Добежав, обернулся, подмигнул Познобшину:
- Закусим!
Он нагнулся, выпрямился, взмахнул побледневшим червем.
Брон с усталым безразличием кивнул, выпил, поискал в бараньей шевелюре и стал следить за уморительным движением челюстей Устина.
- Хорошо тебе, у тебя имя диковинное, - сказал он задумчиво.
Вавилосов сглотнул, присел на бревнышко - маленький, черноглазый, в мешковатой одежде. Старый телевизор, намедни, год тысяча девятьсот тридцать какой-то, носите панамы, берите сачок. Веселый ветер пропоет вам старую песню о главном.
- Зря завидуешь, я мучаюсь, - он сдвинул брови в потешной печали. Чего ж хорошего?
- Так, - Познобшин пожал плечами. - На кой черт ты это делаешь?
- А для хохмы, - добродушно объяснил Вавилосов. - Это еще с детского сада, мы там спорили, я много жвачек выиграл. Нормальное дело - гам, и готов. Мне не трудно, к тому же вкусно.
Брон взял бутылку, разлил.
- Ну, а еще что-нибудь можешь?
- Съесть? - не понял Устин.
- Хотя бы, - Познобшин вздохнул и приподнял стакан.
Вавилосов отозвался своим.
- Как-то не пробовал, - сказал он небрежно. - Зачем?
- Затем же. Для пущей оригинальности.
- Да хватит, наверно.
- Считаешь?
- Ага, - Устин изменился в лице, выпил, выдохнул. В дачном сочетании с невинной и трогательной панамой он выглядел дико.
Брон посмотрел в сплошное небо.
- Везет тебе, - пробормотал он, пытаясь взглядом продавить пелену. - Я бы тоже мог... хоть целый гадюшник, если бы с пользой. Только этого мало.
- Чего мало? Пользы? - уточнил Вавилосов.
Брон помолчал, потом вяло ответил:
- Надоело все со страшной силой. Все. До последней молекулы.
- Мне тоже, - понимающе кивнул тот.
- Нет, - строго поправил его Познобшин. - Я о другом. Надоело быть человеком. Сидеть на бревне человеческой жопой, жрать водку человеческим ртом, слова разные говорить - что к месту, что не к месту. Дышать надоело, ходить, смотреть, думать.
- Это депрессия, - подсказал Вавилосов. - На самом деле оно бывает не так уж плохо.
И потянулся за бутылкой.
- Я не сказал, что плохо, - возразил Брон. - Я сказал - надоело. Людям, конечно, неплохо тоже бывает.
- Людям! - усмехнулся Устин, испытывая чувство непривычного, редкого высокомерия. - Ты, получается, уже не человек?
- Человек, - Брон снова вздохнул, теперь - глубоко, до дна, сооружая из праны и спирта энергетический коктейль.
- Так куда ж тебе деться?
- Никуда, наверно.
- Значит, мечтаешь.
- Мечтаю.
- О чем же?
- О другом.
- И какое оно?
- Это неважно. Вот ты, опять же, червяков жуешь. На первый взгляд явное отличие, пусть и не первостепенное. А разобраться - тот же человек, только хромосома, небось, какая-нибудь сломалась.
- Хромосома?
- Она.
- И что - тебе тоже сломать?
- А зачем? Вот если бы ты новую встроил... чужую... посторонний ген, хоть от свиньи... Мне, например, хочется уже, чтобы мне свиную печень пересадили. Впрочем, нет - я буду снова человек, только со свиной печенью. А надо, чтобы как в "Мухе": чего-то такое, после которого уже не совсем человек...
- Я так понимаю, что о протезах разных и говорить нечего.
- Правильно понимаешь. Даже искусственное сердце - не выход.
- Ну, выпей тогда еще.
- А я что делаю?
- Тогда прозит.
- Нет. За то, чтоб оно все...
- Накрылось?
- Нет, пускай живет... Ладно, на небе меня поняли. Прозит!
- Всегда с нашим удовольствием.
Познобшин улегся на мокрую траву, заведя под голову руки. Вавилосов, боясь промочить свою идиотскую одежду, солидарно завис над товарищем - как бы полулежа.
- Помогает?
- Вряд ли. Если только вусмерть. Дело-то человечье. Короче, не знаю пока, у меня все только вчера началось.
Устин выпрямился, расхохотался:
- Вчера? Больно мы нежные!.. Вчера!.. Погоди до вечера, само пройдет! Муха...
- Это понос проходит к вечеру.
- Будто у тебя серьезнее.
- Ну, разумеется, ты-то ничего серьезнее не знаешь.
- Сейчас червями накормлю - ты тоже не будешь знать ничего серьезнее.
Познобшин в тоске замолчал. Устин подумал:
- Бабу найди.
- Она человек.
- А тебе кого - лошадь?
- Может быть.
- Тогда купи газету с объявлениями. Там тебе кого хочешь пришлют.
- Отъебись.
- Ну, мил человек...
Вавилосов почувствовал раздражение. Нытье Познобшина ему осточертело.
- Вот, опять - человек... Хоть не называй меня так!
- Не буду, не буду. Обознался.
- Там еще есть?
Устин поболтал остатком водки.
- На раз.
- Вторую возьмем?
- Почему ж не взять. На службу-то завтра выйдешь?
- Посмотрим.
- Я к тому, что если не выйдешь, можешь остаться.
- Ну к дьяволу.
- Слушай, кончай. Достал.
- По рукам.
- У тебя еще руки?
Брон посмотрел на ладони с черным следом от спички на правой. Злобно усмехнулся:
- Молодец! Да, пока руки...
- Две?
- Восемь.
- Обойдешься четырьмя. Сейчас удвоятся, сделаем.
- Прозит.
- Чин-чин.
- Лучше?
- Забыли. Лучше?
- Сколько рук?
- Две, мистер О'Брайен.
- Продолжим.
4
Познобшин вышел на работу. Он чувствовал себя ужасно, но помнил, что это очень по-людски - мучиться похмельем, и эта мысль, против ожидания, прибавляла терпения и сил. Железного человеческого терпения, подкрепленного неисчерпаемыми человеческими возможностями. Брон сунул в рот жвачку, надеясь сменить вкусовые ощущения. Призрачное разнообразие. Чем от него пахнет дело десятое. У него такая работа, что запаха можно не бояться. В дирекции парка царила вялая кутерьма. Кто-то переодевался, другие завтракали, двое зависли над дисплеями компьютеров, которые черт знает, зачем приобрели. Остальные били баклуши. Тихо жужжал электрический хор в составе ламп безжалостного дневного света и двух процессоров. Познобшину казалось, что и сам он подведен под рабочее напряжение - то ли помещенный в поле, то ли включенный в цепь. Его ввернули, будто пробку, но он был, скорее, жучком. Если вспыхнет пожар, то он станет свидетелем и участником заезженного сюжета: бунта одиночки против всех, финал предсказуем. Финал либо благополучный, либо трагический. Брона мутило как от первого, так и от второго. Он отворил шкафчик, вынул плечики с рабочим костюмом.
Рядом разгадывали сканворд.
- Дочь баранки?..
- С юмором, смотрите... Сушка!
- С... у... ш... ка... Верно, сушка.
- Баранка - мама, а папа - хот-дог.
- С арабским соусом, да.
- Не, с кетчупом. Перетрахал целую вязанку, триппер поймал.
Скоро явился заказчик, и Брон, присев на стул-вертушку, встретил его холодным взглядом.
- Добрый день, - бодрый мужчина лет сорока, с выгоревшими волосами, кивнул и без приглашения уселся рядом. - Я к вам вот с какой штукой...
Он достал из кейса восемь пачек листовок, похожих на денежные. Если смотреть издалека, то можно и ошибиться.
- Мясное блюдо? - донеслось из-за спины и тут же ответило: - Азу.
- Это нужно раздать, - распевало электричество. - Желательно деткам. Это билеты сказочной лотереи "Котя-коток".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19