я расхаживаю по проходной. В двадцати метрах от входа, уже на улице, на битой ограде лежат две рыбины: щуки. Кто-то мне велит их принести. Я, словно удочку, беру палку, подношу к одной из дохлых щук. Она вдруг впивается в палку зубами. Я не успеваю ее донести, щука сгрызает почти всю палку, которую приходится отбросить, пока зубы не дошли до пальцев. Ошметки рыбы летят на пол. Я так и не решаюсь войти в тюрьму, ухожу вместе с И.В. Оправдываюсь, что приду в субботу: на этот, дескать, день назначен пересмотр дела. Видится судья со строгим бабьим лицом, в очках. И.В. говорит, что дело все равно не пересмотрят, но мы все равно уходим.
23
Смесь больницы, поля, бараков. Являюсь туда ночью со Славой Г. Захожу в темную сестринскую, там - две сестры в халатах нараспашку. Зову одну из них в ординаторскую, включаю компьютер, хочу дать прочитать мою печальную больничную хронику. Она распахивает халат, кидается с поцелуями. Я приятно удивлен, но ничем не отвечаю, ибо непонятно, откуда взялись столь бурные чувства. Летаю - вверх-вниз. Уже почти проснулся (ощущение такое, что и проснулся на миг, и пробовал взлететь наяву). Летаю по больничным коридорам, пугаю каких-то плюгавых больных возле лифта. Новая картина: полем пробираюсь с тем же Славой обратно в больницу: завтра мне нужно на работу, на дежурство. Вечер. В больнице народ собирается на танцы. Медсестра уже в брюках и не обращает на меня внимания, быстро уходит на другой этаж танцевать. Хочется ее догнать, и мы оказываемся на Витебском вокзале. Я почему-то в рубашке, трусах, но без брюк. Солнце, кусты, народу мало. Снова больница. Слава уже не Слава, а дружище А.Ж. Бродим по этажам, повсюду бары, в которых наливают всем желающим. На столиках - остатки трапезы, людей нет. Ищем, где бы выпить, невзирая на бары. Я решаю остаться танцевать и не ходить домой: все равно мне завтра дежурить.
24
Пришел какой-то хам в камуфляже и на правах мента требует пропустить его куда-то через мою квартиру, хочет ключ. Угрожает устроить обыск, если откажусь. Квартира - на первом этаже больницы, а вход - со стороны леса. Ключ согнут под прямым углом, но им еще вроде бы можно пользоваться. Похоже, что его согнула мама.
25
В обществе медсестры Г.С. я навещаю в больнице Жириновского, который лежит там со сломанными ключицей и правой рукой (накануне по ТВ прошел сюжет о наезде двух грузовиков). Мы принесли апельсины. Жириновский спит в общей палате на койке справа, я его бужу. Он просыпается, улыбается, переходит на ты, утверждает, будто знал до сих пор лишь двух демократов, а теперь и меня знает. Г.С. садится с ним рядом на кровать, вытягивает ноги, похваляется загаром. Выбалтываю Жириновскому про свое писательство, он в напускном восторге, но мне приятно. Демонстрирует руку: она еще не зажила, но гипс уже сняли. Ладонь у него белая, как мел. Он сразу уходит с кем-то инспектировать некие объекты, лезет в люк, про меня забывает. Я возвращаюсь разложить апельсины.
26
Незадолго до предыдущего сна (с ужасного похмелья) привиделся телевизионный репортаж о двойном убийстве: убиты Черномырдин и Степашин. Не сразу смекнул, что сон. Здесь, разумеется, толкователи могут отдыхать, без них понятно, что откуда.
27
Во дворе родительского дома, что на улице Красных Текстильщиков, встречаю А.И., друга школьных лет, давно уже уехавшего в Чикаго. Зову его отметить встречу; он удивляется, смеется, отказывается - вечером ему идти на урок английского языка (хотя он уже не первый год живет в Штатах). Чем-то он похож на другого моего однокашника, А.Н. На дворе - полулето, полузима. Новый кадр: чужая квартира, но стол в ней - мой. Возможно, это дом Н.Д., с которой мы тоже вместе учились в школе. Намечаются гости. Надо раздвинуть стол, но он постепенно весь разваливается в наших руках.
28
Каким-то образом я попадаю в переделку с азиатами с Кировского рынка (чеченцы?) Один - вылитый монгол из фильма "В поисках приключений" с Ван Даммом в главной роли. Другой - худой, черный, моложе первого. Они вынуждают меня подставить какого-то человека, в противном случае я должен отдать им квартиру. Добившись своего, отпускают, я им не верю, но хлопаю, наконец, молодого по плечу и выхожу. Тут же, на улице, меня догоняет старший и дает понять, что я и дальше должен приводить к нему денежных квартирных людей, или что-то в этом роде.
1 2 3 4 5