Ахилл ударил по его руке, и шахматы рассыпались по каменным плитам. Белый ферзь укрылся в устье рта бездыханного Трикстера, а черная ладья очутилась в миндальной лужице. Вокруг была пена, но пена не морского, а совсем другого, человеческого происхождения. Она подсыхала на полу, как мыльные хлопья на щеках окаменевшего тролля, который начал бриться, но не закончил, застигнутый восходом солнца.
Пирогов горестно заскулил и упал на колени. Его борода приняла участие в аллегории, обернувшись помазком; Пирогов мел ею пол, собирая разбитое войско.
Ахилл стал расхаживать, словно пойманный зверь, и все потел; у него потекла тушь; бобровую шапку он мял в руках, и голый череп сиял отраженным светом многих светильников. В конце концов Мамми догадалась, что сделать, и распростерла объятия; Ахилл немедленно уткнулся ей в грудь, а Мамми, строго взирая поверх его могучей спины, похлопывала сумочкой по змеиным пятнам.
- Это отвратительно, - негодующе заметила Анита. - Как он себя ведет! Мы все-таки люди...
Шаттен выступил вперед, решительно задирая отсутствующий подбородок и делаясь похожим на ученую выпь:
- Дамы и господа, я настаиваю. Давайте покинем это печальное место. Бедняге Трикстеру уже не помочь, и мы решим после, как с ним поступить. Дружище О'Шипки, обождите с выводами, не пугайте людей. Совершенство жизни, как это ни грустно, порой допускает несчастные случаи. Неприятности, добавил он, не удержавшись. - Возможно, здесь случилось обычное недоразумение. Роковое стечение обстоятельств, неудачная шутка, приведшая к трагическому финалу....
Говоря все это и не умолкая ни на секунду, Шаттен-младший уже вел к выходу самых безвольных: правой рукой, обернув ее кренделем, он увлекал к выходу вялых близнецов; левой же на ходу порывался достать О'Шипки, но тот уворачивался.
- Да, - нехотя согласился Ядрошников и потеребил свой мясистый нос, доискиваясь до хрящей. - Пожалуй, вы сказали дело, мистер Шаттен. Простите, что погорячился. Мне, как ведущему терапевту, такое тем более непростительно. Дорогие друзья, давайте перейдем на четвертый этаж, в библиотеку. Это спокойное, мудрое место. Там улягутся страсти, там нам удастся обсудить наше несчастье и найти виновного, если таковой существует в природе. Прошу вас, господа...
- Я бы предпочел заглянуть в бойлерную, - возразил О'Шипки.
- В бойлерную? Зачем же?
- Не знаю... Она меня притягивает, вот и все. Мне кажется, что все беды идут оттуда.
- Это проекция, - вздохнул директор, не теряя своего высокого профессионализма. - Все беды, как мы недавно имели удовольствие слышать из уст господ Цалокупина и Холокусова, приходят из нижнего, темного этажа. Вполне естественно, что вы приписываете нашим подвалам некие мрачные функции...
- Что вы такое городите, - устало и грубо ответил О'Шипки, которого Шаттен тем временем успел-таки поймать и вел к дверям. О'Шипки оглянулся и бросил через плечо: - Не прячьтесь за мудреными словами, мистер Ядрошников. Не надо. Я знаю, что дела обстоят гораздо проще...
Директор запальчиво приосанился:
- Всему свое время, О'Шипки. Ваше упорство понятно. Вы просто не хотите знать о той бойлерной, которая клокочет в глубинах вашей души... Но вы узнаете, потому что занятия, господа, - он уже обращался ко всем, - занятия, обещаю вам, будут продолжены. Несмотря ни на что. И даже если среди нас завелся злодей, он не сможет помешать нашему Росту.
Глава двенадцатая,
в которой мистер О'Шипки бряцает оружием
Библиотека, находившаяся в четвертом этаже, была не в пример гостеприимнее, чем пресловутый конференц-зал. В ней все было лучше - и мягкие кресла, и такие же мягкие лампы для чтения, установленные на дубовых, жучком изъеденных, читальных столах, и просто тепло. Правда, отсутствовал привычный служитель, почтенный библиотекарь, так как прежний скончался за дряхлостью лет, а нового, после того, как урезали фонды, не прислали. Осталось пожелтевшее лицо на портрете, в котором О'Шипки признал слепого Гомера, но только при галстуке и в стоячем воротничке, с круглой шапочкой на макушке. Размерами библиотека почти не уступала прочим залам, а небольшая разница могла объясняться пространственным обманом, причиной которому служили многие тысячи книг. В каждой стене был утоплен глубокий стеллаж утоплен так, что сам превращался в стену, и книги отсвечивали, словно патроны в бесконечной пулеметной обойме. Поначалу казалось, что здесь были собраны бессчетные тома, имевшие касательство к какому-то одному предмету например, юриспруденции, ибо именно такие массивные фолианты маячат на заднем плане государственных помещений, покуда их хозяева раздают бессмысленные интервью по сотням телевизионных каналов. Если же вспомнить об особом предназначении замка, то совершенно оправданным было бы предположить, что в книгах запечатаны мысли миллионов мудрецов, подвизавшихся в психологии, но при ближайшем рассмотрении эта догадка оказывалась ошибочной. "Энциклопедии, - решил О'Шипки, направляясь к полкам и озадаченно почесывая в затылке. - Однако! Но может быть, не они. Может быть, это справочники, своды и кодексы - уж больно у них законопослушный вид. Все в коже и железе, дорогущие - жуть!"
Он угадал примерно наполовину: кодексы и своды имелись, но пребывали в относительном меньшинстве, забитые, в частности, художественной литературой. Тут было все, о чем О'Шипки когда-либо приходилось слышать, и многое сверх того, ибо слышал он мало. Детективные тома бессистемно перемежались богословскими трудами и диссертациями по вопросам языкознания, суфийской премудростью, плутовскими романами и поэтическими сборниками. О'Шипки взял один том, машинально сдул пыль и прочел: "Подробные наставления любостяжательным отроковицам, переработанное издание, апдейт без умляутов и ятей при малом количестве еров". Он быстро сунул книгу обратно и оглянулся: перепуганное общество рассаживалось за столами, включая лампы; атмосфера становилась все уютнее и уютнее; Ядрошников по-домашнему - а может быть, по старой профессорско-преподавательской, весьма либеральной привычке - уселся на край библиотекарского стола, обшитого, конечно же, зеленым сукном. О'Шипки, пока еще оставалось время, изъял с полки очередной труд. Оказалось, что это Библия; рядом стояла она же, но в ипостаси Вульгаты, а следующими шли незнакомые версии под именами Амальгамы и Амбразуры; О'Шипки не знал миров, в которых они имели хождение. Он пробежал глазами заглавия в верхнем ряду: шииты, сунниты, ламы; одинаковое золотое тиснение, одинаковое золотое сечение. Достоевский, Нострадамус, "Симплициссимус", Рабле, Брет, Гарт, Горчев, Акыны Десяти Солнц; златообрезный Гампер Лурье, Себастьян Жапризо, Клубков, "О граде божьем" Блаженного Августина, Проспер Мериме, Мопассан (о-ля-ля, сейчас я усядусь писать мои маленькие пустячки), Амфитеатров, "Иисус как Нарцисс" Каспара Караганова, Масон-Захар, Якоб Бёме, солженицынские ежегодники по благоустройству в переводе на церковнославянский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44